— Я знаю лишь то, что Джорджу Денту нельзя доверять, — наконец сказал я.

Конни пожала плечами:

— Как вам угодно.

Мы добрались до Неаполя уже в сумерках. Когда слева и справа от дороги замелькали первые городские дома, мы встретили колонну уборочных грузовиков и мини-тракторов с лопатами, двигающихся в противоположную сторону, по направлению к Майами. По радио между тем сообщили, что очередной шторм принес разрушения. На данный момент ничего серьезного, опасаться урагана оснований нет — поскольку шторм сместился в сторону океана, — однако выбито множество стекол в окнах зданий в Брикелл Кей, а также на побережье. Вслед за этим прозвучал ряд заявлений от кандидатов на пост губернатора, причем каждый счел своим долгом заклеймить ныне действующие власти за их беспомощность и некомпетентность и предложить ряд необходимых, по собственному мнению, мер по ликвидации и предотвращению разрушений.

Я выключил радио.

Зачем моя жена приезжала к Джорджу Денту? Да еще и принимала столько мер предосторожности, чтобы скрыть это от меня? Что же такое важное им надо было сказать друг другу? Чем дольше я об этом думал, тем больше убеждался, что это был не простой визит вежливости. Была какая-то иная причина.

Причина, которая побудила Клэр взять с собой сына и скрыться, чтобы защитить его и себя.

Возможно, эта причина связана с убийством ребенка тридцатилетней давности и с недавним появлением Коша.

У меня снова появилось ощущение, что я анализирую симптомы некой болезни. Нечто постепенно пробуждалось, как ледяные лягушки после зимней спячки. Зло, древнее и могущественное, медленно поднималось из темных глубин на поверхность.

И приближалось ко мне.

Джордж Дент слушал удаляющийся шум машины, на которой уезжал его сын. Затем рухнул в кресло.

Он плакал, совершенно не стыдясь слез. Тоска захлестывала его, словно нарастающий прилив, заставляя его содрогаться всеми фибрами своего существа. Он чувствовал себя опустошенным. Полумертвым, как высохшее старое дерево.

Он соскользнул с кресла на пол и, упав на колени, согнулся пополам.

Он, всегда твердый как кремень, рыдал как девчонка.

Он обращался с безмолвной молитвой к фотографиям, покрывавшим стены его «храма», его жалкого убежища, его тюрьмы, которую он соорудил себе сам. В тот самый миг, когда его сын появился на пороге, вся надежность и вся уверенность разом исчезли.

Он называл меня «папа».

Пол был его ребенком. Он ничего не мог с этим поделать.

Плотью от плоти…

Они не виделись и не разговаривали вот уже много лет, но Джордж наизусть помнил его любимые словечки. Его гримасы во сне. Его манеру улыбаться, когда на самом деле ему было грустно. Помнил каждый миг, проведенный рядом с ним, каждую ночь, когда он убаюкивал сына, качая на руках. Помнил, как терял голову из-за самой пустячной детской простуды, как успокаивал сына, когда тот просыпался от кошмара, как обещал, что всегда будет рядом и всегда его защитит от любой опасности…

И конечно, помнил, что нарушил свое обещание.

Полицейские с трудом оторвали от него маленького мальчика, который цеплялся за его ногу, крича и плача, отказываясь смириться с тем, что его отца уводят в тюрьму. Джордж запомнил навсегда, какой взгляд был у сына в тот момент.

В нем читалось абсолютное отчаяние.

Джордж построил себе надежную крепость, чтобы укрыться от этих воспоминаний. Но крепость пала в одну секунду, потому что могущественная, животная привязанность, заложенная в гены человека, приказывает ему защищать своего отпрыска, продолжателя его рода. Эта привязанность, которую Джордж полагал давно исчезнувшей, была жива в нем по-прежнему.

Он убрал «тайзер» в коробку и обхватил голову руками.

У него было ощущение, что он терпит одно поражение за другим и каждая новая партия проиграна уже с самого начала. Он больше не хотел бороться. Чувствовал, что не вынесет этого давления. Он стар, он устал… Хоть бы все это поскорее закончилось…

Он ударил собственного сына электрошокером, разрядом в пятьдесят тысяч вольт, после чего, пока тот был без сознания, тщательно обыскал его, но ничего подозрительного не нашел. У Пола не оказалось ни оружия, ни микрофона, никакого приспособления, которое могло бы причинить вред или нейтрализовать. Значит, он действительно пришел без злого умысла, всего лишь в поисках ответов — как и сказал.

Мог ли Джордж так сильно ошибиться?

Он долго сидел в полном оцепенении, прокручивая в голове этот вопрос. Только с наступлением ночи наконец принял решение.

Он спустился под дом и вошел в клетку с клоунами. Забрал оттуда все, что некогда тщательно спрятал, и с трудом втащил наверх. Потом спустился снова, на этот раз — чтобы взять канистры с бензином. Их содержимым он обильно полил все пространство под домом и лестницу, ведущую наверх. Потом полил фотографии, бюсты Рейгана и Буша, цирковой реквизит, сувениры. Потом перешел в спальню. Когда бензин кончился, он отшвырнул пустые канистры в угол.

Потом сел на кровать и зажег сигарету.

От запаха бензина у него заболела голова. Он вынул из-под подушки конверт, в котором хранились самые ценные фотографии, и разложил их вокруг себя. Он гладил их, как гладят щеку женщины, от которой собираются уйти навсегда.

Джордж все еще плакал.

Потом он взял телефон и набрал номер.

— Пол невиновен, — произнес он без всяких предисловий.

Ответом ему было молчание.

— Невиновен, — повторил он.

Пауза.

— Да. Или же очень хитер. Крайне осторожен. И гораздо более опасен, чем мы могли предположить. Настоящий… монстр.

Молчание сделалось еще более гнетущим.

— Я не могу больше, — сказал Джордж. — Слишком тяжело. Я решил с этим покончить. Единственно возможным образом.

Бензиновые пары щипали глаза. Джордж Дент глубоко затянулся.

Потом объяснил, что именно собирается предпринять.

Эдвар вынес мусор, подмел двор и вернулся в свой дом, служивший одновременно офисом.

Через пять минут должна была начаться очередная серия «Побега из тюрьмы».

Эдвар удовлетворенно вздохнул и начал готовить себе ужин на скорую руку. Он намазал хлеб шоколадной пастой и уже хотел было добавить сверху щедрую порцию арахисового масла, как вдруг зазвонил телефон. Эдвар проигнорировал звонок и уселся перед телевизором с подносом на коленях.

Телефон, однако, не умолкал.

О, черт, от этого дребезжания сбеситься можно!..

Эдвар осторожно переместил поднос на подлокотник кресла, поднялся и раздраженно схватил трубку.

— Чего вы хотите, Джордж? — спросил он, взглянув на номер, высветившийся на определителе.

— Подойдите к окну, Эдвар, чтобы я мог вас видеть.

Так они обычно и общались — это была одна из старческих причуд бывшего циркача. Джордж выходил на террасу своего дома и в ходе телефонного разговора сопровождал каждую фразу, произносимую в трубку, энергичными жестами. По идее, для этого совершенно не нужен был телефон, хватило бы и портативной радиостанции. Но старый чудак, тем не менее, держал у себя телефон (за который нужно было платить отдельно).

— Если вы опять насчет ворон, я ничего не могу сделать, — на всякий случай предупредил Эдвар. — Эти твари плодятся, как тараканы! Может, вы лучше как-нибудь почините свою москитную сетку? Вы, кстати, мне еще не заплатили за тех ворон, которых я убил недавно. И за жилье не платите уже полгода!

— Нет, я не насчет ворон.

Голос старика был печальным. Эдвар бросил взгляд на экран — сериал уже начался.

— Ну, выкладывайте, чего там у вас, — нетерпеливо сказал он.

— Я украл ваши канистры с бензином.

— Что?

— И я больше не буду платить вам за жилье. Заодно уж скажу, что дерете вы за него втридорога.

— Вы там что, рехнулись?!

— Посмотрите-ка на меня! Быстро!

Джордж стоял на террасе, едва видимый в сумерках. Он махал рукой, как мог бы махать своему тюремщику заключенный, за которым неожиданно прилетел вертолет и подхватил его с крыши тюрьмы.