Музыка стала громче. Из заколдованного леса на второй этаж вела деревянная лестница. Роберт, вытянув шею, настолько увлекся тем, что ждало его впереди, что не обратил внимания на подножие лестницы, пока Эдвард не дернул его за рукав. Здесь, в окружении трех пажей, тяжко ворочался огромный косматый зверь, покрытый черной шерстью. На шее у него виднелось железное кольцо, к которому были приделаны массивные цепи, но пажи явно прикладывали все силы, чтобы удержать зверя, который грозно рычал на проходящую мимо толпу. Под светло-коричневой кожей, испещренной бледными полосами от ударов плетью, перекатывались груды мышц. Роберту доводилось видеть изображения этой твари на щитах и накидках. Живьем лев оказался намного страшнее и опаснее, чем он себе представлял. От его громоподобного рыка по коже бежали мурашки, а запах дикого зверя заставлял трепетать сердце. Поднимаясь по лестнице, Роберт то и дело оглядывался на льва, пока они не вошли, наконец, в огромную залу.

Пока король Эдуард и его сановники поднимались на помост, церемониймейстеры рассаживали гостей по местам. Места рядом с помостом предназначались для рыцарей, принимавших участие в турнире. Роберт с братом оказались в середине залы, что свидетельствовало о вежливом, но отчужденном отношении к ним короля.

Раскладные столы были сплошь заставлены глазурованными кувшинами, кубками и серебряными плоскими чашами с водой, в которой плавали лепестки роз, дабы гости могли ополоснуть руки. Когда лорды и леди расселись по местам, слуги стали вносить подносы с жареными лебедями, кожица которых лопалась от жара. На столы подали маринованную семгу из Ирландии, украшенную дольками сладких лимонов из Испании, миски желтого топленого масла, кислый сыр из Бри и сушеный инжир. После того как все успокоились, епископ Бек призвал собравшихся прочесть благодарственную молитву. Королевский дегустатор попробовал блюда в верхней части стола, проверяя, нет ли в них яда, и слуги начали разливать вино.

— Это вы — сэр Роберт Брюс?

Роберт поднял глаза на худощавого, хорошо одетого мужчину, сидящего напротив. Тот повысил голос, обращаясь к нему, чтобы быть услышанным сквозь стук ножей и звон кубков. Юноша утвердительно наклонил голову в ответ.

Мужчина, подавшись вперед, чтобы отрезать ломоть от лежащей между ними головки сыра, не представился. Вместо этого он обратился к дородной женщине, сидевшей рядом с ним в чересчур облегающем платье, сквозь завязки которого наружу выпирала плоть.

— Из Шотландии.

— В самом деле, сэр? — Женщина уставилась на Роберта. — Дикие места, как мне говорили. — Она деланно содрогнулась. — Бедные, пустынные земли, где свирепствуют холода и бесконечные дожди.

Прежде чем Роберт успел ответить, Эдвард серьезно кивнул в знак согласия:

— Так и есть, мадам. Холода стоят такие, что мы купаемся всего три дня в июне, когда успевает растаять лед, сковывающий наши озера остальное время года.

Худощавый мужчина скептически нахмурился, разрезая сыр на мелкие дольки.

Женщина же потрясенно качала головой:

— Должно быть, здесь, в Англии, вы отдыхаете и телом, и душой.

Эдвард широко улыбнулся:

— Что ж, во всяком случае, от меня больше не смердит, как от свиньи.

Женщина нервно заерзала на месте и с преувеличенным вниманием принялась ковыряться в куске говядины, истекающем соком у нее на тарелке. Мужчина отвернулся, поджав губы.

Роберт наклонился к брату, когда парочка напротив завязала разговор с кем-то еще.

— Ты вряд ли обзаведешься друзьями, если будешь продолжать в том же духе.

Улыбка Эдварда увяла.

— Ты сам слышал, как они отзываются о нашем королевстве. Единственная разница заключается в том, что они считают нас цивилизованнымидикарями, в отличие от жителей Уэльса или Ирландии.

— Разве можно винить их за то, что они считают недостойным своего внимания все, что уступает здешней роскоши? — Роберт поднял со стола кубок и жестом обвел переполненную огромную залу. — Только не говори мне, что она оставила тебя равнодушным.

— Да, здесь все производит грандиозное впечатление, но это не значит, что мне нравится, когда со мной обращаются, как с неотесанным деревенщиной. — Эдвард прищурился, с вызовом глядя на брата. — Король даже не принял тебя, братец. А ведь мы провели здесь уже неделю. Тебя следовало бы поприветствовать как уважаемого и почетного гостя.

— Сомневаюсь, что у короля была возможность поговорить со многими из здесь присутствующих, — возразил Роберт, задетый за живое словами брата, в которых была правда. Конечно, он мог радоваться тому, что ему не пришлось немедленно увидеться с королем, но затянувшаяся пауза походила на неуважение, переходящее в оскорбление. Он не сможет оправдать ожидания деда и упрочить положение Брюсов в Англии, если король отказывается принять его. — Думаю, что положение дел во Франции занимает все его время.

— Во Франции?

Чей-то хриплый голос заставил Роберта поднять голову, и он увидел пожилого мужчину в парчовой мантии, схваченной у морщинистого горла застежкой с бриллиантом.

— Выходит, даже наши дальние шотландские соседи знают о наших проблемах?

Роберт и впрямь слышал о сражении, которое состоялось прошлым летом и стало причиной затянувшегося конфликта. Французский флот атаковал несколько торговых судов с экипажами из английских и гасконских моряков у побережья Бретани, явно не имея на то никаких веских причин, но из последующей битвы победителями вышли именно англичане, захватив три корабля, а остальные обратив в бегство. Прежде чем он успел объяснить, что провел в Англии уже целый год, пожилой господин продолжал разглагольствовать.

— Помяните мои слова, — заявил он, столь яростно размахивая ножом, что кусок мяса сорвался с его кончика и упал на стол, — турниры и празднества лишь развлекают баронов, не более того. Их боевой дух тут же пойдет ко дну, как только начнутся заседания парламента.

Упоминание о парламенте подогрело интерес Роберта. Несмотря на свое предубеждение, ему хотелось узнать планы короля насчет предстоящего крестового похода и открывающихся при этом возможностях, поскольку юноша был уверен, что упрочить положение своей семьи он сможет только тогда, когда понесет Святой крест под знаменем Эдуарда. Исполненные горечи слова отца, сказанные им в ту ночь, когда Баллиол был избран королем, до сих пор звучали у него в ушах.

«В жилах наших сыновей течет не кровь, а вода, похожая на разбавленное вино. Разве можно воспитать крестоносцев из такого хилого потомства?»

Они долго не давали Роберту покоя, тем более что это было последнее проявление отцовских чувств перед тем, как он отбыл в Норвегию. Какая-то часть его юношеской души восстала против них — это говорила пьяная ярость отца, и слова его были лишены всякого смысла, исполненные лишь одной желчи, как и все остальное. Но другая, трезвая часть, подсказывала Роберту, что отец прав. Он не мог считать себя равным крестоносцам, что жили до него; он, выросший в мире, и сражавшийся лишь со столбом для ударов копьем на берегу. Так что сейчас ему, не исключено, представится шанс доказать отцу, как сильно тот ошибался в нем. Роберт часто воображал, как возвращается домой в Аннандейл с богатыми землями, мешками золота сарацин и репутацией столь же громкой, как у старого лорда, и с пальмовым листом на груди, привезенным из самого Иерусалима.

Но, похоже, проблемы крестовых походов занимали пожилого господина меньше всего.

— Королю предстоит нелегкая сессия, — сообщил он Роберту, кивая с энтузиазмом. — Да-да, очень нелегкая.

Худощавый, хорошо одетый мужчина, сидевший напротив Роберта, многозначительно откашлялся.

— Вы же понимаете, что я прав, — проворчал пожилой господин, глядя на него. — Король Эдуард не должен был посылать своего брата вести переговоры с Филиппом от своего имени. Если бы он отправился туда сам, то сейчас бы ему не светила перспектива лишиться Гаскони.

— Судя по тому, что я слышал, — начал Роберт, переводя взгляд с одного мужчины на другого, — сдача земель короля в Гаскони является временной, пока с королем Филиппом не будет подписан мирный договор. Это был всего лишь жест доброй воли, и не более того.