В памяти у Роберта возникло озеро под луной, пар от дыхания, вырывающийся у него изо рта, когда он наклонился к Еве, ее волосы, отливающие серебром в лунном свете. Он вспомнил, что в ту ночь его дед и граф Мар о чем-то долго беседовали. Очевидно, уже тогда они планировали этот альянс.

— Она красива? — не отставал Ральф.

— Как Святая Дева Мария и все ее ангелы, — ответил, наконец, Роберт, и на губах у него заиграла неуверенная улыбка.

Их смех эхом покатился между мраморными святыми и королями, затихая в темных закоулках аббатства, когда они зашагали по проходу.

Джон Баллиол стоял на крепостной стене замка Стирлинг, глядя на заходящее солнце. На болотистой равнине внизу, у подножия скал, на которых громоздился замок, блестели лужи воды, и солнечные лучи играли в них. В малиновом небе кружили стаи птиц. Их строгий порядок намекал на присутствие некоего смысла и языка полета, недоступного человеческому пониманию. Воздух благоухал травами, которые слуги собирали в саду для кухни. Король видел других людей, спешащих по своим делам по двору замка и поросшей травой дамбе, тянувшейся вдоль стен, где скалы образовывали ровное плато, прежде чем оборваться отвесными стенами к цветущим лугам, убегающим вдаль до самого Форта. Великая река величаво несла свои воды с горных вершин к Эдинбургу, где королевский замок, подобно брату-близнецу Стирлинга, высился на таком же скалистом обрыве. Там водный поток, деливший Шотландию практически пополам, расширялся и впадал в море. В сумерках Баллиол едва различал деревянный мост над чернильно-черными водами, который, подобно заколке, соединял вместе две половинки его королевства. Вот уже долгие годы замок Стирлинг называли ключом к северу, потому что тот, кому принадлежал замок, охранявший мост, мог контролировать единственный надежный проход в высокогорье Шотландии, знаменитый Хайленде.

Летний вечер выдался умиротворенным и сонным, но темнота, подкрадывающаяся с востока из-за лысых вершин холмов Очил-Хиллз, предвещала, как казалось Баллиолу, не только наступление ночи. Он не хотел терять из виду эту землю, не хотел видеть, как она ускользает от него, погружаясь в ночь. Ему хотелось дотянуться до горизонта и достать из-за него солнце, прижать его к груди и ослепить им своих врагов. Но воздух, обвевавший его испещренные оспинами щеки, становился все холоднее, и в восточной части неба уже проклюнулись первые звезды.

— Милорд.

Баллиол обернулся на звук голоса. На галерее стоял Джон Комин, и в лучах закатного солнца его лицо казалось отлитым из бронзы. Лорд Баденох почти не постарел за те три года, что минули с интронизации Баллиола в Скоуне, и король ненавидел зятя за его цветущий облик. Он знал, что ему самому прошедшие годы легли на плечи тяжкой ношей, ведь, заполучив трон, он потерял супругу и почти всю власть. Ощущение уходящего безвозвратно времени заставило его вспомнить об их отцах, которые вместе сражались под Льюисом под знаменами короля Генриха: именно тогда связь между их семьями стала неразрывной. Баллиол впервые задумался о том, что если бы Уильям Комин не предложил его отцу выйти на свободу из той монастырской кельи в Льюисе, то стоял бы он сам сегодня на этой стене, сломленный потерями и утратами? И как повернулось бы колесо фортуны, если бы Баллиолы в тот момент пошли своим путем, а не стали заложниками своего долга перед Коминами? Кровь вскипела у него в жилах от этих мыслей и воспоминаний о своем отце.

— Вы готовы, милорд? Люди уже собрались в зале.

— Я до сих пор не могу поверить в то, что это единственный выход, — обронил Баллиол, вновь отворачиваясь и глядя вдаль, прекрасно сознавая, что его слова приведут зятя в ярость.

Когда Комин заговорил, в тоне его прозвучала ледяная холодность:

— Вы сами согласились, сир. Как и все мы.

— Нет, это ты согласился. Это был твой план, а не мой.

— А разве у меня был выбор? — пожелал узнать Комин, и от гнева голос его стал выше на октаву. — Когда вы сами позволили королю Эдуарду унижать себя и манипулировать собой? Когда вы позволили ему остаться верховным правителем Шотландии, несмотря на заключенные соглашения? Он присудил вам отдать ему три города во время того судебного разбирательства в минувшем году, которое больше походило на издевательство. Когда это мы предоставляли такие свободы чужеземному королю?

— Быть может, тебе следовало спросить об этом его самого, когда ты был в Лондоне и с радостью женил своего сына на дочери одного из его ближайших сподвижников.

Комин не стал отрицать очевидного и с достоинством ответил на обвинение.

— Я должен был выбрать достойную супругу для своего наследника. Точно так же, как и у вас были свои обязанности в качестве нашего короля. Вы должны были сохранить наши права. Но, вместо этого, вы уступили их Эдуарду.

— Должен быть еще какой-нибудь выход. Вместо меня будут править двенадцать человек?

— Они не будут подменять вас, а станут всего лишь вашими советниками. — Лицо Комина посуровело. — Люди королевства собрались здесь сегодня вечером именно для этой цели. Четыре графа, четыре епископа, четыре барона. Вы не можете отказать нам.

— А что, если я все-таки откажу? Что тогда, брат? — В гаснущем багровом свете заката лицо Баллиола исказилось мукой. — Ты прикажешь убить меня, как приказал убить внучку моего предшественника?

Комин огляделся по сторонам, когда слова Баллиола эхом прокатились по галерее.

— Осторожнее, милорд, — пробормотал он. — Я был не единственным, кто принимал участие в этом заговоре. — Тон его голоса смягчился. — Идут такие времена, что вы не должны оставаться нашим единственным выбором. — Когда король отвел глаза, Комин встал перед ним. — Вы по-прежнему останетесь королем, Джон, но ваши действия будет направлять новый совет. Пусть он займется королем Эдуардом. А когда будущее Шотландии вновь окажется в безопасности, может статься, необходимость в таком совете отпадет.

— И когда же это случится? — Баллиол знал, что он проиграл; об этом свидетельствовал даже его собственный голос, негромкий и усталый.

Комин оперся обеими руками о каменный парапет и окинул взглядом болотистую равнину, тянущуюся вдаль от скалистого обрыва, увенчанного замком, вокруг которого теснились домики королевского городка Стирлинга.

— Все будет зависеть от ответных шагов Эдуарда, когда он узнает о том, что мы заключили военный союз с его врагом. Тогда он может отступить и вернуть нам наши свободы. Войны в Уэльсе и Гаскони обошлись ему очень дорого. И еще одна военная кампания — последнее, что ему сейчас нужно.

— А если он все-таки не отступит?

Комин немного помолчал, но когда заговорил, то в его тоне прозвучала решимость:

— Значит, потребуется больше времени.

— Король Филипп окажет нам военную помощь?

— Полагаю, да, исходя из наших первых переговоров.

Король смотрел, как последние лучи солнца скрылись за горами. Когда свет померк, Баллиол повернулся к своему зятю.

— Идем, и побыстрее покончим с этим.

День клонился к закату, когда Роберт и Эдвард в сопровождении своего эскорта пересекли границу. Получив разрешение короля покинуть Вестминстер, Роберту понадобилось больше времени, нежели он рассчитывал, чтобы уладить свои дела, и вот теперь, после двух недель в дороге, этот завершающий отрезок пути казался ему самым долгим. Вот уже несколько часов, объехав городские стены Карлайла, последнего английского города, он скакал в беспокойном молчании, стремясь к цели своего путешествия и раздумывая о том, что ждет его впереди, за вересковыми пустошами Солвей Фирта.

Роберт чувствовал себя очень странно и непривычно, возвращаясь домой после долгого отсутствия. И дело было не только в том, что здесь на первый взгляд ничего не изменилось, просто сам он стал совершенно другим человеком, и духовно, и физически. Он уезжал отсюда девятнадцатилетним юношей, а вернулся мужчиной в возрасте двадцати одного года, вкусившим крови на войне. Он пребывал в фаворе у короля и обзавелся влиятельными друзьями в Англии. Радость от возвращения домой подогревало и желание поговорить с дедом обо всем, что случилось с ним за эти два года. Он уже решил признаться старому лорду в том, что его приняли в орден Рыцарей Дракона и он принес клятву верности королю Эдуарду, не сомневаясь, что дед скажет ему, были ли эти решения правильными. Но сквозь эти мысли пробивалось и нетерпеливое ожидание брачного союза, ставшего главной причиной, по которой его призвали домой. Это станет для него еще одной переменой, к которой, как Роберт надеялся, он был уже готов. Ева была красавицей, вне всякого сомнения, но вот будет ли она ему хорошей женой? Подходящей матерью его детям? Эта мысль привела его в смятение, и он постарался отогнать ее, когда они поскакали по знакомой дороге, огибавшей невысокие холмы Аннандейла, направляясь к Лохмабену.