– Это он тебе губу разбил?

– Да.

– Вот сучий сын, – он нахмурился. – Надо мне перемолвиться с ним парой слов.

– Не надо, – сказал я. – Не надо. Только хуже будет, да оно и не болит особо.

Он взял меня за подбородок и приподнял, штобы разглядеть ссадину.

– Вот сучий сын, – повторил тихо, потом потрогал губу, и я отдернул голову.

– Пустяки, – пробормотал я.

– Держись подальше от этого человека, Тодд Хьюитт.

– Как будто я побежал на болота в надежде его повстречать!

– Он был не прав.

– Ага, срань господня, спасибо, што объяснил, Бен!

Тут я поймал обрывок его Шума, который сказал через   месяц, и это было што-то новенькое – только он его быстро прикрыл остальным Шумом.

– Да в чем дело, Бен? – взвился я. – Што такое с моим днем рожденья?

Он улыбнулся, но целую секунду это была ненастоящая улыбка – это была встревоженная улыбка! – а потом уже вполне настоящая.

– Это сюрприз. Так што не смей разнюхивать.

Хоть я уже почти мужчина и почти с него ростом, ему все равно пришлось малек наклониться, штобы его лицо оказалось вровень с моим – не слишком близко, не до неудобства, но достаточно близко… еще безопасно, но я все равно немного отвел взгляд. И несмотря на то што это Бен, и я верю Бену больше, чем кому угодно еще в этом дерьмовом городишке, и што Бен спас мне жизнь и спасет еще, если придет в том нужда, я все равно не спешу открыть свой Шум и выдать, што произошло на болотах, – в основном потому, што стоило только этой мысли подобраться поближе, как мне снова сдавило грудь.

– Тодд? – Бен пристально глядел на меня.

– Тихо, – бухнул негромко Мэнчи. – Тихо на болоте.

Тут Бен перевел взгляд на него, а потом обратно на меня – очень мягкий, и вопрошающий, и заботливый.

– О чем он толкует, Тодд?

– Мы што-то видели, – вздохнул я. – Там, на болоте. Вернее, не видели, оно пряталось, но это было как прореха в Шуме, как будто кто-то вырвал…

Я заткнулся, потому што мои слова он слушать перестал. Я открыл ему мой Шум и стал вспоминать как можно достовернее, а он как-то свирепо посмотрел на меня, а далеко позади я услышал, што к нам идет Киллиан и зовет «Бен?» и «Тодд?», и у него озабоченный голос и Шум тоже, и Бен тоже начал слегка закипать, но я продолжил думать как можно точнее про ту дыру в Шуме, но тихо, совсем тихо, штобы никто в городе нас не услышал, но Киллиан уже шел к нам, и Бен смотрел на меня и смотрел, пока я его не спросил:

– Это спаки? Ушлепки? Они вернулись?

– Бен! – уже в голос орал Киллиан, идучи к нам чрез поле.

– Мы в опасности? – быстро спросил я. – Будет новая война?

Но Бен только сказал:

– О мой бог, – совсем тихо.

И еще раз:

– О мой бог.

А потом, не шелохнувшись и даже взгляд не переведя:

– Тебя надо отсюда убрать. Тебя надо отсюда убрать сию же минуту.

Киллиан   примчался   бегом, но не успел он и рта раскрыть, как Бен его перебил:

– Не думай это! И ты тоже, – это он ко мне повернулся. – Прикрой сверху Шумом, спрячь. Спрячь как можно лучше!

Он сгреб меня за плечи и так стиснул, што кровь заскакала пуще прежнего.

– Да што происходит? – воскликнул я.

– Ты домой через город шел? – Это Киллиан.

– Естественно, я шел домой через город, – огрызнулся я. – А как еще, еть его, мне домой попасть?

У Киллиана даже скулы напряглись, но не от того, што я голос повышаю, а от страха – страх у него в Шуме криком кричал! И за «еть» они на меня тоже орать не стали – поверьте, от этого только хуже сделалось. Мэнчи брехал так, што еще немного, и всю голову отбрешет:

– Килилан! Тихо! Еть! Тодд! – но его никто не позаботился заткнуть.

– Придется сделать это сейчас! – Киллиан посмотрел на Бена.

– Знаю, – ответил тот.

– Што происходит?! – я еще поддал громкости. –   Што сделать сейчас?

Я отступил чутка и смотрел теперь на обоих. Эти двое переглянулись и перевели наконец взгляд на меня.

– Тебе придется сейчас же уйти из Прентисстауна, – это Бен сказал.

Некоторое время я катал глазами от одного к другому, но в Шум к себе они ничего не пустили – ничегошеньки, кроме обычной озабоченности.

– То есть как это уйти из Прентисстауна? В Новом свете же нет ничего, кроме Прентисстауна!

Тут они еще одним взглядом обменялись.

– Прекратите это! – потребовал я.

– Вперед, – скомандовал Киллиан. – Мы тебе уже и мешок собрали.

– Как это вы мне уже и мешок собрали?!

– У нас наверняка мало времени, – сказал Киллиан Бену.

– Он может пойти вдоль реки, – сказал Бен Киллиану.

– Ты знаешь, что это значит, – сказал Киллиан Бену.

– План от этого не меняется, – сказал Бен Киллиану.

– КАКОГО   ЕТЯ   ТУТ   ТВОРИТСЯ?!! – взревел я, хотя «етя» на самом деле не сказал, потому как ситуашия требовала слова покрепче. – КАКОЙ   ЕТЬСКИЙ   ПЛАН?

Но они почему-то упорно на меня не злились.

Бен понизил голос и попытался привести Шум хоть в какой-то порядок.

– Очень, очень важно, чтобы ты изо всех сил не пускал в Шум то, что случилось на болотах, ты меня понял?

– Но почему? Спаки вернулись и теперь всех нас поубивают?

– Не думай это! – оборвал меня Киллиан. – Хорошенько прикрой, утопи поглубже и держи тихо, пока не окажешься далеко от города, где никто не сможет тебя услышать. А теперь быстро!

И он кинулся обратно к дому – прямо бегом, как есть бегом!

– Идем, Тодд, – сказал Бен.

– Никуда я не пойду, пока мне кто-нибудь все не объяшнит.

– Объяшнения ты получишь. – Бен взял меня за локоть и просто-напросто потащил за собой. – Получишь, увы, больше, чем хотел.

И такая печаль была у него в голосе, што я умолк и не сказал больше ни слова, а просто припустил за ним следом домой.

Позади разорялся Мэнчи.

Когда мы добрались домой, я ждал…

Хрен его знает, чего я ждал. Што из леса вывалится армия спаклов. Шеренгу мэрских людей с ружьями. Што дом сгорел дотла. Понятия не имею. Шум Бена с Киллианом дела никак не прояснял, собственные мои мысли бурлили, што твой вулкан, проклятый Мэнчи все не затыкался – чего вообще ждать в такой суматохе?

Но там никого не было. Дом – наш дом – стоял себе, как всегда, тихий такой, ферма фермой. Киллиан ворвался чрез заднюю дверь, кинулся в молельню, которой мы никогда не пользовались, и принялся отрывать доски от пола. Бен устремился в буфетную и начал швырять сушеную еду и фрукты в холщовый мешок, потом заскочил в уборную и добавил малый медипак.

Я просто торчал посреди всего этого, как дурак, и гадал, какого трепаного етя кругом творится.

Знаю, што вы думаете: как я мог ничего не знать, не понимать, если весь день, каждый шлепаный день слышал каждую мысль двоих мужчин, которые заправляют этим домом? Так вот, в том-то и штука. Шум – это действительно шум: грохот, лязг, треск – он обычно сливается в одну сплошную кашу из звуков, картинок и мыслей, и большую часть времени из него невозможно ровным счетом ничего вычленить. Ничего осмысленного. Мужской разум – настоящая свалка, и Шум – бушующее, клокочущее зеркало этой свалки. Это и правда, и то, што человек правдой считает, и то, што он себе воображает, и што ему видится; Шум говорит сразу одно и совершенно противоположное ему другое, и, хотя где-то в нем точно закопана истина, нет никакой возможности сказать, што истинно, а што нет, потому што на тебя вываливают ВСЁ!

Шум – это человек без фильтров, как он есть, а без фильтров человек – это ходячий хаос.

– Никуда я не пойду, – заявил я.

Они продолжали заниматься своими делами и никакого внимания не обратили.

– Никуда я не пойду! – попробовал я еще раз, а Бен просочился мимо меня в молельню – помогать Киллиану поднимать пол.

Через некоторое время они нашли, што искали: на свет появился рюкзак, старый – я думал, я его потерял. Бен его развязал и быстренько проглядел, все ли внутри в порядке. Я заметил што-то из своей одежды и еще кое-што навроде…