Макензи поднял голову и присвистнул — именно этого, подумал он, ожидали от него при таких обстоятельствах.

— А вот этот парень не похож на вьетнамца…

— Полковник русских ВВС, имя не известно, но нетрудно догадаться, почему он находится в лагере. А вот самое главное. — Риттер передал Макензи ксерокопию сообщения информационного агентства о смерти Закариаса.

— Черт побери!

— Да, неожиданно все становится весьма очевидным, верно?

— Но это может сорвать переговоры о мире, — произнес Макензи, думая вслух, Уолтер Хикс не мог вмешаться в разговор. При таких обстоятельствах его мнение никого не интересовало. Он был необходимым канцелярским прибором — нечто вроде живого магнитофона, и единственная причина, по которой он оказался здесь, заключалась в том, что его босс пожелал иметь запись разговора. «Срыв переговоров о мире», записал Хикс в блокноте, подчеркнул эту фразу, и, хотя никто не обратил на это внимания, его пальцы, сжимавшие карандаш, побелели от напряжения.

— Роджер, по нашему мнению, офицеры, находящиеся в этом лагере, знакомы с огромным количеством совершенно секретных документов. Это может нанести серьезный ущерб национальной безопасности. Да-да, очень серьезный, — спокойно заметил Риттер. — Закариас был допущен к планам ядерной войны, он принимал участие в составлении ЕИПО. Согласись, это исключительно важно. — Только упомянув аббревиатуру ЕИПО, просто напомнив о существовании Единого интегрированного плана операций, Риттер намеренно повысил ставки, о которых шла речь. Оперативник ЦРУ сам удивился, насколько гладко прошла у него эта ложь. Все эти мудозвоны из аппарата Белого дома могли не понять необходимости спасения людей из вьетнамского плена, если напирать только на то, что это люди, американцы, их соотечественники, но у сотрудников аппарата были свои слабые места, и планы ядерной войны представляли собой святая святых как в этом, так и в других храмах правительственной власти.

— Я слушаю тебя, Боб.

— Вы ведь мистер Хикс, верно? — произнес Риттер, поворачиваясь к помощнику Макензи.

— Да, сэр.

— Вы не могли бы оставить нас наедине?

Молодой помощник посмотрел на своего босса. За бесстрастным выражением его лица таилась мольба, чтобы Макензи разрешил ему остаться в кабинете, но безуспешно.

— Уолли, думаю, что мы с мистером Риттером пока будем говорить с глазу на глаз, — сказал специальный помощник президента США, смягчая удар дружеской улыбкой, и сделал жест в сторону двери.

— Да, сэр. — Хикс встал и пошел к выходу, аккуратно прикрыв за собой дверь.

В душе у него все кипело. Проклятье, подумал он, опускаясь в свое кресло. Как он может давать советы своему боссу, если не знает, что произойдет дальше? Роберт Риттер, вспомнил Хикс. Тот самый подонок, который едва не сорвал важные переговоры, достигшие самого деликатного этапа, потому что решил нарушить приказ и вывез какого-то проклятого шпиона из Будапешта. Информация, доставленная его агентом, каким-то образом повлияла на позицию США за столом переговоров, и ввиду этого подписание соглашения затянулось на три месяца, поскольку Америка потребовала дополнительных уступок от Советов, которые и без того во всем шли навстречу и даже не отказались от уже согласованных вопросов. Это спасло карьеру Риттера и, по-видимому, укрепило его идиотски романтическую точку зрения, что отдельные люди важнее всеобщего мира, — и это в то время, когда мир единственно важен сам по себе.

И Риттер хорошо знал, как убедить Роджера, верно? Все эти разговоры относительно военных планов — абсолютное дерьмо. Стены кабинета Роджера увешаны фотографиями того времени, когда он летал на своем дурацком самолете взад и вперед, притворяясь, что выигрывает в одиночку войну против Гитлера. Та война была еще одним примером того, что хорошая дипломатия без труда могла бы предотвратить ее, стоило людям сконцентрировать свое внимание на главных вопросах, подобно тому как собирались это сделать когда-нибудь они с Питером. Надо всего лишь думать не об идиотских военных планах или ЕИПО, или еще чего-то, во что играли дураки в мундирах, вовлекая в свои мечты сотрудников этой службы аппарата Белого дома, нет, надо думать о людях, вот о ком, Господи милосердный! Люди в мундирах. Солдаты-недоумки с широкими плечами и крохотными мозгами, не способными на что-то более полезное, чем убивать других, словно благодаря этому мир становится лучше. И к тому же, проносились мысли в голове Хикса, они ведь знали, на что идут, верно? Если им хочется сбрасывать бомбы на миролюбивый и дружественный народ вроде вьетнамцев, ну что ж, следовало заранее задуматься о том, что этому народу такое может не понравиться. И самое главное, если они были такими кретинами, что ставили на карту свои жизни, следовательно, они недвусмысленно соглашались с вероятностью, что могут потерять их, и почему тогда другие, вроде Уолли Хикса, должны беспокоиться о них, если им выпали проигрышные карты? Этим парням, наверно, нравилось воевать. Такое привлекало, несомненно, некоторых женщин, полагающих, что большим членам непременно сопутствуют крохотные мозги, которым нравились эти с позволения сказать «люди», у которых при ходьбе волочатся по земле руки, как у приодетых обезьян.

Это может сорвать переговоры о мире. Даже Макензи подумал об этом.

Все парни, что погибли там, из его поколения. А теперь придется пойти на риск продлить войну только из-за пятнадцати или двадцати профессиональных убийц, которым, наверно, нравилось то, чем они занимались. Какая бессмыслица! «Что, если объявят войну и никто не придет, чтобы участвовать в ней?» — было одним из любимых афоризмов его поколения, хотя он и понимал, что это всего лишь фантазия. Несбыточная фантазия, потому что люди, подобные этому одному парню, этому Закариасу, всегда сумеют соблазнить людей и убедить их следовать за ними, потому что маленькие людишки, не обладающие широтой восприятия Хикса, не в состоянии понять, что это всего лишь напрасная трата сил. Это изумляло его больше всего. Разве не очевидно, что война просто ужасна? Неужели нужно быть таким уж умным, чтобы понять это?

Хикс увидел, как открылась дверь кабинета и оттуда вышли Макензи и Риттер.

— Уолли, мы на несколько минут сходим на другую сторону улицы. Предупреди, пожалуйста, того, с кем у меня назначена встреча в одиннадцать, что я постараюсь вернуться как можно быстрее?

— Непременно, сэр.

Ну разве это не типично? Риттер преуспел в совращении. Он сумел убедить Макензи, и теперь тот сделает все, чтобы убедить советника по национальной безопасности. И тогда они устроят настоящий скандал за столом переговоров и заключение соглашения задержится месяца на три или даже больше, если кто-нибудь не разгадает эту уловку. Хикс поднял телефонную трубку и набрал номер.

— Секретарь сенатора Доналдсона.

— Привет, мне хотелось поговорить с Питером Хендерсоном.

— Извините, но он сейчас вместе с сенатором находится в Европе. Они вернутся на будущей неделе.

— А, совершенно верно. Спасибо. — Хикс положил трубку. Проклятье. Он так расстроился, что совсем забыл об этом.

Есть вещи, которые нужно делать исключительно осторожно. Питер Хендерсон даже не знал, что его кодовое имя «Кассий». Его придумал для него аналитик из советского Института США и Канады, который любил Шекспира ничуть не меньше любого профессора в Оксфорде. Фотография в досье Хендерсона вместе с краткой, на одно — странице, характеристикой агента заставила аналитика подумать о самозванном «патриоте» из трагедии «Юлий Цезарь». Имя, Брута ему не подошло бы. Хендерсону, по мнению аналитика, недоставало для этого характера.

Сенатор находился в Европе с ознакомительной поездкой, связанной главным образом с НАТО, хотя они собирались побывать на мирных переговорах в Париже лишь для того, чтобы попасть на ленту телеоператора, которую могут показать осенью телевизионные станции Коннектикута. По правде говоря, ознакомительная поездка сводилась чаще всего к посещениям магазинов и брифингов, проводившихся каждый второй или третий день. Хендерсон, совершающий первую такую поездку в качестве эксперта по проблемам национальной безопасности, был вынужден составлять для сенатора необходимые материалы, однако все остальное время он был свободен и мог бывать там, где ему хотелось. В данный момент он осматривал Белую башню, знаменитую тем, что она находилась в самом центре королевского Тауэра, вот уже почти девятьсот лет охраняющего устье Темзы.