409
Степану Трофимовичу померещилась совсем другая обыден ная действительность — как образ будущего. Будущее — в той его ипостаси, которая связана с судьбой отдельного человека и целого народа, — присутствует в «Бе сах» скупыми, но устрашающими штрихами. В программе смуты и беспорядка, крови, огня и разруше ния преданий, составленной Петром Верховенским, есть важ ные пункты, касающиеся «строительства». В первую очередь, понимает он, следует подумать о человеке. «Главное, изменить природу человека физически. Тут вполне надо, чтоб переменилась личность на стадность, уже непосредственно, хотя бы он давно забыл перво начальную формулу» (11, 271). Развивая идею Шига- лева о тотальном рабстве и органическом перерож¬ дении человеческого общества в равенство, Петр Вер ховенский вполне отчетливо и определенно обозначает тот уровень, «который нельзя будет переступить в будущем об ществе» (11, 272). Развивая также свой собственный тезис «мы всякого гения потушим в младенчестве», Петр Степано вич в черновой программе расшифровывает свой замысел, ука зывая на те необходимые средства, которые и должны при вести к необходимому среднему уровню. Будущим — не тепе решним, но будущим — принципам, рассуждает он, все, что выше среднего уровня, будет чрезвычайно вредно: «средина выше всех целей» (11, 270). Итак, главное — не допустить избытка желаний: «Чуть- чуть образование и развитие — вот уже и желания аристо кратические, во вред коммуне; чуть-чуть семейство или лю бовь — вот уже и желание собственности» (11, 272). Искоре нить в человеке чувства и желания семейственные, собствен нические, любовные, даже просто интимно-половые, то есть все то, что выводит за пределы среднего уровня и выделяет человека из толпы и стада, — в этом и состоит кардинальный путь перерождения человечества. Ум, оставленный на самого себя; мир, оставивший веру; общество, лишенное нравственных оснований; цивилизация, измеряющая благосостояние госу дарства числом, мерой и весом продуктов, которые произво дятся людьми, а не уровнем их нравственности, — образуют фундамент «строения каменного», задуманного Петром Вер ховенским. Архитектурный проект будущего здания имеет централь ную осевую линию — стержень всего замысла: «когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, — вот чего надо!»
410
Собственно говоря, программа перерождения человека действует отчасти уже в практике создания ячеек-пятерок. Человеческие качества в этом смысле — особая забота орга низатора: «Липутин мошенник, но я у него одну точку знаю. Нет мошенника, у которого бы не было своей точки. Один Лямшин безо всякой точки, зато у меня в руках». Таким образом, новый человек, человек преображенный — без религиозных предрассудков, без моральных рефлексий, без нравственных оснований, без «аристократических» жела ний и без избытка переживаний — человек идеально усред ненный и избавленный от такой обузы, как талант и совесть, честь, и достоинство, — такой человек и должен, по замыслу, стать материальной силой задуманного строительства. Строить же, по словам Петра Степановича Верховенского, «мы будем, мы, одни мы!». В романе Евгения Замятина «Мы» — будто повинуясь гулкому эху «Бесов» — зародыши будущего из хроники Досто евского вырастают в грандиозную и гротескную картину уже завершенного здания. «Строение каменное» — Единое Госу дарство, тысячу лет назад покорившее своей власти весь земной шар и поставившее главной задачей с помощью сте клянного электрического, огнедышащего ИНТЕГРАЛА (некоей суперкосмической машины) проинтегрировать бес конечное уравнение вселенной и подчинить себе неведомых инопланетян, находящихся в «диком состоянии свободы» 1. «Если они не поймут, что мы несем им математически безо шибочное счастье, — цитирует Государственную Газету глав ный герой романа нумер Д-503, строитель ИНТЕГРАЛА и Хроникер повествования, — наш долг заставить их быть счастливыми». Как понимают счастье в Едином Государстве? Нумера, победившие в результате Двухсотлетней войны (после кото рой выжило две десятых населения земного шара) старого Бога, старую жизнь и былую свободу, живут в мире прямых линий и видят над собою всегда одно и то же стерильно без облачное небо. Нумера ходят по стеклянным мостовым, оби тают в идеально прозрачных коробках-квартирах, созерцают, глядя сквозь стены домов, квадратные гармонии серо-голубых шеренг из самих себя. «Каждое утро, с шестиколесной точ ностью, в один и то же час и в одну и ту же минуту мы, миллио ны, встаем как один. В один и тот же час единомиллионно начи- 1 Замятин Евгений. Мы. — «Знамя», 1988, № 4–5. В дальнейшем роман цитируется по этому изданию.
411
наем работу — единомиллионно кончаем. И сливаясь в единое, миллионнорукое тело, в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду, мы подносим ложки ко рту и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и… отходим ко сну…» У нумеров одина ковы даже мысли. «Это потому, — объясняет одна из героинь романа, — что никто не «один», но «один из». Контролю Единого Государства подлежат все сферы жизни нумеров, вплоть до сексуальной: и поскольку смысл бесчис ленных жертв Двухсотлетней войны был прежде всего в том, чтобы стереть различия между нумерами, не оставив им повода для зависти или хотя бы сопоставления себя с другими, необхо димо было обуздать Голод и Любовь — двух властелинов мира. Счастье, которое в Едином Государстве понимается как дробь, где блаженство и зависть — это числитель и знаменатель, требует самой жесткой, самой беспощадной — «ради счастья!» — регламентации знаменателя. Математически орга низованная стихия любви, когда дробь приближается к нулю, вырождается в «талонное право» — исторический «Lex sexua- lis»: «всякий из нумеров имеет право — как на сексуальный продукт — на любой нумер». И вся сила переживаний — ярость, ревность, страсть, все бремя любви и ненависти — приведено в упорядоченном Государстве к «гармонической, приятно-полезной функции организма». Кажется, знакомый завет из толстой тетради Шигалева услышан и воплощен в жизнь с точностью математической и со смыслом, исключающим произвольные толкования. «Каждый принадлежит всем, а все каждому», — сказано в ней, и вот являются розовые талоны на партнера по предва рительным заявкам; сексуальная жизнь становится плановой отраслью, и дети рождаются согласно научному детоводству (по аналогии с садоводством или птицеводством) от пары, прошедшей экспертизу по шкале Материнской и Отцовской норм. «В стаде должно быть равенство…»; «Все к одному знаме нателю…» И вот нумера пуще огня — дикого, древнего огня — боятся как-то выделиться среди других, ибо «быть оригиналь ным — это нарушить равенство». Они боятся видеть сны, ибо в идеологии Единого Государ ства сон — серьезная психическая болезнь, инородное тело в безупречно хронометрических механизмах мозга. «В мире одного только недостает: послушания» — и вот, верные Скрижалям Единого Государства, нумера провозгла шают: единственное средство избавить человека от преступле ния — это избавить его от свободы. Сам инстинкт свободы
412
объявлен преступным и представлен как атавизм — подобно волосам на руках и ногах. «Мы всякого гения потушим в младенчестве» — и вот мы- нумера навсегда изгоняют припадки вдохновения, «леча» их как опасную форму эпилепсии. «Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями» — и вот Государствен ный поэт R-13 поэтизирует смертный приговор по делу другого поэта, возомнившего себя гением… Нумера знают: «допотоп ные времена всевозможных шекспиров и достоевских — или как их там — прошли», великий ИНТЕГРАЛ дает возмож ность «проинтегрировать от нуля до бесконечности — от кре тина до Шекспира». «Мы, — с гордостью говорят они о себе, — счастливейшее среднее арифметическое…» На том экспериментальном поле, каким является про странство и время романа Замятина, проверяется в опыте художественного исследования принципиальная модель, согласно которой равенство и послушание преобразуют чело веческую породу. «Материалу хватит на тысячу лет», — утвер ждает Петр Верховенский, и цивилизация Единого Госу дарства всю эту тысячу лет штампует существа-нумера, кото рые едят нефтяную пищу, пользуются «правом штор» на про межуток талонной любви, лишены снов и на досуге осваивают систему научной этики, основанной на вычитании, сложении, делении и умножении. За тысячу лет задачка из старинного задачника («те же девять десятых должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной не винности, вроде как бы первобытного рая». — Л. С.) успешно решена: нумера вновь простодушны и невинны, как Адам и Ева. «Никакой этой путаницы о добре, зле: все — очень просто, райски, детски просто». Воплотилась даже древняя мечта об ангелах-хранителях: розовые существа с ушами-крыльями, двоякоизогнутые из Бюро Хранителей неотступно следуют за нумерами, любовно охраняя их от малейшей ошибки, от малей шего неверного шага. «Как много из того, о чем они (древние люди. — Л. С.) — только мечтали, в нашей жизни материали зовалось», — констатирует Д-503. А Государственный поэт R-13 добавляет: «Благодетель, Машина, Куб, Газовый Коло кол, Хранители — все это добро, все это величественно, пре красно, благородно, возвышенно, кристально-чисто. Потому что это охраняет нашу несвободу — то есть наше счастье. Это древние стали бы тут судить, рядить, ломать голову — этика, неэтика…»
