— Что это такое? Адмирал, что это за место — такой огромный некрополь?.. Это невероятно… подобное место… не может существовать в реальности.

Богданос продолжал идти дальше не оборачиваясь:

— Это Аид. Царство мертвых. Легенда гласит, что пещеры Диру были входом в Аид. Так вот, это и есть Аид.

— Вы решили надо мной подшутить?

— Мифы — не что иное, как истина, искаженная временем, подобно предметам, погруженным в глубокие воды. Эта пещера три тысячи лет использовалась как некрополь. Здесь покоятся минии, мифические пеласги, [13]повелители моря, ахейцы в прекрасных поножах, разрушители Трои. Здесь они тысячелетиями слушают песнь моря и ждут, пока свет Гекаты, луны, обласкает их голые кости. Тут покоятся юноши, преждевременно вырванные из жизни Керой, [14]невинные девы, матери, похищенные из объятий детей, мужчины в самом цвете мужества, мальчики, чьи щеки едва покрывались первым пушком. Они бороздили море на быстрых кораблях и землю на пылких конях, на величественных колесницах с поспешными колесами… Они спят в чистом песке, среди омытых водой скал, под этим торжественным сводом, в этом незагрязненном воздухе. Их покой священен и нерушим…

Он медленно повернул голову: зрачки были неподвижны и расширены, словно погружены в плотные сумерки. Клаудио изумленно посмотрел на него:

— Вы говорите так, словно устали от жизни, адмирал… Почему? Почему?

Богданос опустил голову и спрятал глаза в тени капюшона.

— Продолжим путь, — сказал он.

Агент Андреас Пенделени снял ремень с табельным пистолетом и повесил его на вешалку; комиссар полиции, приехавший из Каламаты, вопросительно поднял на него глаза:

— Ничего?

Пенделени покачал головой:

— Абсолютно ничего. Мы прочесали пещеры пядь за пядью, ныряльщики осмотрели все озера — ни единого следа, никаких отпечатков.

Комиссар тоже провел ночь на ногах, у служебной рации: глаза его опухли, голос стал хриплым из-за большого числа выкуренных сигарет. Пепельница, стоявшая на столе, была доверху полна окурками, воздух казался синим. Агент Пенделени открыл окно:

— Не возражаете, если я проветрю?

— Конечно… Вы, должно быть, тоже смертельно устали… Наверно, хотите домой. Мы досидели до утра, черт возьми.

— И безрезультатно.

— Никаких зацепок, подозрений?

— Я считаю, все было тщательно спланировано. Когда несчастный Карагеоргис связался со мной по рации, прося подкрепления, я бросился к нему на помощь, но меня задержала фура с древесиной, полностью перегородившая проезжую часть, я потерял почти полчаса… Убийце хватило этого времени, чтобы покончить с беднягой… Несчастный! Ему оставалось всего несколько месяцев до пенсии.

— Да. Он умер, как те солдаты, что погибают в последний день войны. Почему вы не арестовали водителя грузовика?

— Нет смысла. Он ни в чем не виноват. Он выполнял тщательно спланированный заказ. Получил груз и отправился в путь вскоре после того, как Карагеоргис вошел в пещеру Катафиги…

— Значит, у убийцы был сообщник. Возможно, это след…

— Я провел расследование, но никто не знает человека, описанного водителем грузовика. И даже если нам удастся найти его, будет трудно его разговорить, хоть бы он и был сообщником: ни один закон не запрещает перевозить груз древесины с одного места на другое… — Он вынул лист бумаги из внутреннего кармана пиджака и положил его на стол: — Как бы там ни было, здесь записаны отличительные приметы человека, заказавшего перевозку груза из Иеролимина в Гитион. — Он встал и закрыл окно. — А блокпосты? Вертолет, береговая охрана?

Комиссар покачал головой:

— Ничего. Он как будто исчез… У нас есть только эта дурацкая, бессмысленная надпись…

— «Я нага и мерзну». Как будто насмешка… И труп без одежды… Должно быть, мы имеем дело с маньяком… Проклятым сукиным сыном маньяком.

В этот момент в комнату вошел официант из соседнего бара с подносом в руках.

— Вероятно, вы тоже проголодались. Я велел принести кофе и бутербродов. Поешьте чего-нибудь.

Агент взял дымящуюся чашку кофе.

— Если вы не сразу уйдете, скоро должен приехать коллега из Афин — кажется, какой-то высокий чин из управления… Из тех, что распутывают самые сложные дела.

Пенделени взял свой пояс с вешалки.

— Нет, спасибо. Передайте ему привет от меня. Я вымотался и иду спать. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

Он покинул помещение как раз в тот момент, когда у здания полицейского участка остановилась машина. Оттуда вылез офицер, быстрым шагом, без стука вошедший в кабинет комиссара. Комиссар пошел ему навстречу, протягивая руку. Офицер сначала отдал честь, а потом с силой пожал ему руку:

— Капитан Караманлис, из афинской полиции, вольно, комиссар. — Он взглянул на поднос. — Я вижу, вы завтракали. Я вам помешал.

— О нет, это я так, перекусывал… Мы всю ночь провели на ногах… Быть может, вы составите мне компанию?

Караманлис сел.

— Не откажусь, комиссар. Я тоже не спал всю ночь, чтобы как можно скорее добраться сюда. А вы пока что расскажите мне обо всем произошедшем в подробностях. Вы, вероятно, понимаете, что мы почти наверняка имеем дело с маньяком: более месяца назад в Парфенионе, в Аркадии, убили, буквально зверски, еще одного нашего с вами коллегу, агента на пенсии Петроса Руссоса.

— Вы знали его?

— Лично. Он пятнадцать лет работал со мной. Отличный сотрудник… Способный, смелый, преданный.

— А Карагеоргиса вы тоже знали?

Караманлис кивнул:

— Он тоже много лет являлся моим непосредственным подчиненным и, кроме того, сражался плечом к плечу со мной во время гражданской войны, против коммунистов, в горах, — это был человек отважный, он самого черта не боялся.

Комиссар посмотрел на него со смешанным чувством боязни и удивления:

— Караманлис. Но тогда вы — Павлос Караманлис, прославившийся во время гражданской войны, чья боевая кличка — Таврос. [15]Боже мой, капитан, я родом из Кастрицы… Там еще говорят о вас… Вы — почти легендарный персонаж…

Караманлис устало улыбнулся:

— Дела давно минувших дней. Но мне приятно, что кто-то еще помнит о Быке.

Комиссар не осмелился добавить, по каким причинам жители Кастрицы все еще помнят о Тавросе, но сделал вид, будто имел в виду именно то, о чем подумал Караманлис.

— Но, капитан, — продолжил он, — если Руссос и Карагеоргис были вашими непосредственными подчиненными на протяжении стольких лет, при различных обстоятельствах, значит, это вы можете сообщить нам ценную информацию, а не мы вам. Вчера вечером я звонил судебному следователю, которому поручено расследование смерти Руссоса в Парфенионе. Он тоже считает, что мотив к совершению преступления стоит искать в том периоде биографии обеих жертв, когда они несли службу в политической полиции в Афинах… То есть вместе с вами.

— Несомненно, что-то связывает эти два преступления, и в мою голову закралось кое-какое подозрение, но это почти невозможно… На грани абсурда… Нужно искать что-то другое…

— А надпись? Мне сказали, в Парфенионе рядом с истерзанным телом Руссоса тоже ее нашли.

— Да, эта деталь объединяет оба преступления. В каком-то смысле это подпись убийцы и его вызов нам.

— Или знак?

— Да, конечно, знак… или ловушка… Я должен это выяснить. А теперь расскажите мне, что произошло.

Комиссар последним глотком допил свой кофе, вытер губы салфеткой и закурил «Папастратос».

— Вы курите? — спросил он, протягивая пачку Караманлису.

— Уже год как бросил.

— Вы счастливчик. Ну, я мало что могу рассказать вам. Наше расследование пока дало не слишком значительные результаты. Думаю, мы имеем дело с преступником исключительно хитрым, а также очень жестоким. Единственный след, по моим представлениям, — незнакомец, два дня назад заказавший транспортировку древесины с причала Иеролимина на причал Гитиона без какой-либо видимой надобности.