– То был один из любимчиков Карака, – призналась Охотница. – Что же касается остального… – Она наклонилась ближе, так что Хизи почувствовала запах гниющего мяса у нее изо рта. – Не мне отвечать на твои вопросы. Но ты проявила храбрость, и Хуквоша служит тебе. Кто знает – если все пойдет хорошо, ты можешь стать еще сильнее, и в конце концов мне придется просить тебя о милости. Так слушай же – второй раз я тебе этого не скажу. – Она оглянулась – почти со страхом – на похожую на паука тварь и продолжала: – На горе ты повстречала нас всех: Одноглазого Балати, Владыку Леса, Карака Ворона, Экаму – Мать-Лошадь и меня. Однако мы не отдельные существа, и иногда некоторые из нас просто не существуют. На всей горе есть лишь один бог – Балати. Но он огромный и древний, а потому склонен позволить одной своей части идти туда, другой – сюда. Из всех нас Карак самый свободный, непохожий на остальных, своевольный и хитроумный. Балати, Одноглазый Владыка, находится там, где наш настоящий дом, – вроде того, как твои духи теперь находятся у тебя в груди, – но он неповоротлив, следует сезонам природы, а не тем быстрым переменам и ритму сердца, что свойственны живым существам. Для этого у него есть я.

Существует еще бог, которого вы зовете Рекой, а мы – Изменчивым, а также Братом, потому что все мы – родня. На самом деле, – Охотница свела брови, обдумывая свои слова, – он мог когда-то быть частью нас, как я теперь. Если это и так, то он отделился полностью. Балати же соображает медленно, не понимает, что ему грозит опасность, а потому все еще не хочет выступать против Брата. Он рассержен, да, но не в силах увидеть, откуда исходит угроза. До недавнего времени и я не беспокоилась. Только Карак оказался более предусмотрителен; он уже давно втайне готовит гибель Изменчивого.

– Почему? Почему втайне?

Охотница хищно улыбнулась, показав клыки.

– Если Балати захочет, он может поглотить любого из нас. Карак как таковой может перестать существовать, а из нас он больше всех любит жизнь.

– Я все еще не понимаю.

– На самом деле все просто. Замечательная ирония заключена вот в чем: если бы не Карак, Изменчивого бы вовсе не было. Это и есть тот секрет, который Ворон так долго старался скрыть. И именно поэтому он изо всех сил втайне старается уничтожить Брата.

– Так это сделал Карак? Объясни.

– Сначала это была просто шалость, шутка, которая вдруг перестала быть шуткой. Рассказывать все будет слишком долго. Достаточно сказать, что когда-то Изменчивый был таким же богом, как остальные, довольным своей судьбой и никуда не стремящимся с горы. Карак обманом заставил его развернуться, стать Рекой. Это было много, много веков назад, но для Балати прошло лишь мгновение. Он не позволяет нам избавиться от Изменчивого, хоть тот и стал смертельной опасностью для всех богов. Поэтому-то нам и нужна ваша помощь, помощь смертных. Балати вас не замечает. Когда ваши враги, – Охотница показала похожей на львиную лапу рукой на равнину, – появятся в Балате, великом лесу, Владыка не будет возражать, если я на них нападу; когда вы явитесь на гору и найдете исток Изменчивого, Балати не будет об этом знать, потому что мы с Караком скроем вас. Тогда ты сможешь сделать то, что требуется.

– И что же это? – спросила Хизи.

Охотница подняла руку-лапу и лизнула ее длинным черным языком.

– Это мне неизвестно, – призналась она. – Спроси у Карака – он хитрец, колдун, изобретатель нового. Он знает и скажет тебе – не сомневайся.

– Есть ли у нас выбор? – спросила Хизи; ей очень не хотелось задавать такой вопрос, но она понимала, что это необходимо.

Охотница задумалась лишь на мгновение.

– Конечно. Вы можете выбрать смерть. Малышка, бог-Река создал тебя, чтобы влить в тебя свою силу. Пожиратель жизней там, на равнине, послан, чтобы вернуть тебя Изменчивому. Если ему это удастся, он станет лишь тенью по сравнению с тобой – травинкой по сравнению с лесом. Но ты сделаешься подобна Реке и поглотишь весь мир, всех моих детей, – а этого я тебе не позволю. Я сама убью тебя, если сумею.

– Если опасность так велика, может, мне и лучше умереть. Когда я доберусь до истоков, разве бог-Река не захватит меня?

– Не захватит, если ты будешь сильна. Изменчивый не способен видеть свой исток, как ты не можешь видеть собственный мозг. И тебе уже случалось раньше противиться ему.

– Это было так трудно, – прошептала Хизи. – Я чуть не проиграла. Может быть, мне следует умереть.

– Не-ет, – ласково проворковала Охотница и, к удивлению Хизи, положила ей на плечо совсем человеческую, хоть и покрытую мехом руку. – Он ведь со временем сотворит другую такую же, как ты. Может быть, ему на это потребуется тысяча лет, но он обязательно создаст вместилище своей силы. В том-то и парадокс – по крайней мере так говорит Карак, – что только та, которая способна вместить силу Изменчивого, может уничтожить его. Не знаю, так ли это, но если Карак прав, то шанс, что появляется у Брата, шанс и для нас. Карак явно ждал такой возможности много лет. Я предпочитаю не полагаться на его слова, но тут даже у меня нет выбора. – Охотница взглянула в лицо Хизи своими львиными глазами с вертикальными зрачками. – У тебя его нет тоже. А теперь смотри.

Хизи почувствовала, как встрепенулся в ней лебедь. Она закрыла глаза, а когда открыла их, увидела то, что представало глазам птицы. В единое мгновение странные цвета потустороннего мира сменились синевой неба и зеленью травы, – лебедь сквозь поверхность озера вынырнул в знакомый Хизи мир.

По равнине, где раньше Хизи видела похожую на паука тварь, скакало менгское войско. Лебединые крылья несли ее над всадниками; птица кружила над ними, позволяя теплым потокам воздуха, поднимающимся от земли, поддерживать себя. Рядом летела, как увидела Хизи, еще одна птица – остроклювый сокол с львиными глазами Охотницы.

Хизи следом за соколом спикировала вниз; теперь она могла различить усталые лица воинов, могла даже разглядеть капли пота у них на коже.

И тут, со смешанными чувствами радости и ужаса, Хизи увидела Гана. Верхом на лошади! В его позе сквозила усталость, но в глазах горел огонь мысли, который никакому изнеможению не удалось бы погасить.

Рядом с Ганом Хизи увидела еще одного знакомца – Мха. И теперь она разглядела то, что было скрыто от нее раньше: в груди Мха теснились духи. Неудивительно, что бык явился на его зов, неудивительно, что юноша беспрепятственно преодолел мчащуюся навстречу массу животных! Он был гаан, великий шаман.

Рядом с Ганом и Мхом ехал еще кто-то, от кого, даже на взгляд смертных глаз, исходила такая сила и кто внушал такой ужас, что ошибиться было невозможно: это был пожиратель жизней, тот самый черный паук. Это был Йэн.

Хизи пришла в себя на крыше дамакуты, сжимая затекшими пальцами барабан; ее лицо было мокрым от слез. Все ее страхи вновь обрушились на нее, когда сквозь поверхность озера она вынырнула в мир живых – это было почти невозможно вынести. Хизи долго, дрожа, сидела на том же месте, и с каждой слезой, казалось, ее сердце и она сама опустошается; наконец ею овладел ужас: вот-вот ее кожа съежится, спадется, не наполненная ничем изнутри. Хизи поспешила спуститься обратно в дамакуту, все еще продолжая плакать. На цыпочках она ходила по залам и комнатам, пока не нашла среди спящих того, кого искала. Хизи свернулась клубочком рядом и прижалась к нему; проснувшийся великан, ничего не говоря, обнял ее своими огромными руками и стал ласково укачивать. Так она и проспала остаток ночи – под защитой Тзэма, словно пятилетняя кроха; как бы ей хотелось и правда оказаться маленькой девочкой…

За завтраком Перкар обратил внимание на то, какой усталой и измученной выглядит Хизи. Под глазами девочки лежали темные круги, лицо ее осунулось. Она едва коснулась поданного им завтрака, хотя такой вкусной еды им не приходилось пробовать уже давно, – белые булочки, колбасы, свежие яйца. Конечно, сам он с тем же успехом мог жевать опилки, – он не спал до рассвета, да и тогда, стоило юноше задремать, его преследовал все тот же кошмар: богиню потока, его любимую, пожирало чудовище.