— У нас была английская нянюшка, милорд, миссис Харрис, родом из Брайтона, — продолжала Керенкова. — Наш с сестрой английский — ее заслуга. И, знаете, у нее была страсть — она обожала пирсы! На уроках правописания, когда нам хотелось ее отвлечь, мы всегда спрашивали ее, какие они там, пирсы в Брайтоне, и, если повезет, она принималась рисовать — берег, море и всякие причалы и волноломы. И сама всегда хохотала, когда понимала, что мы опять ее подловили. Я, честно говоря, подозреваю, что ей самой правописание было не по душе.
Пауэрскорт живо вообразил просторную классную комнату на верхнем этаже петербургского особняка и двух девочек, щебечущих по-английски с дамой из Брайтона, обладательницей странного пристрастия к пирсам. Просто тема для лимерика!
— Боюсь, мадам Керенкова, некоторые вопросы, которые я вынужден вам задать, покажутся довольно-таки бестактными, может быть, даже непристойными. Заранее приношу глубочайшие извинения на сей счет.
— Не беспокойтесь, лорд Пауэрскорт, — рассмеялась молодая женщина. — Я думаю, мы прекрасно поладим.
— Тогда для начала расскажите, как вы познакомились с вашим мужем. — Пауэрскорт еще в поезде решил, что куда проще будет начать с господина Керенкова, чем с мистера Мартина.
— С мужем? — Тамара Алексеевна удивилась. — Девять лет назад, на Пасху, мы встретились на балу. Он служил во флоте. Да и сейчас служит. Через год мы поженились.
— Могу я спросить, есть ли у вас дети?
— Можете. Нет, детей у нас нет. Пока нет. Надеюсь, что будут, — ответила дама, с некоторым даже вызовом. Не кроется ли за этим тоном затаенная боль, подумал Пауэрскорт, и не был ли Мартин в известном смысле утешителем? — А вот и чай, — воскликнула хозяйка, увидев, что входит лакей с подносом, и, пожалуй, не без радости, что можно прервать не слишком приятный разговор. — Отведайте пирога, господа. У меня пекут отменные пироги. Прошу вас, Михаил Александрович, не чинитесь, я знаю, какой аппетит у молодежи. — И она отрезала Шапорову такой кусок, что он едва уместился на тарелке. Пирог и вправду был вкусный, и Шапоров быстро с ним справился.
— А мистер Мартин? — взялся за свое Пауэрскорт, делая глоток чаю. — Могу я узнать, мадам, когда вы познакомились с мистером Мартином?
Тамара Алексеевна ответила не раздумывая. Ответила так, словно заранее готовилась к этому вопросу, решил потом Пауэрскорт.
— Мы познакомились в Берлине в девятьсот первом году. Осенью. В то время мой муж числился в штате нашего военно-морского атташе.
В некоторых странах военно-морской атташе — другое название шпиона, прокомментировал про себя Пауэрскорт. Регулярные посещения портовых доков, живой интерес к новейшим достижениям в разработке двигателей, навигационных устройств и средств поражения — все это обыкновенный шпионаж, завуалированный профессиональным интересом.
— Это было на каком-нибудь дипломатическом рауте? Где-нибудь на Вильгельм-штрассе, в министерстве иностранных дел?
— На балу это было, лорд Пауэрскорт, на балу у австрийского посла. — У Керенковой затуманился взор. — Мы прямо нашли друг друга! Видите ли, мой муж не любит танцевать, не любит балов и прочих сборищ такого рода. Просто терпеть не может. С трудом выносит гостей. А нас с Родериком только представили друг другу — и через минуту мы уже танцевали. Так и познакомились, в танце. Он был редкий танцор, Родерик, то очень формальный, сдержанный, то вдруг ломает все правила и кружит тебя через весь зал! Это было так весело! Я думаю, тогда мы и полюбили друг друга, то ли в вальсе, то ли в полонезе, — какая теперь разница! И одна из причин его приездов в Россию в начале года, в течение всех лет, пока длились наши отношения, — то, что в это время в Санкт-Петербурге как раз самый разгар грандиозных балов. В этом отношении ни один город в Европе не сравнить с нашей столицей. Счастливей всего мы с Родериком бывали, танцуя. Время исчезает, когда кружишься в крепких объятьях любимого. Верите ли вы, лорд Пауэрскорт, что, полностью подчинясь фигурам и ритму танца, можно умом и сердцем перенестись в какой-то другой мир?
И тут Пауэрскорта овладело очередное недоброе подозрение — овладело, да так и продолжало мучить его все время, пока он находился в России. Предположим, вы являетесь главой разведки или контрразведки в Охранном отделении, сказал он себе, предположим, вы — некое подобие кошмарного Хватова, отвечающего за борьбу с терроризмом, но по шпионской части. И у вас на службе шпион, и очень полезный шпион, способный украсть для вас секреты одной из европейских держав. Очень часто основной проблемой шпионского дела является не столько даже добыча информации, сколько ее передача. Тут же припомнилась ему история, которую рассказывает Геродот о Гистиее, который, находясь на службе при персидском дворе, хотел послать известие своему зятю, тирану Милета Аристагору, побуждая того к восстанию против персов. Однако Гистией опасался, что послание перехватят, и с самыми гибельными результатами. Тогда он выбрил голову своему доверенному рабу и вытатуировал текст послания у него на коже черепа. Когда волосы отросли, Гистией послал раба к Аристагору с запиской, где было сказано, что раб этот нуждается в стрижке. Однако времена меняются, и нынче для передачи секретной информации никакой головы не хватит. Чтобы безопасно встречаться со связными или осведомителями, изобретаются всякие сложные системы маскировки и введения врага в заблуждение. Однако представим, что этот осведомитель — женщина, и встречается она со своим любовником на балах в Берлине, Вене или Санкт-Петербурге. Секреты можно шептать на ушко, вальсируя по паркету, донесения в несколько страниц — сунуть в бальную сумочку или даже в декольте партнерши. И насчет места следующего рандеву легко договориться — открыто, в присутствии любого числа свидетелей, условившись встретиться опять же на балу. Как система, как прикрытие это то, что нужно. И, глядя на мадам Керенкову, Пауэрскорт вполне допускал, что у нее хватило бы хладнокровия осуществить такую задачу.
— Я уверен, что вы совершенно правы в том, что касается магии танца, мадам, поэты распространяются на эту тему веками. — И снова, в который раз Пауэрскорт почувствовал некую досаду на этот контраст между английской сдержанностью и страстностью, свойственной русским. — Простите меня за личный вопрос, но где мистер Мартин останавливался, когда приезжал в Россию?
Женщина рассмеялась. Борзая проснулась и мягко скользнула к чайному столику.
— У меня, конечно! Мой муж был в плавании, большую часть года. Он бы и сейчас был в Японии, на этой ужасной войне, но вернулся, потому что его корабль получил такие повреждения, что нуждается в ремонте. — Разломив кусок пирога на кусочки, она стала скармливать их псу. Тот ел с охотой. Прислушиваясь к разговору, Шапоров гладил животное по белой шерстке. Он чувствовал, что Пауэрскорт напряжен и понял, что тому пришла в голову какая-то волнующая идея.
Тот, однако, был уже совершенно невозмутим.
— Вы хотите сказать, что мистер Керенков в данный момент находится в Санкт-Петербурге и занят ремонтом своего судна?
— Ну конечно, он здесь уже с середины декабря, — улыбнулась Керенкова.
А ведь морской офицер должен хорошо владеть стрелковым оружием, подумал Пауэрскорт. И что за сложность попасть иноземцу в сердце и бросить тело на Невском проспекте! А Керенкова, кажется, подзадоривает его, чтобы он задал следующий вопрос. И он его задал.
— Могу я спросить, мадам, отчего вы живете здесь в имении, когда ваш супруг находится в Санкт-Петербурге?
Она снова рассмеялась и тоже принялась гладить борзую.
— Смотри-ка, какие нам задают вопросы, Потемкин, — сказала она псу. — Я могла бы сказать, — и она встряхнула головой, чтобы откинуть с лица локоны, — что приехала загодя, чтобы приготовить дом к приезду мужа. Но это неправда. У нас, знаете ли, не все ладно. Беру на себя смелость предположить, лорд Пауэрскорт, что и в Англии такое случается между супругами. Я права? — Пауэрскорт волей-неволей кивнул. — Поначалу Владимир не обращал внимания на наши отношения с Родериком. Считал, что это временное увлечение, скоро пройдет.
