Вообще любой королевский двор — такой институт, который по самой природе всегда сопротивляется всяческим изменениям. Лорд Эшер, которому была поручена публикация девичьих дневников королевы Виктории, обнародовал такую запись от 1838 г.:
«Леди Литтлтон попросила разрешения надеть очки, чтобы поработать, и лорд М. сказал, что такая просьба означает, что она хорошо знает этикет, потому что, как он сказал, раньше никому не дозволялось бывать при дворе в очках или пользоваться пенсне; господину Бурке, когда его впервые представили двору, было велено снять очки; и еще лорд М. сказал, что он совершенно точно помнит, что при дворе никому (из мужчин) не разрешалось носить перчатки».
В примечании Эшер добавляет: «Эти правила никогда не отменялись и все еще остаются в силе». В 1912 г., то есть когда это все было написано, король Георг V царствовал уже два года.
И в мирное, и в военное время двор продолжал следовать освященным временем традициям, как, впрочем, и любое закрытое общество, вроде частной школы, монашеского ордена или пехотного полка. К подобным традициям относилась, например, излишняя осторожность; так, однажды в Виндзоре сэр Филипп Ханлок, капитан королевской яхты, сообщил коллегам: «На лугу сидит черный дрозд, только, ради Бога, не ссылайтесь на меня!»
Каждое королевское высказывание обязательно составлялось в определенных выражениях, причем ясность совершенно не требовалась. Если необходимо было назначить государственных советников, король делал это «исходя из Нашей особой милости, определенных знаний и искренних побуждений». Во время поездок короля по стране к членам муниципальных советов следовало обращаться с пространными и пустыми речами, суть которых прекрасно передана в известной пародии Артура Бенсона: «Этот город больше, чем я ожидал увидеть, и более значительный, чем я думал. Пожалуй, это настолько процветающее место, что, когда в будущем я услышу слово „прогресс“, то сразу вспомню о Дьюсбери[94]».
Королевский словарь изобиловал такими проникновенными фразами, как «весьма удовлетворен», «потрясен» и «до глубины души тронут», а для объявления о предстоящем королевском бракосочетании существовал специальный лексикон. Журналист, поинтересовавшийся, верны ли слухи о помолвке принцессы Маргарет Коннаутской с кронпринцем Швеции, тут же получил отповедь: «Молодой человек, я должен с сожалением сообщить, что Вы не знаете самых элементарных вещей. Члены королевской семьи не могут быть помолвлены — они обручаются. В подобной манере говорят о случке слонов или копуляции мышей».
Впрочем, и в Букингемском дворце один из личных секретарей обладал более широкими взглядами на прессу и ее предназначение. В 1917 г. Клайв Уиграм писал другу:
«Думаю, в прошлом существовала тенденция презирать и игнорировать — если не оскорблять — прессу, которая в XX в. является мощным оружием. Я усердно работал над тем, чтобы сделать Их Величествам хорошую прессу, и надеюсь, ты заметил, что действия короля в последнее время лучше освещаются в газетах».
Видимо, Уиграм был скрытым радикалом. Уклоняющихся от военной службы по политическим или религиозным убеждениям он называл «настоящими трусами», профсоюзных лидеров военного времени клеймил как «изменников и предателей» и выражал надежду, что политики и гражданское население не будут «чересчур чувствительны в отношении потерь». Тем не менее он понимал, что усмирить республиканизм можно, лишь представив общественности полную и точную картину того, как работает монархия. «Его Величество должен избавиться от излишней скромности», — говорил он Хейгу. Чтобы выстроить успешное сотрудничество с газетами, полагал он, необходимо завести «хорошо оплачиваемого представителя по связям с прессой, с кабинетом в Букингемском дворце, и немедленно выделить значительные суммы на пропагандистские нужды». Должность оплачиваемого пресс-секретаря в 1918 г. действительно была введена, однако в 1931 г. ее упразднили, передав соответствующие функции помощнику личного секретаря, и восстановили лишь в 1944 г.
Из-за подобной недальновидности, утверждал Уиграм, некоторые впечатляющие жесты короля так и остались не замеченными публикой. Он считал трагедией то, что пожертвованные в военное время Казначейству 100 тыс. фунтов не были использованы на благо трудящихся, и сожалел о достаточно прохладном отношении общества к предложению короля выздоравливающим офицерам пользоваться садами Букингемского дворца. В будущем, писал он, королю необходимо совершить ряд поездок в промышленные районы и широко осветить эти события в прессе, а также установить более тесные связи с лейбористской партией. Еще более цинично звучало его предложение чаще приглашать во дворец священников: «Проповедники могут лучше других пропагандировать преданность трону».
Проницательный Уиграм правильно разглядел родственную душу в архиепископе Ланге, одном из ближайших друзей короля. В январе 1919 г. он писал ему:
«Я решительно утверждаю, что все прежние функции двора и государства необходимо пересмотреть, дабы привлечь к их исполнению более широкие слои общества. Люди, принадлежащие к различным классам, должны иметь возможность приходить в Букингемский дворец и в его сад. Мне бы хотелось устраивать приемы в стиле Белого дома, куда должны иметь право доступа учителя, государственные служащие и прочие люди. Я даже готов зайти так далеко, чтобы запретить при дворе шлейфы и плюмажи.
Мы должны смотреть в будущее, и вполне возможно, что следующее правительство будет лейбористским. При дворе не место всяким ничтожествам — каждый должен уметь справляться со своими обязанностями. То, что сейчас для должностных лиц двора не существует предельного возраста, просто нелепо. Многим из тех, кому сейчас за семьдесят, здесь нечего делать. Организация и стиль работы некоторых департаментов никуда не годятся, они сохранились от довикторианской эпохи…
Оппозицию реформам составляют дворцовые троглодиты, которые содрогаются при мысли о любых изменениях и считают любое обновление нынешних функций двора покушением на достоинство и статус суверена. Это твердые орешки, поскольку за долгие годы службы они приобрели немалое влияние. Мы выступаем против них, так как для выживания монархии необходимо, чтобы эти барьеры были разрушены».
Путь монархиста-реформатора чрезвычайно сложен. Если изменения недостаточны, монархия становится жертвой республиканизма; если же их слишком много, монархия превращается в наследственную республику — примитивный конституционный организм, лишенный романтики и благоговения. Именно эту перспективу имел в виду Понсонби, когда в 1919 г. говорил принцу Уэльскому: «Думаю, существует определенный риск в том, что Вы сделали себя слишком доступным… Монархия всегда должна сохранять элемент таинственности. Принцу не следует слишком часто показываться на публике. Монархии необходимо оставаться на пьедестале».
Шестьдесят лет спустя смелые предложения Уиграма выглядят вполне банальными, однако в 1920-е гг. мысль о том, чтобы представляемые двору юные леди появлялись там без шлейфа на платье и без перьев в волосах, казалась почти революционной. На самом деле эти украшения дожили до 1939 г., как и многое другое из викторианского наследства. При дворе короля Георга V лорд М. чувствовал бы себя вполне комфортно.
Между Оттавой и Лондоном шла оживленная переписка по поводу того, может ли генерал-губернатор Канады вместо синей губернаторской украсить свою канцелярию красной короной — символом Букингемского дворца. Фрейлинам королевы для поездок на службу и обратно разрешалось брать в королевских конюшнях экипаж, запряженный парой лошадей, постельничей даме полагалась лишь одноконная карета. Конюший получил выговор за то, что написал на конверте «Его Величеству королю»; правильно было просто «королю», хотя королеву Марию следовало называть «Ее Величество королева». Дочерей-близняшек генерал-майора лорда Рутвена не пустили на королевскую трибуну в Аскоте на том основании, что они актрисы; их отец выразил недовольство, отказавшись принять звание рыцаря-командора Викторианского ордена, традиционно присваиваемое командующему Лондонским военным округом. Леди Астор, приглашенная в Букингемский дворец на официальный прием в честь короля и королевы Румынии, едва избежала скандала по той причине, что поднявшись после ужина на возвышение и усевшись в одно из четырех королевских кресел, стала беседовать с приехавшей в гости королевой.
