— Очередная победа, племянник.

Грубоватое замечание исходило от мужчины в сине-белой полосатой накидке, расшитой красными птицами. Уильям де Валанс снял свой шлем и отстегнул предличник, повисший на металлическом воротнике, соединявшем шлем с наплечником. По его широкому лицу ручьями струился пот.

Не успел Эдвард открыть рот, чтобы ответить, как его окликнул один из оруженосцев.

— Милорд, один человек погиб.

Эдвард обернулся и увидел оруженосца, склонившегося над телом. Накидка мертвеца была покрыта пылью, а сбоку на шлеме красовалась изрядная вмятина. Одна глазница была пустой, и из нее ручьем текла кровь. Остальные мужчины тоже смотрели на труп, машинально вытирая пот со своих лиц.

— Забери его доспехи и меч, — после короткой паузы распорядился Эдвард.

— Лорд Эдвард! — запротестовал один из пленников, стоявший безоружным в окружении пеших воинов. Он шагнул было вперед, но тут же остановился — путь ему преградили пехотинцы. — Я требую достойного обращения с телом моего боевого товарища!

— Вы получите тело для предания земле после того, как будет определена и внесена сумма вашего выкупа. [6]Даю вам слово. Но его снаряжение принадлежит мне. — С этими словами Эдвард передал шлем и щит своему оруженосцу и, взяв в руки поводья, направил коня между рядами виноградных лоз.

— Ведите пленников, — приказал Уильям де Валанс пехотинцам.

Люди Эдварда выстроились в колонну за своим предводителем, и стяг с драконом затрепетал над их головами, как воздетый кулак, темный на фоне сгущающихся сумерек. Оставив оруженосцев искать сломанное оружие и собирать раненых лошадей, бравая компания направилась прочь, не обращая никакого внимания на стенания крестьян, сбежавшихся к месту схватки и пришедших в отчаяние при виде понесенного ущерба. Турнирная арена, место для которой было выделено прошлым вечером, по обыкновению, располагалась меж двух городов и неизбежно включала территорию пастбищ, полей и даже деревни.

Шагом направляя своего коня, Эдвард стянул с рук латные рукавицы. По краям ладоней вспухли волдыри, кожа покраснела — и это несмотря на кожаную подкладку. За спиной он слышал негромкие голоса своих людей. Вне всякого сомнения, они обсуждали смерть и его реакцию на нее — в конце концов, это был всего лишь турнир и противники у них были ненастоящие. Но нельзя же вечно сражаться на турнирах! Очень скоро поле боя и враги станут взаправдашними. И он хотел, чтобы его люди были готовы к этому.

Массируя противно ноющие руки, Эдвард искоса взглянул на Валанса, едущего рядом. Тот явно чувствовал себя вольготно и вполне удобно, опираясь на высокую спинку седла, и переплетенные кольца его хауберка [7]тихонько позвякивали о дерево. В отличие от молодых воинов, он ничуть не сожалел о случайной смерти, вытирая обрывком ткани лезвие своего длинного меча, зазубренное от долгой службы. И клинок был отточен намного острее, чем у Эдварда и его людей.

Поймав взгляд Эдварда, Валанс понимающе улыбнулся:

— Против рожна не попрешь, племянник. Нет, не попрешь.

Эдвард ничего не ответил, лишь молча кивнул, вновь переводя взгляд на дорогу. Он не собирался оспаривать правила турниров, во всяком случае не тогда, когда речь шла о его сводном дяде, который помог ему и его людям выиграть большинство схваток этого года. Это позволило ему заработать столько лошадей, оружия и доспехов, что их хватило бы на целую армию, не говоря уже о том, что его удачливость привлекла к нему толпы молодых искателей приключений. На пиру по случаю очередной победы, несколькими месяцами ранее, один из них назвал его «новым Артуром», и прозвище приклеилось намертво, а под алое знамя с драконом потянулись новые рыцари. Валанс, конечно, отличался жестокостью, и дурная слава о нем давно перешагнула границы его родного города во Франции, но его свирепость на поле боя и тот факт, что он оставался одним из немногих родственников Эдварда, кто не бросил его в трудную минуту, превращали его в ценного союзника. Потому-то Эдвард не препятствовал дядюшке проявлять свой бешеный нрав, закрывая глаза на его вспышки ярости и временами весьма неблаговидные поступки.

Когда кто-то из рыцарей постарше затянул непристойную победную песнь, которую с восторгом подхватили остальные, Эдвард оглянулся и увидел позади себя ухмыляющиеся, довольные и потные лица. Большинству воинов, как и ему самому, едва перевалило за двадцать. Здесь были младшие сыновья благородных французских семейств, привлеченные обещаниями богатой добычи и славы. После нескольких месяцев турнирных стычек Эдвард хорошо узнал своих людей. Отныне все они станут без лишних слов сражаться за него. Еще несколько недель тренировок, и они будут готовы. И тогда он отправится в Англию во главе настоящей армии и вернет себе честное имя и свои земли.

Прошло уже девять месяцев с той поры, как король, его отец, отправил Эдварда в ссылку. Даже его мать промолчала, услышав приговор, по которому сын лишался всех земель в Уэльсе и Англии, полученных в возрасте пятнадцати лет согласно своему брачному контракту. Король Генрих был мрачен и молчалив, когда Эдвард покидал Вестминстерский дворец, направляясь в Портсмут на корабль, который должен был отвезти его в Гасконь. Эти земли он отныне мог назвать своими. Эдвард помнил, как оглянулся, один-единственный раз, и увидел, что отец уже повернулся спиной и входит в ворота дворца. Стиснув зубы, он постарался отогнать от себя неприятные воспоминания, наслаждаясь видом восторженных рыцарей, едущих за ним и хором выкрикивающих имя Артура. Родителю придется принести извинения, когда он увидит, каким доблестным воином стал его сын, которого воины нарекли именем величайшего в истории короля.

Закат угасал, и в ночном небе уже проклюнулись первые звезды, когда шумная процессия въехала во двор сложенного из сосновых бревен охотничьего домика, окруженного хозяйственными постройками, за которыми стеной стоял лес. Эдвард спешился. Передав коня груму и отдав де Валансу распоряжение разместить пленников, когда те прибудут, он направился в главное здание, чтобы смыть с себя пыль и грязь и утолить жажду, прежде чем подтянутся остальные командиры. Тогда можно будет обсудить турнир и назначить сумму выкупа. Пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, он вошел в домик и направился мимо выстроившихся слуг на верхний этаж, где располагались его личные покои.

Эдвард переступил порог, и его шпоры и кольчуга приветливо зазвенели, когда он зашагал по деревянному полу. Отстегнув перевязь с мечом, он швырнул оружие на кровать, ощутив, как моментально исчезла привычная тяжесть на поясе. Комната была погружена в полумрак, если не считать огонька единственной свечи на столе у окна. За нею стояло зеркало. Войдя в круг света, отбрасываемый трепетным огоньком, Эдвард увидел себя, возникающего в глубинах зеркала. Для него были приготовлены кувшин с водой, таз и полотенце. Отшвырнув ногой в сторону стул, стоящий перед столом, он налил воды в таз и наклонился над ним, а потом сложил руки пригоршней и плеснул воду в лицо. Ледяная вода обожгла его разгоряченное лицо, словно огнем. Эдвард умывался, чувствуя, как расслабляется тело и вода смывает кровь, пот и грязь. Закончив, он потянулся за полотенцем и вытер лицо. Опустив мягкую ткань, он увидел, что перед ним стоит супруга. Ее густые волосы ниспадали до талии, окутывая фигуру пушистым покрывалом, хотя чаще были собраны в высокую прическу и прятались под вуалью и головным убором. А он любил их распущенными и знал, что он единственный, кому позволено видеть их такими.

Миндалевидные глаза Элеоноры Кастильской прищурились.

— Вы победили.

— Откуда вы знаете? — ответил он, привлекая ее к себе.

— Пение ваших людей было слышно за целую милю. Но даже без этого, я все прочла бы по вашему лицу. — Она провела ладонью по его заросшей щетиной щеке.

Эдвард склонился к ней, взял лицо жены в ладони и поцеловал. От нее пахло медом и травами — это был запах мыла, привезенного из Святой земли. [8]