В каждом поселении Эдуард принимал формальную капитуляцию валлийцев и их вассальные клятвы верности. Куда бы он ни направлялся в цветущем мае и июне, корона Артура неизменно сопровождала его как символ верховной власти. Население Уэльса, лишившееся своего принца и скорбящее по погибшим мужчинам, коих было великое множество, притихло и затаилось в трауре. Но Эдуард, который всего двумя неделями ранее разорвал на части лошадьми младшего брата Мадога, демонстрировал снисхождение и терпимость, создав законодательный орган, который призван был рассматривать жалобы валлийцев на притеснения его официальными представителями, тех самых жалоб, что и привели, в конце концов, к мятежу. Он даже позволил многим повстанцам вернуться к своим семьям, не понеся никакого наказания. Роберт, удивленный масштабом подобного всепрощения, вскоре догадался о его причинах. Эдуард нуждался в том, чтобы валлийцы смирились с его правлением, если хотел, чтобы они платили налоги и участвовали в его войнах.

Несмотря на одержанную победу в Уэльсе, летние месяцы доставили королю немало огорчений. Когда с горных перевалов сошел снег и наступила весна, из Англии один за другим начали прибывать гонцы с посланиями. Первые доклады о том, что войска Эдуарда в Гаскони захватили три ключевых города, были встречены с восторженным энтузиазмом, но когда стало понятно, что дальнейшего продвижения не предвидится, король впал в мрачную задумчивость. Две военные кампании вкупе с колоссальными расходами на строительство Бомариса и восстановление Карнарфона истощили его казну. После возвращения в Лондон Роберт стал свидетелем множества тревожных разговоров, когда обеспокоенные бароны вполголоса обсуждали, когда же король обратится к ним с просьбой ссудить ему деньги.

Но сегодня в Вестминстере эти взволнованные голоса стихли и глаза всех присутствующих были обращены на короля и алтарь перед усыпальницей Исповедника.

На алтаре, задрапированном красной с золотом материей, лежали три предмета. Одним из них был меч. «Меч милосердия», — прошептал ему на ухо Хэмфри, когда клинок внесли в часовню. Вместо того, чтобы сужаться к острию, лезвие, в незапамятные времена выкованное святым, чьи кости теперь лежали в золотой усыпальнице, было словно обрезанным. Меч принимал участие в каждой коронации начиная с 1066 года, когда Вильгельм Завоеватель был провозглашен королем Англии. Хэмфри пробормотал строчку из Последнего Пророчества, когда они с Робертом смотрели, как священник вносит клинок.

Меч святого, который рождает королей, сломанный в знак милосердия.

Рядом с мечом лежала простая черная коробочка, поблескивающая в пламени свечей. На вопрос о том, что это такое, Хэмфри шепотом ответил, что в ней лежит оригинал пророчества, которое король Эдуард обнаружил в Нефине после завоевания Уэльса. И король повелел сделать перевод этой самой книги, содержащей предвидения Мерлина, настолько древней, что ее нельзя вынимать оттуда, дабы она не рассыпалась в прах. Ее слова подвигли короля на поиски четырех реликвий, разделенных между сыновьями Брута, дабы предотвратить предсказанный распад Британии. И вот сейчас к ним добавилась корона Артура, восстановленная ювелирных дел мастерами короля. Взяв ее обеими руками с шелковой подушечки у основания усыпальницы, Эдуард поднялся на ноги.

Роберт заметил, как некоторые из присутствующих вытягивают шеи, чтобы своими глазами увидеть, как король кладет корону на алтарь. Несколько человек склонили головы в молитве. Глаза Хэмфри сияли, хотя другие люди вовсе не выглядели охваченными священным трепетом. А Роберт ощущал себя где-то посередине между ними. Одна часть его хотела с головой окунуться в это захватывающее предприятие — вместе с Хэмфри и остальными отправиться на поиски сокровищ, свято веря в то, что его служба королю еще может принести пользу его семье, а другая часть терзалась сомнениями относительно того, правильный ли путь он выбрал. Обвинения брата, высказанные им в Нефине, заставили всплыть на поверхность неприятную правду — ведь он действительно обещал деду в тот день, когда его посвятили в рыцари, что никому не даст лишить его семью права на трон. Каким бы туманным не представлялся этот путь по сравнению с тем, что, казалось, был прямо-таки усыпан сокровищами, он не мог отрицать ни того, что поклялся выбрать его, ни того, что сейчас пошел другой дорогой. А с этими воспоминаниями в ушах у него зазвучали и слова деда, которые тот частенько любил повторять:

«Мужчина, который нарушает данную им клятву, недостоин того, чтобы называться мужчиной».

Когда король Эдуард отвернулся от усыпальницы святого, церемония завершилась. По сигналу Джона де Варенна графы, бароны и клирики потянулись к выходу в разрисованном занавесе, отделявшем святилище от остальной части церкви, торопясь принять участие в празднестве, которое король устраивал во дворце, а заодно и обсудить последние известия из Гаскони. Король не присоединился к ним, а медленно подошел к одной из гробниц, стоявшей неподалеку от усыпальницы Исповедника. На ее крышке виднелось бронзовое изображение женщины. Надпись на боку гласила:

«Здесь покоится Элеонора, душу которой принял Господь в милости своей».

Когда люди впереди Роберта задвигались, заслонив от него короля, преклонившего в одиночестве колени, он последовал за Хэмфри из самого сердца аббатства в его огромный, похожий на чрево гигантского кита, желудок. В окнах, выстроившихся вдоль прохода, сверкали рубиновые и сапфировые стекла, украшенные гербами, а стены между витыми мраморными колоннами были покрыты позолотой и киноварью.

Роберт прошел уже полпути от алтаря, когда вдруг заметил мужчину, несомненно, королевского гонца, судя по его полосатой тунике, о чем-то негромко разговаривавшего с Ральфом де Монтермером. Ральф обернулся, ища кого-то взглядом. Увидев Роберта, он кивнул на него. Когда гонец приблизился, Роберт остановился и Хэмфри вопросительно задержался рядом с другом.

— Сэр Роберт Каррик. — Гонец протянул ему свернутое в свиток письмо. — Послание из Шотландии, сэр. Оно прибыло некоторое время тому, но мы не смогли вовремя доставить его вам.

Роберт поправил щит на локте, а потом взял письмо, решив, что оно пришло от деда. Брюс писал в Шотландию перед тем, как отправиться в Уэльс, извещая старого лорда о том, что его призвали под знамена короля. Он улыбнулся, увидев печать деда, затем вскрыл письмо и принялся читать его, не замечая людей, обходивших его со всех сторон. Уже после первых строк улыбка на его губах увяла.

— Что случилось? — спросил Хэмфри, видя изменившееся выражение его лица.

Роберт не ответил. Вместо этого он еще раз перечел письмо. Когда Хэмфри повторил свой вопрос, он в растерянности поднял голову, встретив вопросительный взгляд друга.

— Я должен вернуться домой. — Роберт сделал паузу, чтобы откашляться и обрести голос. — Чтобы жениться.

— Жениться?

— На дочери сэра Дональда, графа Мара. — Роберт умолк, глядя на висящий на сгибе локтя щит, побывавший в бою. — Я должен как можно скорее испросить у короля разрешения покинуть Лондон. — Он помолчал, а потом протянул щит с драконом Хэмфри. — Я должен вернуть его тебе, потому что не знаю, как долго буду отсутствовать.

Хэмфри не сделал даже попытки принять щит.

— Тот, кто однажды стал Рыцарем Дракона, останется им навсегда. Он твой, и хранить его тебе придется самому, Роберт. — Он задумчиво присвистнул, а потом весело рассмеялся. — Что ж, надо постараться, чтобы сегодняшний праздник запомнился нам надолго, если ты в последний раз будешь сидеть с нами за одним столом в ранге холостяка. Женитьба? — Он покачал головой и вновь рассмеялся. — Полагаю, сия ноша в скором времени ожидает всех нас.

К ним подошли Ральф и Томас Ланкастер, которым было интересно узнать, какие новости привез гонец. Хэмфри рассказал им обо всем. Ральф торжественно похлопал Роберта по плечу и заявил, что ему очень жаль его.

— Ты встречался с нею? — поинтересовался Томас.