– Без вариантов, Тодд.

– Кроки! Болото! Тихо! Какать! – лаял на ходу Мэнчи.

Я даже перестал уже спрашивать, што происходит, раз уж все равно никто не желал отвечать, так што мы просто понеслись дальше, мимо овец – все еще ни на каком не на пастбище и вряд ли вообще теперь туда попадут.

– Овцы! – сказали они, провожая нас взглядом.

Мы миновали большой амбар и двинули вдоль крупной ирригашионной линии на другой, поменьше, повернули направо. Дальше начиналась пустошь… то есть практически вся остальная пустая планета.

Бен молчал до самой опушки.

– В рюкзаке еда. На сколько-то хватит, но постарайся растянуть на подольше. Ешь плоды, какие найдешь, и придется охотиться.

– На сколько мне ее тянуть? – спросил я. – Когда мне можно будет вернуться?

Бен встал как вкопанный. Мы уже были под деревьями. До реки футов сто, но ее слышно, потому што там она начинает бежать под уклон, к болотам.

Мне вдруг стало так одиноко, словно это было самое-пресамое одинокое место во всем мире.

– Ты не вернешься, Тодд, – сказал Бен. – Тебе нельзя.

– Но почему?! – Я это почти промяукал, как котенок какой-нибудь, но поделать все равно ничего не мог. – Што я такого сделал, Бен?

– Ты не сделал ничего плохого, Тодд. – Он шагнул ко мне. – Ты ни в чем не виноват.

Он обнял меня со всех сил, и грудь мне снова сдавило. Смятение, страх, гнев. Ох… Утром, когда я встал с кровати, все в этом мире было как всегда, а теперь меня куда-то отсылают, а Бен с Киллианом ведут себя так, будто я умер, и это нечестно… понятия не имею почему, но просто это нечестно.

– Я знаю, это нечестно, – сказал Бен, отстраняясь от меня и пристально глядя в лицо. Но всему есть объяшнение.

Он развернул меня, открыл рюкзак на спине, порылся в нем и што-то вытащил.

Книгу.

Ну конечно.

Я посмотрел на него, потом отвел взгляд.

– Ты же знаешь, я хреново читаю, Бен.

Я ужасно смутился и чувствовал себя донельзя глупо.

Он слегка ко мне наклонился, так што физиономии наши оказались реально нос к носу. С его Шума мне лучше не стало, нет, сэр.

– Я знаю, – сказал он очень мягко. – Я все думал, надо бы больше времени тратить на твое…

Он умолк и протянул мне книгу:

– Это принадлежало твоей маме. Ее дневник. Он начинается с того дня, когда ты родился.

Тут он опустил на него глаза:

– …и заканчивается тем, когда она умерла.

Мой Шум распахнулся во всю ширь.

Моя ма. Ее собственная книга…

Бен погладил обложу.

– Мы ей обещали, что будем тебя беречь. Мы обещали, а потом выбросили все из головы, чтобы в Шуме ничего не осталось… чтобы никто не узнал, что мы намерены делать.

– И я в том числе.

– И ты в том числе. По-другому было никак. Если бы хоть слово об этом просочилось в твой Шум и дальше в город…

Он не закончил.

– Вроде того молчания, которое я нашел сегодня на болотах… – сказал я. – Как оно просочилось в город и вон чего из этого вышло.

– Нет, это была неожиданность. – Он посмотрел в небо, словно штобы показать, какая это была абсолютная неожиданность. – Никому бы и в голову не пришло, что такое может случиться.

– Оно опасное, Бен. Я это чувствовал.

Но он только протянул мне книгу.

Я начал было качать головой:

– Бен, я…

– Я знаю, – повторил он. – Но ты уж постарайся.

– Нет, Бен…

Он поймал мой взгляд и властно удержал его своим.

– Ты мне доверяешь, Тодд Хьюитт?

Я почесал в боку. Ну и как на это отвечать?

– Конечно, доверяю, – сказал я. – По крайней мере, доверял, пока ты не стал собирать мне рюкзак без моего ведома.

Его Шум сошелся в точку, как солнечный луч; взгляд сделался твердым.

– Ты мне доверяешь?

Я поглядел на него: да, я доверял, даже сейчас.

– Доверяю, Бен.

– Тогда поверь, что все, что ты сейчас знаешь, – это неправда.

– Што все? – У меня голос слегонца скакнул вверх. – Почему ты мне ничего не говоришь?

– Потому что знать – опасно, Тодд. – Я его в жизни не видал таким серьезным, и когда попытался глянуть в его Шум, штобы понять, што же он там такого прячет, Шум взревел и отбросил меня прочь. – Если я сейчас тебе все скажу, оно будет жужжать в тебе громче улья в медосборную пору, и мэр Прентисс найдет тебя быстрее, чем его плевок долетит до земли. Тебе нужно сейчас же отсюда убираться, и как можно дальше.

– Но куда?! – вскрикнул я. –   Ничего же больше нет!

Бен сделал глубокий вдох.

– Есть, – сказал он. – На свете есть и другие места.

На это я просто промолчал.

– Между первых страниц книги есть сложенная карта. Я ее сам нарисовал. Нет, не смотри на нее, по крайней мере пока не выберешься из города, понял? Теперь иди на болото. Там поймешь, что тебе делать дальше.

Но я по Шуму понял, што он совсем не так уж уверен в моей сообразительности.

– Из-за того, што я там найду, да?

На это он ничего не сказал.

А я продолжал думать.

– Откуда вы знали, што нужно держать для меня собранный рюкзак? – Я отступил от него на шаг. – Если эта штука на болоте – такая уж неожиданность, почему вы с такой готовностью вышвырнули меня из дома?

– План таков и был, с самого начала. Ты тогда был еще совсем маленький… – Он громко сглотнул; грусть обнимала его всего, целиком. – Как только ты достаточно подрастешь, чтобы самостоятельно…

– И вы уже тогда собирались выкинуть меня вон, штобы мной кроки пообедали? – Я отступил еще на шаг.

– Нет, Тодд… – Он подался ко мне, все так же с книгой в руках, но я еще отшагнул.

Он махнул рукой: типа ладно, как хочешь.

И закрыл глаза. И открыл для меня свой Шум.

Через   месяц, первым делом сказал он…

И дальше мой день рожденья…

День, когда я стану мужчиной…

Вот там-то оно все и… Што происходит, когда…

Што остальные мальчишки делали, когда становились мужчинами… Одни… Сами…

Как убивают все, што в них еще осталось от мальчиков, до последней…

И…

И што на самом деле происходит с теми, кто… Срань господня!

И нет, я больше ничего об этом не скажу. А как я себя от этого чувствую – и подавно. Я посмотрел на Бена, и передо мной был другой человек, не такой, как всегда; не такой, какого я знал. Знание опасно, да.

– Вот поэтому-то тебе никто ничего и не говорит, – сказал он. – Чтобы ты не сбежал.

– И вы бы меня никак не защитили? – Я снова мяукнул (да заткнись уже наконец!).

– Мы сейчас тебя защищаем, Тодд, – сказал он. – Прогоняя тебя отсюда. Мы хотели быть уверены, что ты сумеешь выжить один, самостоятельно – для того мы всему тебя и учили. А теперь тебе надо идти…

– Если через месяц должно случиться вот это, почему вы так долго ждали? Почему раньше меня не убрали отсюда?

– Мы не можем уйти с тобой, вот в чем все дело. И мы всё никак не могли отослать тебя в никуда одного. Это невыносимо. Видеть, как ты уходишь… Такой маленький… – Он снова погладил обложку книги. – И да, мы надеялись на чудо. Что вдруг нам не придется…

Тебя   потерять, сказал Шум.

– Но чуда не случилось, – сказал я, помолчав секунду.

Бен покачал головой. Протянул мне книгу.

– Прости, – сказал он. – Прости, что все вышло вот так.

И в его Шуме было столько настоящего горя, столько скорби, и заботы, и взвинченности, и я знал, што он говорит чистую правду и ничего не может поделать с происходящим, и я ненавижу весь сегодняшний день, но беру у него из рук книгу и сую ее обратно в пакет, а пакет – в рюкзак. Дальше мы молчим. А што тут еще скажешь? Всё – и ничего. Всё – не можешь, поэтому не говоришь ничего.

Он снова притянул меня к себе – в губу воротником двинул, как Киллиан, но только на сей раз я не отодвинулся.

– Помни всегда, – сказал Бен. – Когда твоя ма умерла, ты стал нашим сыном, и я тебя люблю, и Киллиан тоже любит. Всегда любили и всегда будем.

Я уже открыл было рот сказать: «Я не хочу уходить», – но из него так ничего и не вышло.