Потому што – БАМММ!!! – раздается самый громкий удар, какой я слышал в Прентисстауне за всю свою жизнь, как будто што-то взлетело на воздух… прямо к небу.

И слышно это может быть только с нашей фермы.

Бен выпустил меня и оттолкнул, и ничего не сказал, но его Шум вопил на всю округу Киллиан.

– Я с тобой, домой, – крикнул я, – я тоже буду драться!

– Нет! – рявкнул он. – Тебе нужно убираться отсюда. Обещай мне! Двигай через болото и подальше, прочь, скорее!

Я секунду молчал.

– Обещай мне! – повторил Бен, на сей раз очень требовательно.

– Обещай! – гавкнул Мэнчи, и страх было слышно даже в этом.

– Обещаю, – сказал я.

Бен протянул руку назад и што-то там отстегнул, повозился немного, пока оно совсем отцепилось, и подал мне. Это был его охотничий нож, большой такой, с костяной рукояткой и зубчатым лезвием, способный разрезать все на свете, нож, который я на самом деле надеялся получить на день рожденья, когда стану мужчиной. Ремень тоже при нем, надевай хоть сейчас.

– Возьми, – сказал Бен. – Забирай его с собой на болота. Он может тебе понадобиться.

– Я никогда раньше не дрался со спаклом, Бен.

Он все равно протянул его мне, и я взял.

С фермы донесся еще один БАМММ. Бен оглянулся на нее, потом на меня.

– Двигай. Следуй по реке до болота и дальше. Беги что есть мочи и не смей оборачиваться, Тодд Хьюитт. – Он взял меня за руку и крепко сжал. – Если я смогу тебя найти – я найду, клянусь. Но не останавливайся, Тодд. Держи свое слово.

Вот и все. Это «прощай». «Прощай», которого я в жизни не хотел.

– Бен…

– Пошел! – крикнул он и сорвался с места, оглянувшись на бегу только раз, и кинулся опрометью обратно, на ферму, к тому, што творилось на краю света… што бы там ни творилось.

– ВПЕРЕД,  МЭНЧИ! – крикнул я, кидаясь бегом, хотя каждый кусочек меня хотел только мчаться вслед Бену, который удалялся в противоположную сторону, через поля, штобы, как он и сказал, сбить со следу тех, кто мог сейчас следить за Шумом.

Я только на секунду остановился, заслышав со стороны дома хлопки потише – наверняка ружейные выстрелы. Я подумал про ружье, которое Киллиан забрал у мистера Прентисса-младшего, и про все ружья, которые мэр Прентисс и его люди позабирали в городе, и как все эти ружья сейчас против Киллиана с его одним, краденым, и еще про те несколько подумал, што есть у нас в доме, да только долго они все одно не продержатся, даже вместе, и што это, интересно, так грохнуло раньше, хотя это наверняка Киллиан рванул генераторы, штобы сбить нападающих с толку и заставить Зашуметь так, штобы никто не расслышал, как я убегаю в лес.

Все это – штобы я мог скрыться.

– Вперед, Мэнчи, – повторил я, и мы пробежали последние несколько футов до реки, и повернули направо, и двинулись по берегу под уклон, стараясь держаться подальше от камышей.

В камышах, там кроки живут.

Я вытащил нож из ножен и держал всю дорогу в руке, а шли мы и вправду очень быстро.

– Што, Тодд? Што, Тодд? – продолжал тявкать Мэнчи.

На его языке это означало: «Скажите же мне наконец, што такое у вас происходит?»

– Не знаю, Мэнчи. Заткнись и дай мне подумать.

Рюкзак прыгал у меня на спине на бегу, но мы держали темп изо всех сил, продираясь чрез кусты и перепрыгивая через лежачие бревна.

Я вернусь. Точно вернусь. Так я и сделаю. Они сказали, я пойму, што мне делать, и вот я понял. Пойду на болото и убью спакла, если смогу, а потом вернусь домой и помогу Бену с Киллианом, а потом мы все вместе уйдем в эти другие места, про которые Бен говорил.

Да, так я и поступлю.

– Обещал, Тодд, – горестно подал голос Мэнчи.

Тропинка неприятно прижималась к камышам.

– Пасть закрой, – сказал я. – Я обещал, што уйду, но штобы уйти, может, надо сначала вернуться.

– Тодд? – переспросил Мэнчи.

Да, я тоже в это не верю.

Мы уже отошли дальше предела слышимости с фермы. Река вильнула немного к востоку, прежде чем влиться в верховья болота, и так увела нас еще дальше от города, и вот уже минуту спустя ничего больше не было, только мой Шум и Мэнчи да звук бегущей воды, достаточно громкий, штобы заглушить Шум охотящегося крока. Бен говорил, это эволюшия, только предостерегал не увлекаться такими мыслями поблизости от Аарона.

Я уже с трудом переводил дух, а Мэнчи – тот вообще пыхтел так, будто сей же час перевернется кверху брюхом, но останавливаться мы не стали. Солнце начало клониться к закату, но было еще совсем светло – на таком свету хрен тебя што-нибудь спрячет. Пригорок закончился, мы спустились на уровень реки, и кругом тут же все начало заболачиваться. Земля просела, подтопила нас грязью; мы поневоле сбавили шаг. Камышей тоже стало больше, ничего с этим не поделаешь.

– Уши навостри, – приказал я Мэнчи. – Слушай кроков.

Река тут бежала опять медленнее, и если придавить как следует собственный Шум, можно расслышать их – где-то там. Стало еще мокрее. Мы уже едва держали обычный прогулочный шаг, мерно чавкая чрез грязь. Нож я сжал покрепче и выставил вперед, на всякий случай.

– Тодд? – сказал Мэнчи.

– Слышишь их? – прошептал я, стараясь глядеть, куда ставлю ноги, наблюдать за псом и следить за камышами – все это одновременно.

– Кроки, Тодд, – сообщил Мэнчи настолько тихо, насколько вообще еще возможно лаять.

Я встал и как следует прислушался.

И услышал их – там, в камышах, причем еще и в нескольких местах разом. Мясо, говорили они. Мясо, пожива и зубы.

– Вот дерьмо, – выразился я.

– Кроки, – поправил меня Мэнчи.

– Пошли. – И мы зашлепали дальше, потому што кругом была уже сплошная жижа.

На каждом шагу ноги у меня уходили в ил, и ямы поверх заполнялись водой, и идти было решительно некуда, кроме как дальше, через камыши. Я принялся размахивать ножом перед собой, штобы срубить любой подвернувшийся камыш.

Глядел я вперед и, куда мы идем, видел: вверх и вправо. Мимо города мы уже прошли, теперь там начинались дикие поля – сбегали мимо школы и встречались с трясиной; ежели чрез эту топь прорваться, выйдем на твердую землю, а там уже тропинки и до настоящих болот недалеко со всей их тьмой.

Неужто я тут только сегодня утром был?

– Мэнчи, наддай, – сказал я. – Мы почти пришли.

Мясо, пожива и зубы, клянусь, успели сделаться ближе.

– Быстро!

Мясо.

– Тодд?

Я упорно рубился чрез камыши и с чваканьем таскал ноги из грязи, мяса, поживы и зубов. Но тут донеслось еще и пес – вертун.

И я понял, што нам конец.

– Бегом! – крикнул я, и мы побежали, и Мэнчи в ужасе взвизгнул и ка-а-ак скакнет мимо меня, но впереди я увидел, как из камышей подымается крок и кидается на него, но Мэнчи так обезумел от ужаса, што прыгнул еще выше, выше, чем он вообще умеет, и крочьи зубы клацнули об пустоту, и все это рухнуло со всей дури в трясину рядом со мной, вид имея до крайности недовольный, и я услышал, как Шум зашипел малец – вертун, и бросился вперед, а он – на меня, и я без единой мысли в голове повернулся и выставил руку вверх, а крок рушится на меня сверху – пасть открыта, когти наружу, и я думаю, вот она, смерть, явилась, и как ринусь из грязи со всей силы назад, на сушу, а он на задних ногах ломит за мной из камышей, и дальше реально минута ушла – мы с Мэнчи оба орали благим матом на разные голоса, – пока я понял, што он на меня больше не валит, а наоборот, уже весь мертвый, и в голове у него мой новый нож, так и торчит в черепе, и единственное, почему крок еще двигается, это потому што двигаюсь я, и я его с ножа-то стряхнул, а он просто упал наземь, и я на него, сверху – счастливый до ушей, што, кажется, так и не умер.

И вот пока я хватал ртом воздух, и кровь у меня гудела, а Мэнчи лаял и лаял, и мы оба хохотали от облегчения, тут-то я и понял, што мы слишком громко себя вели, штобы расслышать кое-што важное.