457

все это непреложно свидетельствует: что касается статьи, кто-кто, а тихановцы не обольщались на ее счет. В художественной системе романа эта директива верхов ного судьи-демиурга дискредитирована и заведомо скомпроме тирована; ей выражен вотум недоверия с точки зрения мо ральных представлений народа. «Смешно и несерьезно распространяться теперь о раскула чивании. Снявши голову, по волосам не плачут», — про возгласил вождь 29 декабря 1929 года. Вспомним еще раз вещие слова Озимова: «Как можно одно му и тому же человеку говорить такие взаимоисключа ющие слова?» Тихановцы не могли знать о том, что Сталин, выпуская в свет статью «Головокружение от успе хов», одновременно позаботился об особом, с точностью «до наоборот», восприятии ее руководящими кадрами, что Сталин не хотел поворота от головотяпства и «бешеных темпов» к разумной политике, что Сталин уже три месяца спустя, в докладе XVI съезду партии, выдаст лозунг «пятилетку в два года». Но тихановцы могли понять, почувствовать ту чудовищную ложь, которая таилась за верховными при зывами, то лицемерие, которое сквозило в статье о голово тяпстве, ту жестокость, которая исходила от человека, не привыкшего считать снятые головы и тем более плакать по волосам. Как дешевый балаган проходит в Тиханове агитпропов- ская работа по доведению статьи до масс. «Неведомо откуда появились на базаре городские агитаторы… Они становились на кадки, на ящики, на прилавки ларьков, на дощатые стел лажи торговых рядов и, размахивая газетой со статьей Ста лина, говорили, что рабочие и крестьяне — родные братья, что бюрократы с партийными билетами в кармане пытаются поссорить их, загоняя всех крестьян поголовно в колхозы. Это и есть, мол, головокружение от успехов, то есть голое озорство, перегибы и вредительство». Установка была как будто и новая, но слова оставались прежними и грозили предстоящими бедами. Однако как бы ни были проницательны тихановцы насчет устроителя всеобщего экспериментального счастья, им прихо дится иметь дело не с ним и не с его ближайшим окруже нием, а с самыми нижними этажами власти. Каков поп, таков и приход, говорят в народе. Формы и методы полити ческого руководства, директивно спускаемые сверху вниз, повсеместно пропагандируемые и внедряемые в жизнь, пронизывали всю систему управления страной. Господство

458

директивы и диктатуры породило те самые «невиданные до селе формы и методы» подавления людей. Но не только это: возникла целая отрасль идеологии, расцвела пышным цветом особая политграмота, появился специфический работник- исполнитель. И снова вспомним: «Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут да еще за честь благодарны останутся». Рабы чужой воли, ретивые исполнители действуют реши тельно и безжалостно. Спущенная сверху разнарядка на прес тупление опьяняет: зло не только разрешается, не только санкционируется, не только стимулируется, но к нему обя зывают и принуждают. Фигура охотника-старателя в этой си туации приобретает всесильное значение; каждый стремится с наибольшей выгодой использовать свой шанс. Эксперимент на тему «все дозволено» осуществляется в режиме небывалого благоприятствия — при покровительстве и руководстве верхов ной власти. Возвышаев и Кречев, Поспелов и Зенин, Чубуков и Аших- мин, Радимов и Доброхотов — эти и другие работники ни зового масштаба оказывались перед страшным соблазном: так или иначе, по убеждению, по принуждению или по должностной инструкции, им следовало преступить нравствен ный закон. Типы социального поведения исполнителя, наделенного властью, способы реализации права на произвол, методы на силия и подавления человека, людские характеры, испыту емые политической демагогией сталинского образца, представ лены в романе Можаева с достоверностью почти докумен тальной. Якуша Савкин, по прозвищу Ротастенький, — самая, мо жет быть, специфическая фигура эпохи перелома: доброволь ный стукач, доносчик с особым нюхом, активист-преследо- ватель. Выследить и доложить, доложить и взять, взять и уни чтожить — это и значило в его глазах «постоять за общее дело всемирной борьбы пролетариата в союзе с беднейшим крестьянством». Идеальный наемник, лишенный каких бы то ни было нравственных рефлексий, минимального чувства лич ной ответственности, он предстает конечно же уродливым, но закономерным продуктом эпохи: «Якуша понимал, что не каждому дано выбирать направление классовой борьбы. Одни направляют, другие исполняют… Чего надо? Только покажи, кого надо привлечь, у нас рука не дрогнет». Наверное, это и было прообразом той идеологии, того мировоззрения, которое

459

стремилась воспитать новая пропаганда. Мировоззрение Федь ки Каторжного, соблазненного миражем власти. Исступленный фанатик чрезвычайных мер в классовой борьбе с односельчанами, заведующий райзо Егор Чубуков тоже из тех, у кого не дрогнет ни рука, ни сердце, кто не остановится перед кровопролитием: «Вот этой рукой смогу запалить с обоих концов любое село, сжечь все до последнего овина… если это понадобится для искоренения всех отростков частной собственности в пользу мирового пролетариата». Го товность к насилию по команде становится главным оружием, идеологическим партмаксимумом. Разбитные, разухабистые Фешка с Анюткой, по прозвищу Сороки, изрядно выпивающие и погуливающие бабы, во имя «всеобщей борьбы» идут грабить крестьян своей деревни, или, иначе, — «набивать руку на классовом враге». Обставить произ вол круговой порукой соучастия, втянув в насилие как можно больше сообщников, — универсальное средство против колеба ний совести. Средство очень давно известное и слишком хоро шо испробованное — классическое. Однако эксперимент в действии до предела ужесточил правила игры. Кречеву, председателю Тихановского сельсо вета, говорят на бюро однозначно: «Не хочешь других са жать — сам в тюрьму садись!» И Кречев, вовсе не злой и не фанатичный боец войны с народом, в которую он силою обстоятельств оказался втя нутым, заглушая тоску и совесть, предельно точно формули рует принципы действующего механизма круговой поруки: «Со вет, что твоя машина молотильная, завели ее — и стой возле барабана да поталкивай в него снопы. Остановишься или зазеваешься — он ревет: дава-ай! И остановить его тебе не да но. Схвати его рукой — оторвет руку. А завела его другая сила, тебе не подвластная. Над ней другие погонщики стоят, а тех в свою очередь подгоняют. Вот оно дело-то какое, вкруговую запущено. И уйти от него никак нельзя. Ежели не хочешь лишиться куска хлеба. Я ж партийный». Однако, идя вслед за деревенским людом по кругам тихановской власти и обращаясь к погонщикам все более ответственного масштаба, обнаруживаешь, как хитроумно умеют они устраняться от своей ответственности. В сущности, им даже не нужно кивать на вышестоящую инстанцию — достаточно сослаться на передовую теорию. Есть такое по нятие, объясняет самый высокий начальник района Поспелов, как историческая целесообразность, или классовая обречен ность. И если то или иное семейство принадлежит к чуж-

460

дому классу, оно вместе со своим классом обречено. Жалость к нему неуместна. Чтобы расчистить эту жизнь для новых, более современных форм, нужно оперировать целыми клас сами — личности тут не в счет. «Передовая теория», стержень которой — все те же сто миллионов голов, идеально обосновывала практику экспери мента, а результаты эксперимента идеально подтверждали правильность теории. Для того чтобы в ситуации «чертовой карусели» идти в голове событий, тех самых, которые одер живают верх, требовалась особая сноровка, особое усердие и особая жестокость — как для теоретиков-идеологов, так и для практиков. Наум Ашихмин, агитпроповец и последо ватель «новой психологии», в целях расчистки путей про гресса от препятствий старого мира готов на любые реши тельные и беспощадные действия. Удивительно, однако, как удобно совпадают санитарные цели с задачами сугубо лич ного свойства — во что бы то ни стало продвинуться в аппарат, наверх, к власти. Карьеристы «великого перелома», честолюб цы раскулачивания, старатели сплошной коллективизации — их амбиции, цели и средства, их успехи и неудачи рассмот рены в романе Можаева под сильнейшим художественным микроскопом. «Какая теперь взята линия главного направления?.. На о-бо-стрение! Значит, наша задача — обострять, и ника ких гвоздей… Пока держится такая линия, надо успевать проявить себя на обострении. Иначе отваливай в сторону» — в этих словах Сенечки Зенина заключалось все мировоззрение партийного карьериста, селекционно выведен ного эпохой «великого перелома». Равно как и в убеждении Возвышаева, понявшего, что вся его сила и вся его власть в продвижении, в безупречной службе. «Великий эксперимент» рождал страшную зависимость, хорошо осознанную Возвы- шаевым. «Чем суровее он будет в деле, тем устойчивее его положение. Больше ему рассчитывать не на что». Карь ера, зависящая от усердия в уничтожении людей как класса, со всеми вытекающими последствиями для этих людей, — такая карьера требовала совершенно специфической челове ческой породы. Тип Возвышаева, несмотря на ничтожность личности, интеллектуальное убожество и культурную мизерность, — это тип карьериста с огромным замахом и зверским аппе титом. В течение четырех месяцев перелома он постигает суть «текущего момента» до самых его таинственных глу бин. Он проявляет усердие вовсе не тупой старательностью;