С таким же неудовольствием он отнесся к предложению провести отпуск в домашнем кругу. Безрадостный аскетизм королевской резиденции военного времени вряд ли мог привлечь молодого военного, желавшего стереть в памяти воспоминания о Западном фронте. «С Вашей стороны очень мило пригласить меня немного потанцевать, — писал он леди Коук из Букингемского дворца. — Для меня это вообще единственный шанс выбраться вечером из чрезвычайно гнетущего места!» Несколько месяцев спустя, когда родители попросили его провести с ними двухнедельный отпуск в Сандрингеме, принц сказал леди Коук: «Этот маленький мальчик почему-то говорит НЕТ; возможно, он проведет там дня два или три, но не больше, ни в коем случае». Возникшая из-за разницы в возрасте и темпераменте пропасть между отцом и сыном начала постепенно расширяться.
Принц Альберт оказался более послушным сыном. Несмотря на продолжительную и не поддающуюся лечению болезнь, он проявлял настоящее бесстрашие. Его морская служба снова и снова прерывалась обострениями заболевания желудка, которое так и не смогли облегчить две хирургические операции и длительная диета. Тем не менее он все равно вставал с постели ради выполнения своих обязанностей в орудийном расчете линкора «Коллингвуд», а во время Ютландской битвы был даже отмечен в донесении. Весьма характерно, что этот робкий, задумчивый юноша даже во время пребывания в больнице, отвлекаясь от горьких мыслей о собственной незавидной судьбе, писал отцу: «Должно быть, ты очень устал в это тяжелое время, когда приходится так много работать, встречаться со столькими людьми и никогда не знать отдыха».
О здоровье и безопасности своего третьего сына, принца Генриха, королю и королеве беспокоиться не приходилось. В начале войны ему исполнилось четырнадцать лет, а еще в 1913 г. он был отправлен на учебу в Итон, находившийся как раз по другую сторону реки от Виндзора, в котором он и прожил следующие пять лет. Это был скромный, добрый, хорошо воспитанный юноша, не отличавшийся, однако, особым интеллектом или атлетическими дарованиями; преподаватели часто упрекали его за невнимательность. Король благоразумно настоял на том, чтобы Гарри, отказавшись в традиционной для этого учебного заведения «диеты» из латинских стихов, сосредоточил свои усилия на современных языках, однако он был весьма разочарован достижениями сына. И еще короля весьма возмущало то, как итонцы приветствовали его и королеву, когда они проезжали мимо: вместо того чтобы снять шляпу, каждый лишь вяло коснулся ее края указательным пальцем. Принц Генри, которому предстояло стать кадровым офицером сухопутных войск, и в военном деле сначала не добился особых успехов; поступив в 1914 г. в школу боевой подготовки офицерского состава, он лишь через четыре года, перед самым ее окончанием и поступлением в Королевский военный колледж в Сандхерсте, получил звание младшего капрала. Однако приятно удивил родителей, оказавшись по результатам вступительных экзаменов в середине списка абитуриентов. Наслаждаясь редким проявлением родительского удовольствия, он писал своему старому наставнику Генри Ханселлу: «Мама и папа в восторге. Сейчас они лучше думают об Итоне, чем когда-либо раньше».
Принц Георг, который был почти на три года его младше, все еще учился в школе Святого Петра, готовясь начать флотскую службу кадетом. Этому бойкому, веселому и в то же время вполне уравновешенному мальчику не приходилось сталкиваться с теми проблемами, которые возникали у его братьев: он заметно опережал их в учебе. Из всех детей королевы Марии он единственный унаследовал ее любовь к мебели и картинам, книгам и безделушкам. В отличие от него принц Генрих за год, проведенный в Кембридже, так и не посетил местную музейную сокровищницу — Фитцвильям.
Свою серебряную свадьбу и окончание войны король и королева встретили без личных утрат, но затем охватившее их чувство покоя и благодарности уступило место печали. В январе 1919 г. принц Джон внезапно умер в Сандрингеме от эпилептического припадка. Вскоре после этого королева писала одной из своих подруг: «Для него самого это громадное облегчение… Не могу выразить, как мы благодарны Богу за то, что он забрал его к себе так тихо и мирно, он просто спокойно перешел во сне в его небесный дом, без боли, без страданий — мир снизошел на его бедную измученную душу».
Сохраняя внешнее спокойствие, в душе она оплакивала потерю самого младшего ребенка и первую семейную утрату.
«Очень часто я впадаю в отчаяние, — говорил супруге король, — и, если бы не ты, уже давно бы сломался». На четвертом году войны то постоянное напряжение, которое он испытывал, стало заметно окружающим. Как отмечал Керзон, «короткая бородка маленького человечка побелела внизу». Уиграм писал из Виндзора своему коллеге — такому же личному секретарю:
«Атмосфера здесь была совершенно угнетающая, и мне пришлось убеждать короля, что наступает именно та последняя битва, которая даст возможность выиграть войну… Очень жаль, что члены королевской семьи не учатся в частных школах и потому не могут научиться достойно проигрывать в крикет или на футбольном поле».
Предположение Уиграма, что морская служба была для короля не таким серьезным испытанием характера, как его собственные победы на игровых полях Винчестера, звучит достаточно наивно. Депрессия, периодически посещавшая короля, была связана не с обстоятельствами его жизни, а с врожденным темпераментом. Кроме оптимизма, Георг V обладал всеми качествами, необходимыми конституционному монарху, хотя по истечении восьми столь беспокойных лет царствования даже весьма жизнерадостный суверен наверняка начал бы задумываться, когда же рассеются нависшие над ним тучи.
Больше всего удручала короля продолжавшееся кровопролитие, ежемесячно уносившее жизни 100 тыс. человек, хотя победа нисколько не приближалась. Его мысли были созвучны отчаянным стихам Томаса Харди:
Я пережил страдания войны
И виденного мне хватает, чтоб усвоить:
Едва ль на свете есть благая цель,
Чтобы к ней идти путем таким кровавым.
Изменения в составе Верховного командования союзников не смогли переломить к лучшему ситуацию на Западном фронте. Наоборот — именно немцы в марте 1918 г. начали там наступление, в ходе которого разгромили британскую Пятую армию, поставили под угрозу расположенные на берегу пролива порты и отбросили французскую армию к Марне. Введение системы конвоев позволило уменьшить потери британского флота от нападений германских подводных лодок, однако как адмирал Джеллико, так и его более энергичный преемник адмирал Битти избегали решающего сражения, которое должно было заставить немецкий флот убраться с Северного моря. Россия была потеряна для дела союзников, хотя вступление в войну Соединенных Штатов вселяло определенные надежды (именно король, проявив большую проницательность, нежели его премьер-министр, указал на то, что приветствие в адрес американских войск не должно содержать упоминания об их «необстрелянности»).
Неудачи на море и на суше, постоянные трения между Букингемским дворцом и Даунинг-стрит, тревога за собственных сыновей и русских кузенов — к этим постоянным источникам беспокойства добавились рост республиканских настроений и ксенофобская истерия, которой только способствовало провозглашение династии Виндзоров. Короля приводило в уныние то, что он, ведущий вполне добродетельный образ жизни, в чьих-то глазах выглядит тираном. Внедрив режим жесткой экономии, передав в Казначейство 100 тыс. фунтов сбережений, доводя себя до изнеможения работой с государственными бумагами и общественными мероприятиями, он вынужден был выслушивать речи Рамсея Макдональда, напоминавшего о том, что «красный флаг сейчас развевается над императорским дворцом в Петрограде». Что касается возобновившихся преследований лиц иностранного происхождения, то в июле 1918 г. Лео Эмери отмечал:
