Аннелета бесшумно вышла, задвинула занавеси и направилась к кухне, чтобы вернуть чашку. Каждый ее шаг сопровождался легким скрежетом. Она взглянула на подошву, думая, что в саду за нее зацепился небольшой камешек. В полутьме сверкнула крошечная искорка. Она попыталась вытащить застрявший предмет и тут же вскрикнула от острой боли. Сначала она не смогла ничего разглядеть. Лишь подойдя к освещенной кухне, она увидела, что из пальца текла кровь. И лишь более внимательно осмотрев подошву, она поняла, что камешек был толстым осколком стекла. Как сюда попал осколок? Стекла в аббатстве было немного. Застекленными были только окна скриптория, но, насколько она знала, все они оставались целыми. Аннелета промыла палец над каменной раковиной, не жалея воды из кувшина, затем смазала его настойкой тмина, розмарина, березы и шалфея [71]. Флакончик с этой настойкой никогда не покидал пояса ее платья. Раздавшееся сзади покашливание заставило ее обернуться. Послушница робко наклонилась к ней и прошептала:

— Матушка хочет вас видеть. Она ждет вас в своем кабинете.

Молодая женщина тут же исчезла. Прежде чем идти в кабинет аббатисы, Аннелета перевязала палец полоской ткани.

Едва Аннелета вошла, как Элевсия встала. Лицо аббатисы было каменным. Аннелета недоуменно подняла брови.

— Мне только что доложили об одной невероятной вещи. Я до сих пор не могу прийти в себя от услышанного. У меня такое чувство, что чем дальше мы продвигаемся, тем меньше я понимаю.

Аннелета терпеливо ждала. Поведение аббатисы заинтриговала ее и даже вызвало беспокойство. Элевсия провела своей тонкой рукой по лбу и вздохнула:

— Ребенок… этот малыш Тибо де Флери… умер почти два года назад, через несколько месяцев после смерти своего деда.

Аннелета почувствовала, что вот-вот упадет. Она с трудом добралась до кресла, стоявшего возле стола аббатисы, и выдохнула:

— Ах, нет… Но…

— Сначала я отреагировала точно так же, дочь моя. Мы столкнулись с нагромождением несообразностей. Но тогда почему матери сообщают о хорошем здоровье и беззаботном детстве ее ребенка? Кто опустился до такой чудовищной лжи? И потом, почему она не получила писем, в которых сообщалось бы о смерти ее отца, а затем сына?

— Я теряюсь в догадках, — призналась Аннелета. — Но главное, я не знаю, что делать. Должны ли мы рассказать Иоланде о чудовищном фарсе, жертвой которого она стала?

— Даже если потом она умрет от горя?

— Даже если она потом умрет от горя… но мы должны рискнуть, иначе мы не узнаем имени ее осведомительницы, — ответила сестра-больничная.

— Вы думаете, что этой осведомительницей движут недобрые намерения или что она получает от Иоланды сведения, которые той сообщает третье лицо?

— Я ничего не думаю. Мы сможем это понять лишь тогда, когда узнаем, кто эта осведомительница.

Вновь воцарилось молчание. Аннелета пыталась привести в порядок свои хаотичные мысли, найти связь, объединявшую все эти разрозненные элементы, казавшиеся бессмысленными. Элевсия де Бофор чувствовала беспредельную усталость. Она чувствовала, как уходит в себя. Постепенно ее вселенная разрушалась, и теперь ей не оставалось ничего другого, как созерцать развалины. Огромным усилием воли она взяла себя в руки и распорядилась:

— Приведите ко мне Иоланду.

Аннелета нашла сестру-лабазницу в парильне. Вместе с Тибодой де Гартамп, сестрой-гостиничной, она складывала белье. Иоланда с неприязнью взглянула на Аннелету, когда та передала ей приказ аббатисы. Некогда веселая молодая женщина не простила больничную за то, что та подозревала ее. К великому облегчению Аннелеты, Иоланда пошла за ней, не сказав ни слова, даже не поинтересовавшись, зачем ее вызвали.

Элевсия стояла, опершись спиной о рабочий стол, словно готовилась к тяжелому испытанию. По искаженному грустью лицу аббатисы Иоланда поняла, что разговор будет трудным.

— Матушка?

— Иоланда… моя дорогая дочь… Ваш… отец умер чуть больше двух лет назад.

Иоланда опустила глаза и прошептала:

— Боже мой… да упокоится с миром его душа. Я надеюсь, что он меня простил.

Вдруг Иоланда забеспокоилась:

— Но… Мой сын… Тибо, кто теперь следит за ним? Я была единственной наследницей.

— Значит, ваша… осведомительница вам об этом не сказала? — вмешалась Аннелета.

Иоланда повернулась к Аннелете. Выражение ее лица было суровым и неприветливым. Сквозь зубы она процедила:

— Будет лучше, если я не стану с вами разговаривать. Я никогда вас не любила, тем не менее я никогда не думала, что вы станете подозревать меня.

Иоланда посмотрела на аббатису. Выражение ее лица смягчилось.

— Матушка, заклинаю вас, скажите, кто воспитывает моего Тибо?

Теперь пришла очередь Элевсии опустить глаза. Аннелета не узнала голоса аббатисы, когда та произнесла ужасные слова:

— Немного погодя он присоединился к вашему отцу.

Иоланда не сразу поняла, что сказала ей духовная мать. Немного растерявшись, она переспросила:

— Он присоединился к нему… как это? Где? Я…

— Он умер, моя дорогая дочь.

На губах сестры-лабазницы заиграла неуместная улыбка. Она наклонилась к расстроенной женщине и переспросила:

— Я не… Что вы говорите?

Острая боль пронзила грудь Элевсии. Тоном, ставшим почти агрессивным, она повторила:

— Тибо умер, Иоланда. Скоро будет два года, как ваш сын умер, через несколько месяцев после своего деда.

Аннелете показалось, что Иоланду покидает жизнь. Она увидела, как молодая женщина согнулась почти пополам. Странный звук, похожий на пыхтение раздуваемых мехов, заполнил комнату. Затем раздался стон. Он становился все громче и в конце концов перешел в вопль. Иоланда вертелась как волчок, все быстрее и быстрее, царапала себе щеки, не в состоянии подавить пронзительный крик, вырывавшийся из груди, который, казалось, не нуждался в ее дыхании, чтобы заполнить комнату. Она упала на колени, рыдая, словно в агонии. Аннелета и Элевсия неподвижно стояли на месте, не в состоянии сделать какое-либо движение или вымолвить хоть слово. Сколько они смотрели на слезы отчаяния матери, слушали ее хриплые крики умирающего зверя?

Внезапно все звуки стихли. Иоланда смотрела на них широко раскрытыми от бешенства глазами. Ее лицо было искажено яростью. Помогая себе двумя руками, она встала. Элевсия хотела броситься к ней, заключить в свои объятия. Но Иоланда отпрыгнула назад и прорычала, показывая на нее пальцем:

— Как вы могли?.. Вы злая, вы предательница, вы ничуть не лучше своей прислужницы больничной. Две злые и извращенные безумицы.

Ошеломленная Элевсия застыла в одном шаге от своей духовной дочери. Иоланда зарычала. Аннелета была готова вмешаться, опасаясь, как бы та не бросилась на аббатису.

— Как вы посмели придумать такую чудовищную ложь? Для этого надо, чтобы вы прогнили до глубины души! Неужели вы думаете, что имеете дело со слабоумной? Вы сообщаете мне это чудовищное известие в надежде узнать от меня имя любезной подруги, которая рассказывает мне о Тибо? Никогда! Я разгадала вашу гнусную стратагему! И знаете почему? Потому что я ежесекундно чувствую своего малыша во мне. Потому что, если бы он умер, я вскоре бы угасла, чтобы последовать за ним. Подлые чудовища! За это вы будете прокляты!

Иоланда на мгновение замолчала, зажав рукой рот.

— Я хочу, матушка, чтобы вы немедленно потребовали моего перевода в другое аббатство нашего ордена. Я хочу как можно быстрее покинуть смрадные бездны, которые вы и вам подобные вырыли в этих местах. Несомненно, я буду не единственной, кто потребует перевода. Другие тоже поняли всю подлость ваших ухищрений.

Аннелета подумала, что на ее глазах Иоланда погрузилась во вселенную безумия. Она вмешалась, пытаясь успокоить молодую женщину:

— Иоланда, вы заблуждаетесь. Мы вам…

— Замолчите, грязная безумная отравительница! Неужели вы думаете, что я не поняла, что виновны вы? О, разумеется, вы ловкая и хитрая. Но, чтобы обмануть меня, требуется гораздо больше.