— Другие? Какие другие? — удивленно спросила прекрасная дама.

— Если бы я знал, то больше не волновался бы. Я чувствую, как они наступают со всех сторон, я их чувствую в процветающей ереси, в экзальтированной строгости некоторых наших нищенствующих монахов, в дружбе молодых дворян и горожан. Я без устали ищу их следы… Самая богатая и самая просвещенная часть общества связывает свои надежды с реформаторами. Вскоре за ними последуют другие, бедняки, соблазненные их гротескными теориями равенства. Мы боролись и продолжаем бороться с еретическими движениями, но они представляют собой лишь поверхностный слой глубокого потока нелюбви к нам, к тому, что мы воплощаем.

— Однако инквизиция ведет активную деятельность, — подчеркнула гостья камерленго.

— Инквизиция — это бумажный дьявол, которым размахивают, чтобы внушить страх. В прошлом против нее случались бунты, и это доказывает, что народ, если он находит… вождя, может оказывать противодействие.

Прежде чем продолжить, Гонорий немного поколебался:

— Вождя или чудо. Представьте себе, моя подруга… Представьте…

— В чем вы не решаетесь мне признаться? Я чувствую, что вы испытываете страх, и это тревожит меня.

Проницательность молодой женщины убедила камерленго, и он пошел до конца в своих откровениях.

— Я вступил в битву, которая, как я порой этого боюсь, может оказаться напрасной. Я чувствую, что потерплю поражение, и при этой мысли меня охватывает ужас. Было бы достаточно чуда… убедительного чуда, чтобы все переменилось.

— Какого чуда?

— Не знаю. Я сомневаюсь, что Бенедикт знал природу этого чуда, но все же он был готов его защищать ценой собственной жизни, равно как и один из его главных ставленников, рыцарь Франческо де Леоне, госпитальер.

Несколько секунд Гонорий пристально смотрел на нее, а потом продолжил:

— Мои объяснения такие расплывчатые, такие неясные… Это потому, что я сам вот уже на протяжении многих лет продвигаюсь в тумане. Текст, своего рода святое пророчество, чудом попал в наши руки, но лишь для того, чтобы потом исчезнуть вновь. В нем говорилось о двух астральных темах. После многих лет исканий и разочарований мы довели до сведения Бонифация существование трактата по астрономии, написанного монахом из монастыря Валломброзо. Революция, описанная на этих страницах, ни за что на свете не должна произойти. За этим следил я. Трактат был спрятан в нашей личной библиотеке. Мы делали успехи в расчетах, которые должны были позволить нам прояснить эти темы, однако один из камергеров украл этот трактат и продал его тому, кто предложил большую цену… Леоне. Тем не менее нам удалось проникнуть в тайну первой темы и определить, благодаря лунному затмению, личность, которую она означала, некую даму Аньес де Суарси.

— Кто это?

— Признанная незаконнорожденная дочь, зачатая французским ординарным бароном Робером де Суарси.

Мадам де Нейра недоверчиво нахмурила свой хорошенький лоб.

— Что за бессмысленная история… Какую роль играет эта мелкая французская дворяночка в столкновении между реформаторскими и консервативными силами Церкви?

— Как вы верно выразили замешательство, в котором я пребываю уже несколько лет!

— К тому же женщина. Кто такие женщины в глазах прелата? Святые, монахини, матери с одной стороны, а с другой стороны — шлюхи, развратницы и искусительницы. Какое значение может иметь женщина?

Это перечисление заставило Гонория невольно поджать губы. Разумеется, он мыслил достаточно трезво, чтобы признать ее правоту. А поскольку это так, какую роль могла бы играть женщина? Разве Од, эта очаровательная убийца, сама не была наглядным примером?

— Я теряюсь в догадках, моя дорогая. Я ничего не знаю об этой женщине, кроме того, что она представляет ужасную опасность, о которой мне тоже ничего не известно. Она должна умереть, причем как можно скорее.

— Вы позвали меня, чтобы доверить мне ее казнь? — улыбаясь, уточнила мадам де Нейра.

— Нет, я это устроил задолго до вашего прихода.

— Так что вы от меня хотите, дорогой Гонорий?

— Мне нужен трактат Валломброзо. Мне он непременно нужен, чтобы прояснить вторую тему и опередить моих врагов. Я прибег к услугам наемного убийцы, однако неэффективность его действий беспокоит меня и начинает приводить в отчаяние. Я рассчитывал на его гнев, досаду, на его стремление потребовать от жизни вознаграждение за несправедливость, жертвой которой он себя воображает.

За этим признанием последовало короткое молчание. Од де Нейра неспешно прервала его, сказав:

— Гонорий, Гонорий… Какая ошибка — доверять страху и зависти! Это характеристики труса, и нет худшего предателя, чем трус.

— У меня было очень мало возможностей, моя красавица. Вы поможете мне?

— Когда-то я вам сказала: я женщина слова и чести. Я всегда оплачиваю свои долги, мсье, — ответила она на этот раз без тени улыбки. — Тем более что, насколько я помню, у меня очень мало долгов. Я помогу вам…

Потом, сочтя свой тон слишком серьезным, она пошутила:

— И кто может сказать, что я не оказываю услугу будущему Папе?

Гонорий, покачав головой, возразил:

— Меня вполне устраивает роль тени, моя дорогая. Я предпочитаю держаться позади, я человек, который отчаянно ждет того, кому он будет служить лучше, чем самому себе. Бенедикт… Бенедикт, которого я любил, не был таким.

— А ваш шпион? Что с ним делать?

— Если возникнет необходимость, устраните его. Он предоставил мне множество доказательств своей некомпетентности.

— Какая соблазнительная мысль, мой дорогой Гонорий!

Од встала. Ее примеру тут же последовал камерленго, который крепко сжал ее руки, прежде чем поднести к своим губам. Она прошептала:

— Я задержусь в Риме еще на два дня, чтобы немного отдохнуть. Если вы хотите тайно меня посетить, не стесняйтесь.

— Не думаю, что мне этого захочется, моя нежная. Мы слишком хорошо друг друга знаем. И главное, мы слишком сильно любим друг друга.

Од, закрыв глаза, послала ему свою неотразимую улыбку, а потом прошептала:

— Почему я ответила бы точно так же, если бы вы первым сделали мне это нескромное предложение?

— Потому что мы действительно слишком хорошо знаем и слишком сильно любим друг друга.

Аньян, забившийся вместе со своей рабочей доской в угол прихожей, служившей продолжением кабинета Никола Флорена, сразу все понял, едва взглянув на него. На какое-то мгновение у молодого клирика возникло ощущение, что он видит перед собой самый настоящий меч. Чудо, о котором он молил уже много дней, это невероятное чудо, к которому он взывал ночи напролет, явилось в виде этого человека, стоявшего перед ним и внимательно смотревшего на него голубыми глазами. Эти глаза переливались различными оттенками, от сапфира до цвета холодной морской волны, в зависимости от света, открывавшего в них множество тайн. Аньян мог бы в этом поклясться. Ужасных, но благородных тайн, о которых он ничего не знал, но которые тем не менее взбудоражили его. Его, сидевшего за маленькой доской.

— Прошу вас, не окажете ли вы мне услугу, доложив о моем приходе? Франческо де Леоне, рыцарь по справедливости и по заслугам ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Я приехал, чтобы осведомиться о мадам де Суарси.

Сам того не желая, не понимая, какая сила заставила его совершить такую неосторожность, Аньян прошептал:

— Умоляю, спасите ее.

Рыцарь посмотрел на Аньяна, нахмурив брови:

— Неужели мои мысли написаны у меня на лице? Вы растревожили меня.

— А вы, рыцарь, вы… успокоили меня.

Молодой клирик исчез, а затем вернулся быстротой молнии. Подойдя к Леоне, он прошептал:

— Он намного подлее и опасней, чем самый худший из инкубов.

— Вы так считаете? — улыбаясь, ответил Леоне. — Преимущество заключается в том, что этот инкуб смертен.