— Очень хорошо, что не случилось ничего более серьезного, фройляйн, — резко сказал он. — По натуре я не склонен к насилию, но в данный момент мне трудно сдержаться. — Он провел рукой по густой шевелюре. — Виновата, конечно, Софи, и не пытайтесь дать другое объяснение. Я не совсем слеп к недостаткам дочери, на этот раз она зашла слишком далеко!

Виктория поставила ногу на пол и обнаружила, что боль быстро испаряется.

— Пожалуйста, — начала она, беспомощно поднимая плечи, — вам не следовало этого видеть…

Барон повернулся к ней.

— Вы сохранили бы это в тайне? — воскликнул он.

Виктория покраснела:

— Конфликт произошел между Софи и мной. У нее есть причина для этого, и я намерена выяснить какая.

У барона вырвалось сердитое восклицание на родном языке.

— Ребенку слишком много позволено, — взорвался он. — Софи возомнила, что непогрешима! Такое настроение следует изменить!

Виктория вздохнула:

— Да, согласна. Но измените ли вы его волевым усилием?

— Вы ее защищаете, фройляйн? — Барон не верил своим ушам.

Виктория вздохнула:

— Некоторым образом. Нет, я не претендую на всеобъемлющее знание психологии девочек ее возраста, но немногие дети злы от природы. Она надеется, что я сама откажусь от места из-за ее проделок, но здесь кроется нечто большее.

Барон сумрачно взглянул на нее:

— И она заставит вас уйти, фройляйн, как, возможно, вынудила двух других нанятых мной несчастных женщин?

Виктория улыбнулась:

— Сомневаюсь. Нервы у меня от природы крепкие, и не хочу думать, что придется оставить работу, потому что не справилась с десятилетней девочкой! Кроме того, благодаря моему характеру я тоже могу вести себя эгоистично и подло, а Софи еще не сталкивалась с тем, кто мог ответить.

Барон нахмурился:

— Что вы имеете в виду, фройляйн?

Виктория подняла плечи:

— Ваша дочь полностью зависит от вашей любви… вашей привязанности к ней. Вы центр маленького мирка Софи, и, если она может возмутительно вести себя по отношению ко всем, кто угрожает ограничить ее свободу, она никогда не допустит, чтобы ваша вера в нее рухнула…

Барон досадливо обвел рукой комнату:

— А это?

— Я же сказала, вам не полагается знать…

— Но вы могли мне пожаловаться!

— Она знает, что не могла.

— Ради Бога, почему?

Виктория вздохнула:

— Трудно объяснить, не углубляясь в подробности. Давайте просто скажем, что после ухода двух гувернанток она вообразила, что выработала иммунитет против поимки. — Виктория задумчиво потерла нос. — Никто… никто не посмеет прийти к вам с доносом на вашу дочь. Начнем с того, что вы очень защищаете Софи, к тому же она все может отрицать.

— Каким образом? — Барон устало провел рукой по лбу.

Виктория закусила губу. Она поняла, как болезненно для него происходящее. Так долго барон верил, что Софи можно доверять безоговорочно. Появление человека, который знает девочку два дня и систематически разбивает все представления о ней, явно угнетающе подействовало на него. Виктории хотелось бы смягчить удар, но лучше, если иллюзии исчезнут сейчас, а не позднее.

Она наклонилась и стала подбирать разбросанную одежду, пряча шелковое белье под покрывало, чтобы избежать неловкости. Наконец барон взял себя в руки и спросил:

— Итак, что вы предлагаете, фройляйн? Чтобы я все забыл? Чтобы воздержался от наказания дочери в привычной для меня манере?

Виктория заметила, что без каблуков она здорово ниже барона, что давало ему явное преимущество. Она вскинула голову и сказала:

— Да. Я хочу от вас именно этого.

Барон покачал головой:

— Вы смелая женщина, мисс Монро. Неизвестно, что Софи предпримет в следующий раз.

Тогда Виктория улыбнулась:

— Если вы развяжете мне руки, думаю, Софи больше не захочется меня травить.

Барон нахмурился:

— Вы намерены сами ее наказать?

— Да. Но не так, как вы думаете. Обещаю, от моих рук Софи ничего не грозит.

Кажется, он понял, потому что уголки его губ поднялись:

— Я изменил о вас мнение, фройляйн. «Смелая» — не то слово. Скорее, умная.

Виктория покраснела:

— Нет, герр барон. Просто логически мыслящая.

Он пожал широкими плечами:

— А этот беспорядок? — Он огляделся. — Я помогу вам убраться, или предпочитаете, чтобы я попросил Марию…

— Я справлюсь, — твердо заявила Виктория. — И, пожалуйста, вы никому ничего не скажете?

Барон наклонил голову:

— Все будет так, как пожелаете. Надеюсь, что выдержу. Очевидно, утренняя головная боль Софи выдумана, как вы и подозревали…

— Я не говорила…

— Да, знаю, фройляйн. Вы были очень деликатны. Тем не менее я не совсем лишен чувствительности, и ваше настроение от меня не укрылось.

Виктория закусила губу:

— Простите.

— Не за что. Хорошо, что мы поняли друг друга. — Глаза барона впились в нее, и он резко отвернулся. — Мне пора. Мария видела, как я поднимался. Она начнет подозревать что-нибудь нехорошее.

На лице Виктории выступила краска. Чтобы не встречаться с бароном взглядом, она искала глазами точку за его мускулистой фигурой. Он не должен догадаться о впечатлении, которое производит, что его присутствие, как будто уменьшившее огромную комнату, заставляет ее особенно остро ощущать его мужское обаяние.

К огромному облегчению Виктории барон направился к двери, но, стоя среди груды ее пожитков, нерешительно оглянулся.

— Фройляйн… — хрипло начал он, но внезапно резко пожал плечами, повернулся и начал спускаться по лестнице.

Виктория закрыла дверь и без сил прислонилась к ней. Утро поистине принесло слишком много сюрпризов!

Восстановление порядка в комнате заняло два часа. Перед этим она спустилась на ленч с Марией и Густавом. Виктория боялась, что кто-то из них поднимется за ней в комнату, если она опоздает, и заметит, что натворила Софи. Ей было нелегко вести светскую беседу о впечатлениях от Райхштейна и неизбежности снега, так хотелось побыстрее закончить еду и приступить к уборке.

Мария приготовила на десерт отличный яблочный штрудель, по ее словам, любимое блюдо Софи.

— Бедняжка все утро провела в комнате, — поделилась она своей озабоченностью. — А ведь она так любит мой пирог!

Виктория прикусила язык, улыбнулась и поздравила Марию с таким вкусным рулетом, но невольно подумала, как на такой упрек отреагирует барон. Он знает все и не склонен увлекаться интригой. Но когда Мария вернулась, после того как отнесла десерт хозяину и дочери, она была вполне спокойна, и Виктории оставалось только предположить, что барону удалось-таки спрятать свое мнение о произошедшем в дальний угол сознания.

Когда Виктория закончила приводить в порядок комнату, день подходил к концу, и она огляделась с некоторым удовлетворением. Все вернулось на свои места. Не пострадала даже фотография тети Лори, а ее ценное вместилище духов осталось в неприкосновенности. Удовлетворенная полным отсутствием следов погрома, Виктория спустилась в зал и неуверенно помедлила. В час ранних сумерек свет и тепло кухни были бесконечно заманчивыми. Но она знала, что следует сделать над собой усилие и увидеть Софи раньше, чем поколеблется ее решимость.

Зал был пуст, волкодавы, обычно лежавшие на ковре, где-то бегали, поленья в камине призывно горели. Несмотря на огромный объем помещения, в сумеречном свете витал дух интимности, и Виктория подумала, как легко привыкнуть к этому месту.

Однако она не поддалась искушению и прошла через дверь в восточное крыло, где жили барон с дочерью. В коридоре висел запах табака, видимо, проходя здесь, барон курил сигару. Виктория надеялась, что Софи не с ним.

Комнату Софи оказалось нетрудно найти, хотя при таком скудном освещении можно было легко перепутать двери. Виктория тихо постучала и вошла, но только для того, чтобы найти комнату пустой. С тяжелым вздохом Виктория огляделась. Где сейчас девочка? С отцом или с Марией, обдумывает новую пакость?