— Сержант, — задал вопрос Райан, — в каком состоянии тело Дорис?

— Что вы имеете в виду?

Даже мысленно формулируя этот вопрос, Райан понимал, что он будет казаться абсурдным, но в то же время знал, что полицейский, говорящий с ним из Питтсбурга, поймет его.

— Каково ее физическое состояние?

— Вскрытие произойдет завтра, лейтенант. Могу только сказать, что она была опрятно одета, причесана, выглядела вполне прилично… — Если не считать двух пулевых ранений в затылке, не добавил сержант.

Дуглас прочитал мысли своего лейтенанта и одобрительно кивнул. Значит, кто-то потратил немало времени и сил, чтобы помочь Дорис выздороветь. С этого можно было уже начинать…

— Я буду очень вам благодарен, если вы сообщите нам все, что может оказаться полезным. И мы сделаем то же самое, — заверил его Райан.

— Кто-то сделал все возможное, чтобы убить их. У нас такие убийства происходят редко. Мне это совсем не нравится, — добавил сержант из Питтсбурга. Это звучало каким-то ребяческим заключением, но Райан его понял. Как еще отнестись к такому преступлению, в конце концов?

Это место называлось «безопасным домом», и дом был действительно безопасным. Просторный особняк на территории имения в сто акров, раскинувшейся по холмам Виргинии, и конюшня с двенадцатью стойлами, наполовину занятая лошадьми для охоты. В документах на право владения имением было указано имя человека, которому принадлежало и другое имение по соседству, где он и жил, а это сдавал в аренду Центральному разведывательному управлению. Точнее, арендатором было не само ЦРУ, а теневая корпорация, существующая только на бумаге и владеющая лишь почтовым ящиком. В свое время этот человек служил в ОСС — Организации стратегических служб, предшественнике ЦРУ, и с готовностью оказал такую услугу. К тому же ему щедро платили за аренду. Снаружи тут никто не заметил бы ничего необычного, но при более тщательном осмотре можно было увидеть, что двери и оконные рамы в доме из стали, стекла в окнах необычно толсты и прочны. Дом был в полной безопасности от нападения извне и от попытки скрыться изнутри, ничем не уступая в этом отношении тюрьмам для особо опасных преступников, хотя и выглядел со стороны намного более приятно.

Для Гришанова там была приготовлена одежда и бритвенные принадлежности, с помощью которых он мог бриться, но не мог причинить себе вред. Зеркало в ванной комнате было из полированной стали, а стаканчик — бумажный. Семейная пара, ухаживавшая за домом и готовившая пищу, говорила на неплохом русском и старалась быть предельно гостеприимной. Им уже сообщили о новом госте — они больше привыкли к русским, обратившимся за политическим убежищем, хотя всех проживающих в доме внутри оберегала группа из четырех охранников, приезжающих, как только здесь появлялся новый гость, а двое стражей из наружной охраны постоянно жили во флигеле, расположенном рядом с конюшней.

Как это случается сплошь и рядом, привезенный гость пересек столько часовых поясов, что никак не мог привыкнуть к местному времени, и потеря временной ориентации, а также беспокойство о своей судьбе сделали его разговорчивым. С удивлением хозяева дома узнали, что при разговоре им следует придерживаться самых рядовых тем. Хозяйка приготовила гостю завтрак — это всегда самая подходящая пища при смене часовых поясов, — а ее муж начал с обсуждения творчества Пушкина, причем с удовольствием обнаружил, что Гришанов, подобно большинству русских, любит поэзию. Охранник стоял в дверях, опершись плечом о косяк, и наблюдал за происходящим.

— То, что мне предстоит сделать, Сэнди…

— Джон, я понимаю, — прервала она его тихим голосом. Оба были удивлены, каким убежденным он стал, какая решимость в нем звучала. — Раньше не понимала, но теперь все изменилось.

— Когда я был там… — Неужели всего три дня назад? — я много думал о тебе. Мне нужно поблагодарить тебя, — сказал ей Келли.

— За что?

Келли опустил голову и посмотрел на клеенку кухонного стола.

— Знаешь, это трудно объяснить. Меня самого пугают вещи, которыми я занимаюсь. Так важно, чтобы у тебя был кто-то, с кем ты можешь поговорить. Извини меня — я не имел в виду… — он замолчал. Вообще-то именно это он и имел в виду. Стоит ослабить контроль над своим сознанием, и оно начинает выражать самые сокровенные мысли. А сейчас он ослабил этот контроль.

Сэнди взяла его руку. На ее лице появилась мягкая улыбка:

— Я раньше боялась тебя.

— Но почему? — изумленно спросил Келли.

— Из-за того, чем ты занимаешься.

— Но я никогда бы не причинил тебе боли… — произнес он, не поднимая голову, чувствуя себя еще более несчастным из-за того, что она испытывала страх перед ним.

— Теперь я понимаю это.

Несмотря на ее слова Келли чувствовал, что должен объяснить мотивы, которыми руководствовался. Ему хотелось, чтобы Сэнди согласилась с ними, не догадываясь, что она уже сделала это. Итак, с чего начать? Да, ему приходится убивать людей, но только в том случае, когда на то есть причина. Как он стал таким, каков сейчас? Отчасти это объясняется подготовкой, месяцами напряженных тренировок в Коронадо, столько времени и сил потрачено на то, чтобы разбудить скрытые внутри рефлексы и, что еще более опасно для врага, овладеть искусством выдержки. Вместе с этим к нему каким-то образом пришел иной взгляд на окружающий мир, понимание того, почему иногда приходится убивать. Одновременно у него появился иной кодекс поведения — не то чтобы он овладел чем-то новым, нет, просто модифицировал то, чему научился у отца. Его действия были направлены на выполнение приказов, обычно исходивших от других людей, но его ум оказался достаточно развитым и гибким, чтобы принимать собственные решения, приспосабливать свой кодекс поведения к определенным условиям, добиваться цели обдуманно и осторожно, но все-таки добиваться. Созданный и отшлифованный многими, иногда он сам удивлялся тому, во что превратился. Пытался не он один, но часто оказывалось, что он приспособлен для этого лучше других…

— У тебя слишком развито чувство любви, Джон, — сказала Сэнди. — Ты похож на меня.

Услышав это, он поднял голову.

— Бывает, в мою смену умирают люди. Это случается все время — и я не могу привыкнуть к этому! Я ненавижу, когда от меня ускользает жизнь. Я не выношу, когда плачут члены семьи, зная, что мы не сумели помешать этому. Мы стараемся изо всех сил. Профессор Розен — превосходный хирург, но нам не всегда удается победить смерть, и я ненавижу ощущение поражения. То же самое с Дорис: мы выходили ее, вернули ей жизнь, Джон, и кто-то забрал ее несмотря ни на что. А ведь это была не болезнь или какой-то идиотский несчастный случай. Кто-то сделал это намеренно. Дорис была одной из спасенных мной, а убили ее вместе с отцом. Теперь я правильно понимаю тебя?

Боже мой… она действительно все понимает… даже лучше меня, подумал Келли.

— Все, кто был связан с Пэм и Дорис, находятся сейчас в опасности.

Сэнди кивнула:

— Пожалуй, ты прав. Дорис рассказала нам о Генри. Я знаю, что он за человек. Я расскажу тебе все, что она рассказала нам.

— Ты отдаешь себе отчет в том, как я поступлю с полученной от тебя информацией?

— Да, Джон. Только не рискуй напрасно. — Она замолчала и затем объяснила, почему он должен быть осторожным. — Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне.

Самым важным из информации, поступившей от полицейского сержанта из Питтсбурга, было имя, — Сэнди. Сэнди, которая привезла Дорис Браун к ее отцу. Всего лишь одно слово, даже не настоящее имя, но нередко бывает, что расследования заканчивались успехом даже из-за меньшего. Словно тянешь за нитку. Иногда все, что оставалось у тебя в руках, бывало оборванной ниткой, а иногда ты продолжал тянуть за нее, пока у тебя в руках не оказывалась распутанная сеть всего происшедшего. Кто-то по имени Сэнди, женский голос, молодой. Она повесила трубку, не сказав ничего, хотя маловероятно, что имела какое-то отношение к убийствам. Бывает, что преступник возвращается на место преступления, это действительно случается, но не по телефону.