– Сестры о ней ничего не знали, – ответил Маркус, – однако нам все же удалось заполнить некоторые пустоты в ее деле.

Люциус со значением взглянул на доктора.

– Вся папка – в штаб-квартире.

– Вот как… – вздохнул доктор. – Преступное прошлое, не так ли?

– Скорее просто обвинения, – продолжил Маркус. Но не успел он открыть рот, зал захлестнул рой детей, подгоняемых несколькими гувернантками: все немедленно учинили жуткий тарарам по пути к саркофагам.

Глядя на них, доктор мгновенно бросил:

– Наверх, – и мы как один рванули по одной из чугунных лестниц в центре на другой этаж, к художественным галереям. Продвигаясь через залы той же торопливой рысью, мы в результате дошли до экспозиции, посвященной американской живописи, – там было пустынно.

– Прекрасно, – подытожил доктор, быстро пересекая паркетный зал и устраиваясь на смотровой банкетке перед громадным полотном мистера Лойце «Переправа Вашингтона через Делавэр»19. Дернул головой в сторону, заслышав чьи-то шаги, однако то оказался по-прежнему клохчущий мистер Мур. – Продолжайте, Маркус, – велел доктор.

Тот извлек еще несколько страниц из свой стопки.

– Мы… позаимствовали эти материалы на Малберристрит. Доктор Маркоу, по всей видимости, написал донесение на миссис Хантер – к слову, она замужем, – после того, как несколько других сестер высказали подозрения касательно опекаемых ею пациентов.

Заслышав последние слова Маркуса, мистер Мур придвинулся к нам ближе, весь подтянувшись настолько внезапно, что нам стало подозрительно: столь быстрая перемена значила, что близится что-то действительно ужасное.

– Вам лучше приготовиться, Крайцлер, – сказал он, одним тяжким вздохом избавившись от остатков веселья.

В ответ доктор лишь предостерегающе поднял руку.

– Пациентов? – переспросил он. – Вы говорите о матерях?

– Не о матерях, – отозвалась мисс Говард. – Об их детях.

– По всей видимости, – продолжил Маркус, – за те восемь месяцев, что сестра Хантер провела в «Родильном доме», она присутствовала при необыкновенно высоком числе детских смертей… главным образом новорожденных, нескольких недель от роду.

– Смертей? – вырвалось у доктора – тихо, но словно бы в изумленном разочаровании. Будто ему дали клочок информации, никак не укладывающийся в уже сложившуюся мозаику идеи. – Смертей… – повторил он, на мгновение переводя взгляд себе под ноги. – Но… как?

– Точно затрудняюсь ответить, – сказал Маркус. – Полицейские отчеты оказались не слишком подробны. Чего не скажешь о самих сестрах. Они утверждают, что дети… там было четыре случая, по которым они едины во мнении, и несколько более спорных… в общем, сразу после родов все дети были совершенно здоровы, но вскоре у них обнаруживались проблемы с дыханием.

– Необъяснимые затруднения, – вставил Люциус, – в итоге прогрессировавшие в цианоз.

– Чё? – буркнул я.

– Характерное посинение губ, кожных покровов и ногтевого ложа, – пояснил Люциус. – Каковое вызывается нехваткой гемоглобина в тонких сосудах, что, в свою очередь, указывает на удушье. – И он вновь посмотрел на доктора. – Два-три предварительных приступа и следом – финальный, когда младенец умирал. Но вот в чем зацепка: всякий раз, когда ребенок действительно умирал, сестра Хантер либо с телом на руках со всех ног неслась к врачу, либо оставалась с ним одна в ординаторской.

Доктор Крайцлер по-прежнему не отрывал глаз от паркета под ногами:

– И врачи в больнице даже не попытались связать между собой эти события?

– Ну вам же известно, как обстоят дела в таких учреждениях, – сказала мисс Говард. – Порой матери немедленно покидают больничные стены, бросая своих детей. С учетом этого уровень смертности среди младенцев всегда высок и не вызывает вопросов властей. Доктор Маркоу обратился в полицию лишь потому, что на это его внимание обратили сестры – не то чтобы сам по себе он был дурной человек, просто…

– Просто, когда при такой нехватке коек и персонала у тебя на руках оказывается мертвый младенец, – произнес мистер Мур, – проще отправить его на кладбище для бедняков и заняться делами.

– На деле же, – продолжил Маркус, – врачи всякий раз считали усилия сестры Хантер в спасении синюшных детей вполне… героическими, что ли. Им казалось, что она самоотверженно сражалась за детские жизни.

– Понимаю… – Доктор встал, подошел к полотну напротив и заглянул в глаза одному из застывших гребцов генерала Вашингтона. – И что же тогда заставило сестер заподозрить в ее действиях нечто предосудительное?

– Ну, – отозвался Маркус, – они сравнили похожие случаи и решили, что слишком много между ними совпадений…

– А сестру Хантер в больнице не особенно любили? – спросил доктор.

Маркус кивнул:

– В том-то и беда – судя по всему, она была крайне надменной и ревнивой особой, мало того – особой довольно злопамятной, если кто-то ей перечил.

Доктор вслед за детектив-сержантом тоже кивнул.

– Если верить прочим сестрам, во всяком случае. Боюсь, Маркус, эти утверждения до́лжно принимать с некоторой долей скепсиса: медицинская профессия порождает мелкие распри и соперничество во всех своих областях.

– Значит, вы не склонны верить рассказам других сестер? – поинтересовалась мисс Говард.

– Не то чтобы не склонен, – ответил доктор. – Не вполне. Просто все это не… – Он энергично тряхнул головой. – Ладно… Продолжайте.

Маркус пожал плечами:

– Как уже заметила Сара, другие сестры помчались докладывать доктору Маркоу, тот обратился в полицию, и сестру Хантер вызвали на допрос. Она истово отстаивала свою невиновность – иными словами, была так возмущена, что практически немедленно уволилась. И дело не в том, что эти преступления – если это действительно преступления – можно было бы доказать. В каждом случае налицо был только внезапный дыхательный паралич у ребенка. А по утверждению сестры Хантер, она лишь делала все от нее зависящее, чтобы продлить жизнь младенцам. Маркоу был склонен поверить ее словам, но… в общем, его сильно заботило финансирование. Нельзя было допускать даже намека на скандал.

– Верно, Маркус, – сказал доктор Крайцлер. И предупреждающе воздел палец. – Однако вам следует помнить, что факты вполне могут толковаться так, чтобы подкрепить утверждения сестры Хантер.

– И доктор Маркоу, как я уже сказал, видимо, с ними согласился. Он не пожелал выяснять обстоятельства дела после ухода сестры Хантер, так что полиции тоже ничего не оставалось. Хантер вернулась домой свободной.

– А у нас, кстати, есть представление, – выдохнул доктор, – о том, где именно этот дом?

– Есть… точнее, где он был, – отозвался Люциус. – Это есть в полицейском отчете. Э-э… – Он забрал одну из страниц у брата. – № 39 по Бетьюн-стрит. Гринвич-Виллидж.

– У реки, – вставил я.

– Нам следует проверить, – сказал доктор, – хотя скорее всего она переехала. – Он вновь опустился на банкетку и с искренним и, по-видимому, горьким ужасом окинул взглядом всю вереницу ранних американских портретов. – Смертей… – повторил он, все еще не отойдя от услышанного. – Исчезновений – это я еще мог предположить, но – смертей…

Мисс Говард опустилась рядом с ним:

– Да. Не очень стыкуется между собой, так?

– Это просто за гранью, Сара, – отозвался доктор, обреченно разводя руками. – Это… положительно парадокс. – Вслед за этими его словами в зале воцарилось безмолвие, нарушаемое лишь отголосками веселья, учиненного детьми этажом ниже; спустя пару мгновений доктор все же очнулся: – Ну-с, детектив-сержанты? Зачем же, обнаружив все это, вы призвали всех нас сюда?

– Чтобы во всем разобраться, это место подходит не хуже прочих, – ответил Люциус. – До сих пор у нас не было возможности тщательно изучить район или пройти по следам этой Хантер. А поскольку сегодня воскресенье, мы можем не так много…

Доктор пожал плечами.