Джеймс бросил взгляд в сторону повозок, с которых сгружали сундуки.

— Вы только что прибыли?

— Два дня тому. Я приехал, как только услышал о том, что епископ Бек убрался отсюда. — Вишарт злорадно ухмыльнулся. — Каноники говорили мне, что он подобрал свои юбки и бежал, как перепуганная баба, едва узнал о том, что сюда идет Уоллес. Забрав с собой все, что можно, разбойник отправился на юг Англии. — Улыбка Вишарта увяла. — И с ним исчезла половина моих вещей. Через несколько дней Уоллес прошел через город маршем на запад. — Судя по отсутствию удивления на лице Джеймса Стюарта, епископ понял, что тот уже и сам знает об этом. Развернувшись, чтобы войти в сад, он поджал губы, неодобрительно глядя в белесое небо. Облака висели над самой землей, но солнце упорно старалось пробиться сквозь них. — Мне известно, что вы поддерживаете восстание Уоллеса, — без обиняков заявил он, не желая ходить вокруг да около.

Джеймс взглянул на него. На мгновение маска невозмутимости слетела у него с лица, но тут же вернулась, и он вновь был сама невозмутимость. Сенешаль предпочел промолчать.

Вишарт остановился в тени старой яблони с искривленным стволом. Дерево росло здесь уже много лет, его посадили задолго до того, как он стал епископом, скорее всего, еще до его рождения, и оно пережило штормы и бури, засухи и войны. Осенью оно приносило самые сладкие яблоки.

— Бек поднял тревогу, Джеймс. Скоро здесь будут англичане. Мои лазутчики доносят, что король Эдуард уже приказал Брюсу поднимать людей Карлайла для нападения на земли Дугласа. Уоллес со своей армией направляются в Ирвин. Там они намерены дать бой нашим врагам. Я хочу, чтобы мы с вами присоединились к ним.

Джеймс отвел глаза и вновь промолчал.

— Армии Уоллеса и Дугласа растут день ото дня, — невозмутимо продолжал Вишарт. — С тех пор, как они выкурили Ормсби из Скоуна, к ним присоединились многие. На севере знамя восстания подняло семейство Морей. На западе началась война между Макдональдсами и Макдугаллами. Повсюду английские чиновники и те, кто их поддерживает, сталкиваются с растущим сопротивлением. Друг мой, вы шурин лорда Дугласа и сюзерен Уоллеса. Неужели вы не окажете им поддержку?

Наконец Джеймс заговорил:

— Большинство из тех, кто идет за Уоллесом, — разбойники и грабители. Государственные преступники. Какими бы ни были мои личные чувства, я остаюсь сенешалем этого королевства. Я не могу публично поддержать действия подобных людей.

Вишарт принялся настаивать, почувствовав неуверенность в голосе Джеймса.

— Вам не хуже меня известно, что эти люди объявлены государственными преступниками только потому, что посмели восстать против беззаконий, творимых в наших городах английскими солдатами. Вам известно, как поступил с Уоллесом шериф Ланарка?

— Да, известно.

— Время пришло, Джеймс. Король Эдуард занят войной во Франции, а среди его баронов, которым надоело платить за это, растет недовольство. Если мы выступим сейчас, то одержим победу.

— Сражение? При Ирвине? — Джеймс с недоверием покачал головой. — Даже если я подниму людей Ренфру, Кайл Стюарта и Бьюта, мы не сможем победить англичан в открытом бою. Армия Уоллеса вооружена пиками и дубинками. У большинства нет доспехов и еще меньше опыта. Тяжелая кавалерия англичан выкосит их, как град пшеницу. Вся наша армия не смогла противостать им под Данбаром. Как же могут рассчитывать на победу крестьяне?

Вишарт улыбнулся, и глаза его задорно блеснули.

— Не теряйте веры, Джеймс. У нас есть план.

Маленький отряд вступил в порт Ирвин, и по траве вслед за их лошадьми побежали тени. В глаза Роберту светило заходящее июньское солнце, его накидку и мантию покрывала пыль кукурузных полей, по которым пришлось ехать. Над головой у него реял штандарт Каррика, который держал рыцарь графства, Уолтер. Рядом с ним, вывалив язык от жары, лениво трусила Уатача. Позади шагали Нес, который вел Хантера в поводу вместе со своим конем, Сетоны и два рыцаря из поместья Александра в Восточном Лотиане. С тех пор, как они покинули пределы Дугласдейла, Роберт регулярно советовался с ними, да и спать им приходилось чуть ли не под одним одеялом, так что за время пути он успел хорошо узнать двоюродных братьев. Он был рад тому, что они пошли с ним: Кристофер поднимал ему настроение, а Александр прикрывал спину.

Сзади двигались семеро рыцарей из Карррика, пять слуг и камердинер Роберта. Все они вели в поводу лошадей, навьюченных припасами. В самом хвосте процессии катилась единственная повозка, на которой лежало тяжелое снаряжение и шатры. Среди мужчин на гнедой лошадке, ранее принадлежавшей супруге Роберта, ехала и Катарина. Служанка надела одно из платьев Изабеллы, которое раскопала в его вещах в Лохмабене. Роберт даже не помнил, что хранит у себя что-либо из вещей жены, пока в их вторую ночь вместе Катарина, выскользнув из постели, не показала ему платье и не попросила разрешения надеть его, поскольку ее собственная одежда пришла в полную негодность. Он долго смотрел на нее, как она, обнаженная, с раскрасневшимися щеками после занятий любовью, стоит перед ним, после чего лишь молча кивнул в знак согласия. Светло-голубое платье, стягивающееся на спине расшитой серебром витой лентой, было чуточку длинным, поскольку Катарина уступала Изабелле в росте, и тесным в груди — здесь, напротив, природа одарила служанку более щедрым бюстом, — но Катарина быстренько усадила Джудит за работу, заставив перешить обновку. Голубое платье, закрывающее круп лошадки, все-таки оказалось чересчур тесным в груди, и Роберт знал, что этот факт не остался незамеченным его людьми.

Сбоку от Катарины ехала Джудит, мрачно зыркая по сторонам из-под покрытого пылью платка. Солнце усыпало ее остренькое личико множеством веснушек. Девчонка стала для Роберта сущим наказанием, но, пока у нее было молоко, она представляла не меньшую ценность, чем рыцари и оруженосцы с их мечами. За спиной у кормилицы на деревянном стульчике, который Нес соорудил из старой табуретки, закутанная в одеяло, покачивалась Марджори. Его дочь, которой исполнилось уже почти шестнадцать месяцев, начала лепетать первые слова, чем приводила отца в неописуемый восторг.

Впереди, за пределами Ирвина, на распаханных полях по обоим берегам реки раскинула свой лагерь повстанческая армия. Собранная, что называется, с бору по сосенке, она являла собой живописное зрелище: со всех концов Шотландии сюда стекались бароны и лорды, клирики и чиновники. Но, многократно превосходя их числом, основную массу войска составляли крестьяне и разбойники. Снаряжение также не отличалось однообразием — изысканные шатры перемежались брошенными прямо на землю одеялами, а огромные боевые скакуны в попонах паслись рядом с крошечными пони и мулами. Здесь были аккуратные чаши для костров, вокруг которых суетились слуги, и едва теплящиеся огнища, у которых сгрудились грубые мужчины в шерстяных накидках с капюшонами. В траве между шатрами и кострами буйным цветом полыхали фиолетовые головки чертополоха. Роберт, щуря от напряжения глаза, вглядывался в сумеречную даль, высматривая штандарт сенешаля.

Уходя из Дугласдейла, он последовал совету леди Дуглас и направился на юго-запад. Там, за невысокими холмами, лежал Кайл Стюарт. Сенешаль стал для него чем-то вроде маяка в ночи, тенью надежды на горизонте. Стюарт был многоопытным, ловким политиком и умелым оратором, и дед Роберта числил его среди своих ближайших доверенных лиц. Роберт не сомневался, что сенешаль сможет дать ему добрый совет, но все его надежды развеялись как дым, когда, прибыв в поместье, они обнаружили, что сенешаля там нет. Неразговорчивый стражник с большой неохотой сообщил ему, что лорд Стюарт совсем недавно отбыл на встречу с епископом Глазго. В Кайл Стюарт их отряд задержался на несколько дней. Разбив лагерь в лесу, Роберт размышлял над тем, что ему делать дальше.

Во время марша на запад он еще больше укрепился во мнении, что поступил правильно, отказавшись выполнить приказ отца. Тяжесть прошедшего года упала у него с плеч, и, несмотря на тревогу о том, какие последствия будет иметь его поступок для него лично и для его земель, впервые за много месяцев он смотрел в будущее с надеждой. Роберт не сбрасывал со счетов возможность возобновления переговоров с англичанами, что отчасти добавляло ему оптимизма. В конце концов, он был одним из тринадцати графов Шотландии и считался приближенным короля Эдуарда, пусть даже бывшим, так что к его голосу они наверняка прислушаются. В этом состояло его основное отличие от того же Уоллеса, голос которого был ревом толпы и который, кажется, не стремился более ни к чему, как только убивать всех англичан в пределах видимости. Впрочем, какими бы ни были его надежды, Роберт не мог торчать на одном месте до бесконечности, ожидая возвращения лорда сенешаля, поскольку с каждым днем слухи о грядущей войне становились все настойчивее.