— Как же так? Ты ведь обещал приехать рано… Свежий сыр из Сидирокастро испортится…

— Ирини, прошу тебя, ну при чем здесь сыр… Прости, я не хотел тебя обидеть, но ты ведь понимаешь, какая у меня работа. Пока, может быть, вечером увидимся… Кто знает…

Он сел в машину и поехал обратно, включив сирену, чтобы прорваться сквозь городские пробки, добрался до автострады, после чего до упора вжал педаль газа в пол, выжимая из старого мотора всю мощность, на какую он еще был способен. В Волосе он оказался в половине третьего и сразу же отправился разыскивать кладбище.

Разумеется, оно уже закрылось. Ему пришлось звонить в муниципалитет, чтобы узнать имя и адрес сторожа, который мог бы ему открыть. Когда сторож повернул ключ в замке ворот, солнце низко стояло над горизонтом, склоняясь к закату. Кладбище находилось на холме, и с него хорошо просматривался залив Волоса, красный от закатных лучей. На востоке, над вершиной горы Пелий, уже сияла звезда.

— Можете показать мне, где похоронен адмирал Богданос?

Сторож снова закрыл калитку, впустив своего спутника, а потом указал рукой в дальний конец кладбища:

— Вон там, — проговорил он, — в мраморном павильоне — это фамильный склеп.

Караманлис поспешил в указанном направлении и вошел внутрь. Сразу бросалась в глаза погребальная ниша, где недавно прошло захоронение: плита блестела ярче других, на ней лежали свежие цветы. Несомненно, кто-то сменил их в тот же самый день. На плите большими бронзовыми буквами значилась простая надпись: только имя, фамилия и даты рождения и смерти.

Караманлис надел очки и подошел поближе, стремясь рассмотреть фотографию, и смятение охватило его, когда он увидел на ней человека с миниатюрным лицом, тонкими, обвислыми усами, с черными маленькими глазами. Прядь редких волос, зачесанных вперед, едва прикрывала совершенно лысый череп. Караманлис замер в молчании, пораженный, ошеломленный: похороненный человек — не адмирал Богданос! Или, лучше сказать, тот, кого он всегда считал адмиралом Богданосом, оказался обманщиком. Капитан вернулся обратно, к воротам, где его ждал сторож, чтобы закрыть кладбище.

— Вы родственник? — спросил он.

— Родственник? Нет… Мы были товарищами по оружию во время войны.

— Понятно, — сказал сторож, запирая замок.

Караманлис добрался до управления полиции в городе и велел передать фоторобот фальшивого адмирала Богданоса во все остальные полицейские управления по всей стране с предписанием немедленно установить местонахождение данного человека под предлогом того, что он предположительно обладает важной информацией, способной дать новый поворот делу о смерти Руссоса и Карагеоргиса. Он также отправил фоторобот в Скотланд-Ярд, добавив, что изображенный на нем субъект обладает сведениями, полезными для расследования убийства Джеймса Генри Шилдса. Позвонив в свое, афинское управление, он велел немедленно сообщать ему все новые данные и держать его в курсе не только в служебное время, но и вне его.

Он понимал — его надули. Десять лет назад этот человек забрал у него Клаудио Сетти и, конечно же, спас юноше жизнь. Его обвели, как новичка, но по крайней мере теперь он хотя бы сорвал с мнимого Богданоса маску и больше на эту удочку не попадется. Теперь оставалось выяснить, кто десять лет скрывался под именем адмирала Анастасиоса Богданоса. У Караманлиса было только его изображение, но, быть может, этого достаточно. Ведь рано или поздно он получит новости из какого-нибудь уголка Греции или же из Англии. Если потребуется, он прибегнет к помощи Интерпола. Отныне игра будет вестись не на жизнь, а на смерть.

Домой он вернулся незадолго до десяти.

Жена открыла ему дверь и задержалась на минуту, разглядывая его. Он стоял на лестничной площадке со свертком феты в одной руке и бутылью рецины в другой.

— Ты плохо выглядишь, — сказала она. — Что случилось?

Мирей не просила отца о личных одолжениях вот уже по крайней мере пару лет, то есть с тех пор, как начались ее отношения с Мишелем. Придумать вескую и правдоподобную причину, чтобы попросить Ги-Франсуа Сен-Сира открыть ей доступ к «Икарусу», не являлось ни легким, ни приятным предприятием. Но она готова преодолеть все, лишь бы воссоединиться с Мишелем и вернуться в его жизнь, откуда чувствовала себя вот уже какое-то время исключенной. В ней по-прежнему жило воспоминание о той ночи на улице Орфевр в Гренобле. Оно вызывало в ней беспокойство и тревогу, и странные слова, смысл которых ей теперь предстояло расшифровать, еще больше увеличивали их.

— Меня интересует определенный род терминологии в античной литературе, — сказала она, — для одной статьи, а «Икарус» за полчаса сообщит мне то, на что иначе потребуются долгие месяцы работы. Но я не хочу создавать для тебя проблемы: если ты сможешь мне помочь, я буду признательна… Если же это окажется трудно для тебя, не стоит. Я поеду в Соединенные Штаты: там в ряде университетов есть интересующие меня библиотеки. Кажется, в Стэнфорде и Лос-Анджелесе.

Одной только мысли о том, что Мирей отправится в эти безумные уголки Калифорнии, по его представлениям, рассадники наркотиков и ненормальных, хватило графу Сен-Сиру для оказания девушке поддержки во всем. Кроме того, ему понравилось, что дочь снова прибегла к его помощи.

Мирей пришлось прождать несколько дней, прежде чем пришло разрешение из Лондона. Тем временем она поддерживала связь с Мишелем каждый раз как могла. А он параллельно, чтобы не терять времени, начал свое исследование и изучал в Национальной библиотеке Афин тексты, где могли содержаться интересовавшие его фразы. Однако он продвигался на ощупь: Ветхий Завет в издании семидесятых годов, а также Афиней, Аполлодор, Дионисий Ареопагит, патристика, Лукиан. Кроме того, он побывал в отделе кадастра, попытавшись выяснить, кому принадлежит здание на улице Дионисиу, 17, но чиновник не мог сразу ответить. Мишель попробовал было дать ему вознаграждение, но это не слишком улучшило положение вещей, ведь другие люди тоже давали служащему деньги, рассчитывая свести к минимуму формальности, и все возвращалось на круги своя.

Мирей удалось получить доступ к «Икарусу» только в середине октября — именно тогда пришло официальное уведомление компании. Она явилась в назначенное место во всем блеске стиля и элегантности, достойных ее красоты и социального статуса. Ее сразу же провели к директору, и тот задержал ее на некоторое время, скорее для приятной беседы, чем из формальных соображений, после чего вверил доктору Джонсу, инженеру, который должен был помочь ей ввести в «Икарус» запрос. Застенчивый молодой человек с веснушчатым лицом и рыжими волосами, несомненно, впервые в жизни встречал женщину, настолько умную, чтобы вести диалог с «Икарусом», и настолько красивую, что у него тряслись колени и путались мысли. Все его попытки быть любезным оказались неловкими, комплименты — нелепыми и неуместными, но Мирей все равно улыбалась, пока они шли по длинному коридору и спускались на лифте в стерильного вида подвал, освещенный ровным светом, где хранились все самые важные компьютерные секреты компании, где на диске размером в несколько десятков квадратных сантиметров были собраны все знания, уцелевшие после крушения античного мира.

Мирей не хотела, чтобы ее отец раскаивался в том, что помог ей попасть в центральный офис компании, а посему для начала задала компьютеру несколько незначительных вопросов, которые подтвердили бы в случае необходимости, что она действительно пришла с той целью, о какой заявляла. Но ей не терпелось набить на клавиатуре последовательность фраз, записанных в ее блокноте.

— Доктор Джонс, — сказала она, выбрав подходящий момент, — я не знаю, как благодарить вас. «Икарус» — действительно чудесная машина. Он сэкономил мне долгие месяцы работы и трудоемких поисков.

— О, я ничего не сделал. Напротив, я получил массу удовольствия, находясь в вашем обществе. Видите ли, мне не каждый день выпадает случай сидеть рядом с такой красивой девушкой, как вы. Знаете, у разумных машин есть еще одно преимущество: они невосприимчивы к женским чарам и могут работать совершенно правильно и рационально… Я хочу сказать, человек пришел бы в смущение при виде такой… по крайней мере человек вроде меня…