– За Эк-Лоль! – крикнул Хун-Ахау, опуская топор на голову царевича.

Кантуль широко раскинул руки, словно собираясь обнять своего врага, и упал на спину.

Смерть предводителя вызвала общую панику. Окружавшие Кантуля придворные с криками бросились в разные стороны, попадая под удары и своих, и чужих. Вражеский строй дрогнул и сломался. Разгорелись ожесточенные поединки между отдельными воинами, и через минуту все было кончено: дорога усыпана мертвыми и корчившимися от мук ранеными, да вдалеке виднелись одинокие фигуры врагов, побросавших оружие и спасавшихся бегством.

С глубоким вздохом облегчения Хун-Ахау опустил топор и вытер рукой вспотевший, как ему казалось, лоб. Взглянув мельком на руку, он с удивлением увидел, что она запачкана кровью. «Чья же это кровь? – подумал он. – Ведь я никого не касался руками!» После долгих часов тревоги и гнетущей жажды мести юноша почувствовал спокойствие.

Он отмстил за Эк-Лоль! За свою маленькую царевну, так верившую в него. Если бы она могла сейчас увидеть, что он выполнил свое обещание – убил Кантуля…

– Позовите Цуля! – крикнул молодой предводитель. – Где Цуль? Иди скорее сюда!

Но старик уже был около него. С радостным криком он нагнулся и поставил босую ногу Хун-Ахау на мертвое лицо царевича. По телу юноши прошла невольная дрожь – он почувствовал тепло еще не остывшего тела. А этот человек был уже мертв. Ужасное дело – война!

Старик, вне себя от восторга, приплясывал вокруг мертвого Кантуля, то воспевая храбрость и мужество Хун-Ахау, то осыпая неистовыми проклятиями убитого. Наконец он вспомнил о Эк-Лоль, и, усевшись около мертвого тела ее брата, старый раб заплакал.

Хун-Ахау нагнулся к нему, собираясь утешить старика, но в этот момент услышал встревоженный голос Шбаламке.

– Хун-Ахау, где ты? – кричал его названый брат. – Иди скорее сюда! Укан тяжело ранен!

Молодой предводитель рабов, как ягуар, прыгнул в сторону и побежал на голос Шбаламке. Радость победы, удовлетворение и гордость тем, что он отмстил за смерть царевны, сменились чувством печали и горечи.

Укан был ранен копьем в грудь навылет. При первом взгляде на его лицо Хун-Ахау понял, что копанцу жить осталось недолго. Его широко раскрытые, ничего не видящие глаза были устремлены в небо; при каждом тяжелом вздохе кровь, пузырясь, вытекала из широкой рваной раны. Укан с трудом, прерывисто дышал. Вокруг безмолвно стояли рабы из его отряда и Ах-Мис.

Сдерживая стон, Хун-Ахау опустился на колени около раненого и тихо позвал:

– Укан, брат мой! Ты слышишь меня? Это я, Хун-Ахау! Я здесь, рядом…

Веки копанца часто затрепетали, как будто он хотел отряхнуть надвигавшуюся на его глаза мглу. Рука слабо шевельнулась, ища руку Хун-Ахау. Тот схватил ее, крепко сжал.

– Я здесь, Укан! Я здесь!

Губы копанца зашевелились, он тяжело вздохнул и прошептал:

– Мы победили, Хун!

– Да, мы победили, – подтвердил Хун-Ахау, глотая слезы. – Кантуль убит! Но не говори– больше, тебе вредно! Мы вылечим тебя…

– Нет, – сказал Укан, – я умираю… Хун, если ты будешь в Копане… подружись с моим братом… говорят, он похож: на меня.

Внезапно резкая судорога свела тело умирающего, он рванулся вперед, словно собираясь подняться, снова тяжело упал на землю и замер. Копанец был мертв. Ах-Мис громко заплакал, не стыдясь своих слез.

Молча смотрел молодой предводитель на спокойное лицо верного соратника. Тяжелая спазма сжимала горло юноши. Укан мертв! Эта мысль не укладывалась у него в голове. Он снова и снова видел перед собой живые, лукавые глаза копанца, слышал его голос, подтрунивавший над Шбаламке. Укан мертв! И это в самом начале трудного пути, в двух шагах от Тикаля. Какие же жертвы ждут их в дальнейшем?

Стряхнув с себя оцепенение, Хун-Ахау встал и обратился к стоявшему около него Шбаламке:

– Надо подсчитать, сколько у нас раненых, и позаботиться о них. Если их мало, мы возьмем их с собой; если… Но что это такое?

Чей-то тревожный возглас прервал его речь. Послышались крики. И Хун-Ахау увидел, что с трех сторон на его войско надвигается плотная масса воинов. Окрестности селения были уже запружены врагами. Они продвигались вперед медленным, мерным шагом, и от их тяжелой поступи гудела земля. Солнечные лучи, попадая на блестящие наконечники копьев, вспыхивали яркими звездочками.

– Это войско накона! Теперь мы умрем! – сказал юноше Шбаламке.

И оба они, схватив оружие, бросились навстречу наступавшему врагу.

Новая схватка была недолгой. Уставшие после только что окончившегося боя и ошарашенные неожиданным появлением нового врага, рабы не смогли долго сопротивляться. Напрасно Хун-Ахау и Шбаламке метались от одного к другому, убеждали их построиться в колонну, чтобы прорвать вражеский строй. Все усилия были напрасны. С горечью в душе Хун-Ахау видел, как один за другим падают его соратники. Скоро он и Шбаламке оказались в центре группы вражеских воинов, ожесточенно на них нападавших. Вертясь как волчок, юноша отбивал направленные на него удары. Вдруг до его слуха донесся короткий стон Шбаламке. Забыв все, Хун-Ахау повернулся в сторону названого брата, но в это мгновение что-то, как ему показалось, мягкое, но тяжелое ударило его по затылку. Перед глазами юноши вспыхнул яркий сноп разноцветных искр; он услышал неистовый гул, как будто рядом оказался водопад, ноги его подкосились, и юноша полетел в черную мглу…

Након Тикаля медленно обходил поле боя, рассматривая павших и раненых. Вдруг всегда спокойное лицо его выразило неподдельное изумление.

– Как, разве царевич Кантуль был с вами? – обратился он к лежащему неподалеку раненому рабу.

Раб с усилием приподнялся на локоть и, гордо глядя в лицо накона, медленно произнес:

– Нет, мы, рабы, разбили его воинов, а наш вождь убил его!

И, потеряв сознание, раненый упал на спину.

– Я сообщу новому повелителю Тикаля сразу два приятных известия, – про себя сказал након, и его суровое лицо озарилось непривычной улыбкой. Затем, повернувшись к одному из следовавших за ним на почтительном расстоянии начальников, он громко добавил:

– Раненых рабов добить!

Хун-Ахау очнулся в темноте. Неистово болела голова; в затылке как будто сверлили огненным буравом. Он слегка шевельнулся – боль усилилась. Перед закрытыми глазами медленно проплывали разрозненные видения: улыбающееся личико царевны… птица с голубой грудкой, самозабвенно заливающаяся песней на зеленой ветке… Горбун Ах-Каок… Отец, склонившийся над молодыми всходами кукурузы… Неожиданно появилось лицо Укана с плотно сжатыми губами, холодное и далекое… «Почему он так смотрит на меня? – подумал Хун-Ахау. – Как будто не замечает, что я здесь. Да, Укан мертв… была битва… Чем же она окончилась?» И юноша начал припоминать пережитое: битву, ее начало, смерть Укана. Чем окончилось сражение… Память неохотно уступала натиску воли.

Но постепенно облако тумана рассеялось, и юноша вспомнил известие о смерти Эк-Лоль, принесенное Цулем, бурные события той ночи, победу над войском Кантуля… Вот когда был убит Укан! Но что же случилось потом? И внезапно перед взором Хун-Ахау предстали суровые лица приближающихся воинов, последняя отчаянная схватка, плечом к плечу со Шбаламке… Битва с новым врагом, в которой он был ранен, – вот последнее, что он смог вспомнить… Где же он находится теперь? Их снова отправили в Тикаль? Он опять в лагере для рабов? Не похоже, здесь слишком тихо!

Вдруг новая мысль пришла ему в голову: может быть, он тоже умер и находится в гробнице? Холодный пот выступил на лбу юноши, но затем он сообразил, что вряд ли мятежного раба будут хоронить в склепе. Нет, это не так! Где же он? Пытаясь поднять руку, Хун-Ахау пошевелился, и жгучая боль, мгновенно пронизавшая все тело, заставила его застонать.