– Вот и Ололтун, – сказал Ах-Чамаль.
Он остановился у края дороги, снял осторожно корзину, поставил на землю, помог освободиться от груза сыну.
Почти в центре долины находилось огромное прямоугольное здание, расположенное на высокой оштукатуренной насыпи. Своей тяжестью оно, казалось, прогибало землю. Из середины его поднималась вверх большая четырехгранная башня, показавшаяся Хун-Ахау чудом, – он никогда не видал ничего подобного. К главному входу, перед которым толпилось множество людей, казавшихся отсюда черными точками, поднималась широкая лестница.
Отец вытянул руку, показал на здание:
– Вот, это дворец. В нем живет «владетель циновки», великий правитель Ололтуна, наш владыка и трижды почтенный повелитель. Мы должны идти туда, чтобы сдать яйца управляющему хозяйством. Это очень важный человек, он ведает всеми податями, которые уплачиваются поселениями «владетелю циновки»; он знает все! Десятки ученых писцов следят за правильностью и сроком уплаты. И яйца, которые мы несем, уже где-то сосчитаны и записаны, и писец знает, кто их будет есть. Велика, очень велика сила письма, недаром оно известно очень немногим! И как счастлив тот, кто его знает. Его спина никогда не будет гнуться от тяжелой работы!
– Отец мой, – спросил Хун-Ахау, глядя на раскинувшийся внизу город, – наверное, правитель Ололтуна самый богатый и могущественный владыка на земле?
– Прежде всего, говоря о нашем повелителе, ты должен всегда прибавлять слова: «наш владыка» и «трижды почтенный», – строго сказал отец, оглядываясь, не услышал ли кто-нибудь неосторожные слова сына. Успокоившись, он добавил: – Наш трижды почтенный повелитель, конечно, очень богат и могуществен, но говорят, что владыка Города черных скал[14], лежащего на реке Усумасинте, куда богаче нашего. А сколько воинов может выставить великий правитель Тикаля, отца всех городов мира? Тикаль в двадцать и двадцать раз больше Ололтуна – так мне рассказывал один торговец, побывавший в нем. Его нельзя охватить взглядом, как наш Ололтун. Но пойдем, мы слишком долго задержались здесь!
Они подняли корзины, закрепили их за плечами и снова двинулись вперед. Спускаться по склону было легче и быстрее; за каких-нибудь несколько минут отец с сыном дошли до потока, давшего имя городу. Слева на высокой пирамиде стоял большой храм; три широких лестницы вели к парадному фасаду с пятью дверьми. Стены здания были украшены барельефами, изображающими богов и жрецов в причудливых одеяниях. Отец остановился у подножия холма и прошептал молитву. Окончив ее, он сказал:
– В этом храме похоронен отец теперешнего правителя Ололтуна, нашего трижды почтенного владыки. В толще пирамиды находится склеп – маленькая комнатка, посередине которой стоит каменный саркофаг, а в нем покоится великий Ах-Тапай-Нок. Он был знаменитым воителем. Три раза войска Ололтуна под его предводительством доходили до Города черных скал, а в последний поход был захвачен в плен сам правитель этого города. Великие богатства окружают прах Ах-Тапай-Нока; на его лице лежит маска из чистого нефрита, на груди – нефритовое ожерелье и жемчужины, не говоря о других ценностях. А выше его, вот здесь, где-то на уровне десятой ступени пирамиды сверху похоронен твой родственник – младший брат твоей матери.
– Что ты говоришь, отец? Как же могло случиться, чтобы простой земледелец был похоронен в этом замечательном храме, да еще выше верховного правителя? – изумился Хун-Ахау. – Разве он принадлежал к знатным или был прославленным воином?
– Нет, он не был ни тем, ни другим. Твой дядя был красивым, стройным юношей, и бог Смерти устами верховного жреца возвестил, что он должен стать стражем гробницы Ах-Тапай-Нока. Поэтому, когда вход в склеп был завален камнями до половины, твой дядя вошел туда с тремя товарищами и юной девушкой-рабыней, предназначенной в служанки покойному правителю. Их заложили каменной плитой и залили ее известью. А потом каменщики снова начали засыпать камнем и щебенкой спускной колодец…
– И они навсегда остались там? В мраке, без солнца и свежего ветерка, без голубого неба и зеленой листвы? Как же дядя согласился на это?
– Быть стражем покойного правителя – большая честь! Сначала твой дядя очень сопротивлялся, но жрецы убедили его. Он вошел в свою могилу улыбаясь и с гордо поднятой головой. А его семья была освобождена от податей на четыре года в знак чести, оказанной ему. Я уверен, что ты поступишь точно так же, если это понадобится! И всякий раз, проходя мимо этого храма, вспоминай о своем дяде; он воистину достоин доброй памяти!
Хун-Ахау приостановился и долго не мог отвести взгляда от массивного тела пирамиды, в середине которой его дядя (почему-то он представлялся юноше похожим на него) когда-то медленно угасал без пищи, воды, задыхаясь от недостатка воздуха. И только повторный оклик отца, уже отошедшего от него, привел юношу в себя. Невольно поведя плечами от пробежавшей по спине холодной струйки ужаса, Хун-Ахау пустился догонять отца и долгое время шел рядом с ним не произнося ни слова.
Они прошли мимо нескольких других храмов и вышли наконец к цели своего путешествия – дворцу. Вблизи он выглядел еще более мрачным и пугающим. Вмурованные около лестниц барельефы изображали связанных вождей, стоявших на коленях. Глаза их были обращены на главный вход. Казалось, пленники ждали появления своего победителя, который должен был решить их судьбу. Бесконечные арки, выходившие на широкую террасу, выглядели открытыми пастями какого-то сказочного чудовища, притаившегося среди зелени.
Им пришлось обогнуть угол здания, чтобы попасть к нужному входу. После расспросов дворцовые слуги провели их в небольшую прохладную комнату, где на удобной широкой скамье сидел невысокий тучный старик – один из помощников управляющего, – державший себя очень важно. Он, впрочем, принял подать довольно любезно: без криков и брани. Слуга привычно быстро сосчитал яйца в двух корзинках, время от времени проверяя на выбор их свежесть и доброкачественность, а писец, сидевший у ног старика, записал на длинном узком листе бумаги дату, имя батаба и количество принесенных яиц. Затем старик, взяв поданные отцом две палочки с нарезками, расколол их вдоль таким образом, что нарезки остались и на той и на другой половине; сличая их, можно было установить, не сделано ли затем лишних отметок. После этого пару палочек, предназначавшихся батабу, окунули в зеленую краску и вручили отцу, который бережно спрятал их в складках набедренной повязки.
Отец с сыном несколько раз низко поклонились сидевшим и, произнося привычные слова благодарности, пятясь в знак почтения, выбрались из помещения. После полутьмы комнаты яркое солнце на миг ослепило их; перед глазами пошли радужные круги, Ах-Чамаль даже потер глаза. Но через секунду все стало обычным, и они могли продолжать свой путь.
Покинув территорию дворца, отец и сын медленно пошли по главной улице города. Ни тому, ни другому не хотелось сразу же возвращаться в селение: Ах-Чамаль жаждал обменяться с кем-нибудь новостями, а Хун-Ахау – более подробно осмотреть Ололтун. Желание их исполнилось: не успели они пройти и десятка шагов, как отец встретился со знакомым земледельцем из другого селения. Очень довольный встречей, он отпустил сына побродить по городу, приказав ему через час быть на вершине холма у выхода из Ололтуна.
Хун-Ахау медленно брел мимо зданий, то и дело останавливаясь, чтобы получше их рассмотреть. Размеры города и величественность сооружений его потрясли: до этого за всю свою жизнь он видел лишь три каменных здания: дом батаба, дом жреца и храм в своем селении. Какими маленькими и ничтожными казались они теперь ему в сравнении со строениями Ололтуна. Больше всего юноше хотелось вернуться во дворец и подробно осмотреть его, но он понимал, что это невозможно.
Поглощенный созерцанием открывавшихся всюду новых и новых чудес, Хун-Ахау не заметил, как сильно толкнул какого-то прохожего. Громкий язвительный голос привел его в себя:
