– Вы знаете его по Ацуги?
– Они носят шлемы с лицевыми панелями. Вокруг них все время вооруженные охранники. Мне ни разу не удалось взглянуть на пилота.
– Но, может быть, знаете по барам, ночным клубам?
– Нет, я совершенно его не помню.
– Вы знали, что они совершают перелеты из Пешавара?
– Где это?
– В Пакистане. Оттуда вылетел и этот самолет.
– Нет.
– Пауэрс много лжет нам. Что скажете?
– Он в замешательстве. Я думаю, что по большей части он говорит правду. Он хочет выжить.
– По его словам, двадцать один километр – максимальная высота. Вы говорили двадцать пять километров, двадцать семь.
– Я мог ошибаться.
– Не думаю, что вы ошибались.
– Я наверняка мог перепутать.
– Вы говорили очень уверенно. Описывали голос пилота. Есть причины полагать, что вы были правы.
– Восемьдесят тысяч футов – это очень высоко. Может, мне только показалось, будто я услышал «восемьдесят», а на самом деле он сказал «шестьдесят восемь». Я думаю, Пауэрс говорит правду, судя потому, каким человеком он кажется.
– А каким человеком?
– В основном честным и искренним. Он будет сотрудничать с вами, насколько это возможно. Что его ждет?
– Слишком рано говорить.
– Его будут судить?
– В этом я почти уверен.
– Его казнят?
– Не знаю.
– Его поведут на расстрел?
– Неверно такое предполагать.
– Ведь это так делается, правда? Здесь их и расстреливают.
Улыбка.
– Теперь уже не так часто.
– Позвольте поговорить с ним.
– Лучше не стоит.
– Я мог бы прочесть ему лекцию о благах жизни в Советском Союзе. Об изготовлении радиоприемников для масс.
– Массы нуждаются в радиоприемниках, чтобы перестать быть массами.
– Мне тут пришла в голову мысль… – Он помолчал, прежде чем произнести эти эффектные слова. – Я хочу поступить в Университет Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы.
– Несомненно, это замечательное место. Но, к несчастью, университет в Москве, а мне кажется, что сейчас вам не стоит жить здесь.
– Алик, но как же мне развиваться? Я хочу учиться. На заводе все тупо и по расписанию. Все время собрания, все время читать пропаганду. Все одно и то же. Все одного и того же вкуса. В газетах пишут одно и то же.
– Хорошо, достаточно. Мы подумаем о дальнейшем обучении Ли X. Освальда.
– Буду ждать вестей. От них все зависит.
– Скажите мне, в частном порядке, для моего личного просвещения, Фрэнсис Гари Пауэрс – типичный американец?
Освальду пришло в голову, что заключенного все называют полным именем. Советская пресса, местное телевидение, «Би-би-си», «Голос Америки», допрашивающие, и так далее. Как только ты совершаешь нечто печально известное, к тебе цепляют добавочное имя, второе имя, которое обычно не используется. Тебя официально отметили, ты стал страницей в воображении государства. Фрэнсис Гэри Пауэрс. За какие-то несколько дней имя приобрело резонанс, оттенок судьбоносности. Оно уже звучало, будто имя исторического деятеля.
– Я бы сказал, что этот честный трудяга попал в ситуацию, когда его хотят раздавить противоположные силы. Что и делает его типичным.
Он произнес эти слова по-русски и увидел, что на Алика это произвело впечатление.
Из «Исторического дневника».
Наступление осени, мой ужас перед новой русской зимой тают в роскошном золоте и пурпуре белорусской осени сливы персики абрикосы и вишни в изобилии в эти последние недели осени я здорового коричневого цвета и набит свежими фруктами.
мой 21-й день рождения видит Розу, Павла, Эллу на небольшой вечеринке у меня дома Элла – очень привлекательная русская еврейка с которой я последнее время гуляю, она тоже работает на заводе радиоприемников
Теперь находит приближение зимы. Растущее одиночество переполняет меня не смотря на завоевание Эннатачины девушки из Риги
Новый годы я провожу дома у Эллы Жермен. Я думаю, я влюблен в нее. Она отвергла мои более позорные продвежени
После преятной прогулке заруки в местное кено мы приходим домой, стоя на пороге я делаю придложение она колеблется затем отказывает, моя любовь реальна, но она не любит меня. (Я слишком потрясен что бы думать!) Я жалак!
Он говорил с друзьями о Кубе, и с удивлением обнаружил, что они не слишком интересуются. Из-за Кубы он легко начинал горячиться, о ней не переставая говорили в англоязычном «Уоркере», на местном радио и на «Би-би-си». Микоян подписывает торговый договор с Че Геварой. Россия посылает тяжелое вооружение. Айк разрывает дипломатические отношения.
Шоколад дорогой. У этих людей порочная тяга к сладкому. В кондитерской постоянные очереди. Жизнь состоит из мелочей. Шоколад, проигрыватель, еда из автомата.
Друзья с трудом произносили его имя. Им было неудобно говорить «Ли». Это звучало по-китайски, или просто язык отказывался выговаривать.
Он сказал, чтобы его называли Аликом.
Открытка № 4. Вашингтон. 21 января 1961 года, на следующий день после вступления Джона Ф. Кеннеди в должность президента, Маргарита Освальд на вокзале «Юнион» ищет телефон. Она только что приехала из Форт-Уорта, три дня и две ночи на поезде, взяла денег со страхового полиса, чтобы заплатить за билет, опустошила свой счет в банке, чтобы купить туфли, и всю дорогу она ехала сидя – не хватало денег на купе в спальном вагоне. Злая, усталая и разочарованная женщина. Письма к конгрессмену остались без ответа. Звонки в местное отделение ФБР также не дали результата. Телеграммы в Госдепартамент. Письма и звонки в Международный Комитет Спасения. Госдепартамент связывается с Международным Комитетом Спасения, но никто не хочет разговаривать с ней. Неужели действительно так странно, что она использует слово «заговор»? Она всего лишь пытается проанализировать толщу событий, которые неверны в корне.
Коммутатор Белого дома отвечает ей, что президент на совещании.
Она бросает еще одну монетку в щель.
Коммутатор Госдепартамента отвечает, что госсекретарь Раек в данный момент недоступен, но если они могут что-нибудь для нее сделать и т. д. и т. п. Оператор – негритянка, а ведь Маргарита в детстве жила в смешанном районе негров и белых на Филип-стрит в Новом Орлеане, играла с негритянскими детьми, а по соседству была славная негритянская семья, так что наконец, после всех перипетий, ее соединяют с человеком, который, кажется, говорит из кабинета, а не с коммутатора. У него тихо, он представляется консультантом и вежливо осведомляется, в чем дело.
– Я приехала в город насчет своего сына, который пропал в России.
Она объясняет, что не мамочка-плакса, но дело в том, что она сейчас после болезни и не знает, жив ее сын или мертв. Он где-то за границей, работает агентом нашего американского правительства. У него есть право решать за себя, говорит она, но очень возможно, что правительство выкрутило ему руки, и он не может оттуда выбраться.
Человек отвечает, что метеослужба обещала ужасную метель и их отпускают с работы раньше.
Маргарита опасается заговора.
Она говорит в трубку:
– Я не могу выжить в этом мире, если я не уверена, что американский образ жизни никуда не делся, и я могу начать с самого начала. Я должна проработать все, с того времени, когда в шестнадцать лет он твердо хотел вступить в морскую пехоту, о чем мы спорили и так и сяк, когда жили во Французском квартале. – Она говорит: – Он читал устав Роберта днем и ночью. Он знал его наизусть. А теперь я ничего не слышу от него уже больше года, и я уверена, что в том нет его вины, как бы агенты ни вели себя там, за границей. Я здесь, чтобы потребовать информацию по сути о том, где он находится.
Человек из Госдепартамента отвечает, что все покидают контору в связи с приближающимся снегопадом. Он, по всей видимости, неотвратимо надвигается. Метеорологи говорят, что он может разразиться в любой момент.
