У нее замерло сердце, когда она увидела, что от ее благодарности взгляд Стоуна не потеплел. Он все еще был рассержен ее намеком на дядю.

— Не стоит благодарности. Увидимся утром. — С этими словами он прошел через комнату и вышел.

Тот, кто сказал, что можно увезти девушку из города, но нельзя вытравить из нее городские привычки, должно быть, знал Мэдисон Уинтерс, подумал Стоун. Вытянув длинные ноги, он молча сидел в кресле и смотрел, как Мэдисон ходит по комнате, собирая вещи для поездки.

Утром они побывали в универмаге, чтобы купить то, что могло им понадобиться. Подготовка снаряжения для Мэдисон заняла у них больше времени, чем он предполагал. Производя осмотр одежды, которую она привезла из Бостона, Стоун не удивился, что среди всех вещей — большинство из них от известных модельеров — не было ничего подходящего для поездки в горы. Когда они приехали в город, Мэдисон согласилась с предложением Стоуна и купила несколько пар джинсов, футболки, фланелевые рубашки, пару свитеров, шерстяную куртку, толстые носки и, самое главное, хорошие горные ботинки. Он также настоял, чтобы она обзавелась широкополой шляпой, объяснив, что днем в горах жарко, а ночью — холодно.

Стоун позаботился о еде, спальных мешках и аренде грузовика, который должен был доставить их на ранчо Куинна.

На его губах заиграла улыбка, свойственная мужчинам, наблюдающим за женщиной. Мэдисон не просто роскошная женщина, она очаровательная. Он сказал бы даже, что она озадачивает его, особенно сейчас, когда, нахмурившись, смотрится в зеркало с таким видом, будто никогда не привыкнет к джинсам и фланелевой рубашке.

Черт, привыкнет ли он когда-нибудь к этому? В свое время ему приходилось видеть множество женщин в джинсах, но ни одна из них не выглядела так, будто они были сшиты специально для нее. Другой мужчина мог бы сказать, что у нее хорошая фигура и все на своем месте, но в нем заговорил писатель… Щедрость лета и все сокровища осени, красота, которая очаровывает так, как многоцветность тюльпанов и нарциссов под бездонным небом Монтаны…

— Как ты думаешь, Стоун, этого будет достаточно?

Вопрос Мэдисон прервал его поэтические размышления, и он обратил взор на кровать. По правде сказать, она упаковала слишком много вещей, но он знал, что так поступила бы любая женщина. Как-нибудь они справятся, даже если придется оставить кое-что на ранчо Куинна. Лошадей нельзя перегружать на опасном подъеме в гору.

— Думаю, что да, — сказал он, поднимаясь. — Я связался с Мартином Куинном, и он будет ждать нас завтра к полудню. Мы переночуем у него и после завтрака начнем подъем на гору. Если все пойдет хорошо, под звездным небом нам придется провести только одну ночь.

— Нам потребуется два дня, чтобы добраться до ранчо твоего дяди? — удивилась Мэдисон.

— Да, верхом на лошадях. В определенные часы будет слишком жарко, чтобы продолжать подъем, и, кроме того, время от времени нужно будет давать отдых лошадям.

Мэдисон кивнула. Затем она нерешительно кашлянула.

— Стоун, я хочу поблагодарить тебя за…

— Ты уже поблагодарила меня, — возразил он, беря со стола широкополую шляпу, которую купил для себя в тот же день.

— Да, знаю, но я также понимаю, что эта поездка отрывает тебя от работы над книгой.

Стоун посмотрел на нее. Огонь, вспыхнувший у него в крови, не угасал.

— Не волнуйся, не отрывает, — успокоил он Мэдисон, стараясь не замечать, как хорошо она пахнет. — Я все равно собирался навестить дядю Кори, так что не имеет значения, в какое время я поеду к нему.

— А-а-а, понимаю.

Стоун сомневался, что Мэдисон все понимает. Не пугает ли ее мысль провести наедине с ним три дня? Неужели она не видит, что он хочет ее с неуемной страстью? Чистый горный воздух — ничто в сравнении с запахом ее тела. Мэдисон не просто городская девушка. Она — сама чувственность.

Ему не верилось, что только вчера он заглянул в глаза, которые очаровали его так, что у него перехватило дыхание. И с тех пор чувственное напряжение между ними не ослабевает. Никогда он так остро не ощущал присутствия женщины.

— Ну, я думаю, что на сегодня это все.

Эти слова прервали ход его мыслей, напомнив, что он уже встал, чтобы уйти, и так и не сдвинулся с места.

— Да, я думаю, что это все, за исключением твоего отношения.

Она приподняла голову.

— Что ты имеешь в виду?

Ему нравилось, когда Мэдисон сердилась, потому что тогда она становилась еще сексуальнее.

— Я хочу сказать вот что, — медленно произнес Стоун, решив, что, как бы ни возрастала от раздражения сексуальность Мэдисон, не следует слишком сильно злить ее. — Прежде чем мы отправимся в путь, тебе нужно примириться с тем, что мы можем там увидеть.

Она отвела глаза: поняла, что он имеет в виду.

— Я понимаю, Стоун, но не знаю, смогу ли. Она моя мать, — тихо добавила Мэдисон.

Стоун пристально посмотрел на нее. Он понимал, что сейчас она не способна мыслить логически. Ему следует как-то ответить на ее признание. И он ответил:

— Она не только мать, но и взрослая женщина, которая способна сама принимать решения.

Мэдисон вздохнула, и он осознал, что ее терзают противоречивые чувства.

— Но она никогда не делала ничего подобного!

— Всегда что-то делается в первый раз. — И ему лучше всех известно это. До вчерашнего дня ни одна женщина не овладевала всеми его помыслами. Это не радует, а беспокоит его. Но он достаточно зрелый мужчина, чтобы принять то, что может иногда происходить между мужчиной и женщиной. В отличие от своего брата Торна, он пытается смотреть на все разумно, без ненужных осложнений и, конечно, без суеты.

Мэдисон — очень соблазнительная женщина, а он — страстный мужчина. С самого начала ему стало ясно, что их сближение будет подобно тому, что произойдет, если заливать огонь керосином. Конечный результат — полное сгорание. Единственная проблема заключается в том, что в отношении некоторых вещей он принял твердое решение, которое ни за что не собирается изменять. У него не будет постоянных отношений с женщиной.

— Я советую тебе хорошенько выспаться, — сказал он, направляясь к выходу. Стоун собрался открыть дверь и выйти не оглянувшись.

Но не смог.

Повернувшись, он протянул руки и прижал Мэдисон к себе, обхватив ее за талию. Она склонила голову ему на грудь, и Стоун понял, что ей нужно это объятие. В глубине души он не сомневался, что ей также нужен поцелуй.

Он почувствовал нежность, питаемую неугасимым пламенем желания, от которого учащенно забилось сердце и напряглось тело. Должно быть, Мэдисон почувствовала его возбуждение, потому что подняла голову, и они встретились взглядами. Слова были излишни, потому что у чувственности свой собственный язык.

С губ Мэдисон слетел вздох, и Стоун поймал его губами. Он сразу представил себе шелковые простыни, горящие свечи и тихую музыку. Он будет ласкать ее тело, любить его ртом и руками до тех пор, пока с губ Мэдисон со стоном не сорвется его имя; потом он войдет в нее и наполнит такими же ритмичными толчками, какие делает сейчас его язык. Всю предыдущую ночь ему не удавалось сомкнуть глаза, потому что его тело молчаливо молило о разрядке. И он знает, что это повторится сегодня ночью и завтра… теперь все ночи будут такими.

Наконец Стоун прервал поцелуй.

— Стоун…

Он сделал глубокий вдох и попытался заставить свое тело расслабиться, но запах Мэдисон щекотал ему ноздри, сводя на нет все его попытки.

— Да?

— Это плохо, правда?

— Ты же не слышала, чтобы я жаловался, Мэдисон.

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

Да, это он понимает.

— Если я буду считать так, как ты: что мы должны думать только о твоей матери и дяде Кори, а не друг о друге, тогда мне придется согласиться с тобой, что это плохо, так как время чертовски неподходящее. Но если я буду придерживаться своего мнения, что происходящее между твоей матерью и моим дядей — их дело и что мы можем полностью сосредоточиться на нас с тобой, тогда я скажу, что это хорошо.