— Ну, я же здесь, не так ли.

— Знаешь, очень жаль, что за нами должны наблюдать. — Отец сел напротив него и положил руки на стол… в точности скопировав позу Века. — Но можем говорить тихо. — Черты его лица смягчились выражением тепла… но Век на это не купился. — Я тронут твоим визитом.

— Зря.

— Но это так, сын. — Печальное покачивание головой было настолько уместным, что Веку хотелось закатить глаза. — Боже, ты только взгляни на себя… ты гораздо старше. И выглядишь более уставшим. Тяжелая работа? Я слышал, ты работаешь в правоохранительных органах.

— Да.

— В Колдвелле.

— Да.

Отец наклонился вперед.

— Мне дозволено читать газеты, и я слышал, что у вас объявился монстр. Но ты поймал его, так ведь. В лесу. — Исчезла маска доброжелательного отца. И на ее месте появилась проницательность, из-за которой Веку хотелось встать и уйти. — Так ведь. Сын.

Если глаза — зеркало души, то Век смотрел в бездну… и чувствовал притяжение так же, как под влиянием гравитации усиливается головокружение, когда наклоняешься через край и смотришь вниз.

— Какой же ты герой, сын. Я так горжусь тобой.

Слова исказились в ушах Века, его чувства спутались, и он словно одновременно услышал их и ощутил их прикосновение на своей коже.

«Хотя тебе следовало убить его, когда у тебя был шанс».

Век нахмурился, осознав, что отец говорил, не шевеля губами.

Покачав головой, Век разрушил связь.

— Бред собачий.

— Потому что я похвалил тебя? Я не лгал. Бог мне свидетель.

— У Бога нет с тобой ничего общего.

— Правда? — Отец быстро сунул руку в комбинезон и достал крестик, прежде чем охранники завелись по поводу правил с руками. — Могу заверить тебя, есть. Я очень религиозный человек.

— Потому что так удобней, разумеется.

— Мне нечего кому-либо доказывать. — Его глаза вспыхнули. — Мои поступки говорят за себя… ты был на могиле матери в последнее время?

— Не смей заходить в эту степь.

Отец засмеялся и поднял руки, демонстрируя стальные оковы.

— Конечно же, я не могу. Мне нельзя на свободу… это тюрьма, а не «Четыре Времени Года». И хотя меня ложно обвинили, судили и приговорили к смерти, я здесь на тех же условиях, что и все остальные.

— В твоем положении нет ничего ложного.

— Ты серьезно думаешь, что я убил всех тех женщин.

— Давай будем точными… я думаю, что ты забил всех тех женщин. И других.

Тот снова покачал головой.

— Сын мой, я не знаю, с чего ты это взял. Например… — Взгляд его отца поднялся к потолку, словно он решал комплексное математическое уравнение. — Ты читал о смерти Сьюзи Бассмэн?

— Я не один из твоих фанатов. Так что нет, я не слежу за твоей работой.

— Она была не первой девушкой, в чьей смерти меня обвинили, но ее посчитали моей первой жертвой. Ее нашли в сточной канаве. Горло перерезано, запястья вскрыты, на животе вырезаны все эти символы.

Замолчав, его отец опустил голову и посмотрел на Века.

Сисси Бартен. Найдена в пещере. Горло перерезано, запястья вскрыты, на животе вырезаны ритуальные символы.

— Сын, ты же знаешь, что у серийного убийцы есть почерк, которому ему нравится следовать. Он будто стиль одежды, предпочтительный для жизни район страны или профессиональное увлечение. Где тебе удобнее всего самовыражаться… это золотая середина ракетки, идеально запеченный кусочек филе и комната, обставленная только по твоему вкусу и ничьему другому. Это дом, сын… твое место.

— Значит, по твоим словам, все другие женщины не могли быть твоей работой… вопреки уликам на местах преступления… потому что первая жертва не соответствовала почерку?

— О, я вообще никого не убивал.

— Так откуда тебе известно о золотой середине.

— Я хороший читатель, и мне нравится патология.

— Могу поспорить.

Отец наклонился вперед и заговорил шепотом:

— Я понимаю твои чувства, твою раздробленность, какой отчаянной может быть потерянность. Но мне показали путь, и мне сразу стало лучше, и то же самое случится с тобой. Ты можешь быть спасен… и ты будешь спасен. Просто загляни в себя и следуй тому потаенному зову, который, мы оба знаем, у тебя есть.

— Чтобы я мог вырасти и стать серийным убийцей, как мой отец? Вот уж, мать вашу, спасибо.

Его отец отклонился назад и развернул ладони к потолку.

— О, я не об этом, никогда… я говорю о религии. Естественно.

Ну, да. Конечно.

Век обернулся на камеры безопасности в углу комнаты. Отец умело говорил витиеватыми фразами, хотя подтекст был более чем очевиден.

— Обрети своего Бога, сын… — Эти глаза вновь засияли. — Прими свою сущность. Этот импульс приведет тебя к нужной цели. Поверь мне. Я был спасен.

Пока он говорил, в ушах Века его голос трансформировался в темную симфонию, будто слова отца наложили на эпичную музыку кино.

Век наклонился вперед, и они оказались так близко друг к другу, что он мог видеть каждую крапинку черного в темно-голубых радужках отца.

— Я твердо уверен, что ты отправишься в ад, — прошептал он с улыбкой на лице.

— И я заберу тебя с собой, сын. Ты не можешь бороться со своей природой, и ты окажешься в ситуации, в которой не сможешь победить. — Его отец склонил голову, и если бы у кого-то был пистолет, то они легко бы попали ему в лоб. — Мы с тобой одинаковы.

— Уверен? Я уйду отсюда, а ты в среду близко познакомишься с иглой. Нет здесь ничего одинакового.

Они какое-то время пристально смотрели друг на друга, пока отец не прервал зрительный контакт.

— Ох, сын, думаю, в конце недели я буду жив и здоров, — произнес он с нескрываемым удовольствием в голосе. — Ты прочтешь об этом в газетах.

— И как же тебе это удастся.

— У меня есть друзья внизу.

— В это я верю.

Очаровательная, слегка горделивая улыбка вернулась, и голос его отца вновь наполнился любезностью.

— Несмотря на… язвительность… всего этого, я рад тебя видеть.

— Я тоже. Ты производишь меньшее впечатление, чем я помню.

Левый глаз отца дернулся, и Век понял, что задел больное место.

— Сделаешь для меня кое-что?

— Скорее всего, нет.

— Сходи на могилу твоей матери ради меня и принеси ей красную розу. Я до смерти любил ту женщину, правда любил.

Век сжал руки в кулаки.

— Вот что я тебе скажу, — улыбнулся Век. — Я положу сигарету на твое надгробие. Как насчет этого, отец.

ДелВеччио старший откинулся на спинку, выражение его лица было пронизано холодом. Очевидно, данная встреча проходила не по его плану.

— Дело не только в тебе, кстати, — произнес его отец.

Когда Век нахмурился, мужчина сосредоточился на пустом месте за плечом Века:

— Она хотела, чтобы ты знал, что она страдала. Ужасно.

Господи… именно это сказал Кронер…

Век поймал себя прежде, чем оглянулся на Джима, но ответ ангела был очевиден: холодный воздух забурлил и пронесся над его головой, пересек стол и заставил кожу на руках отца покрыться мурашками.

Его отец улыбнулся воздуху, где стоял Джим.

— Ты же не думаешь, что выиграешь в этот раз, не так ли? Потому что ты не сможешь вытащить ее из него… экзорцизм не сработает, потому что он родился с этим… оно не внутри него, оно часть него.

ДелВеччио старший посмотрел на Века:

— А ты разве не знал, что я в курсе, что ты привел с собой дружков? Глупый, глупый мальчик.

— Мы закончили, — сказал Век, встав на ноги.

Да уж, определенно пора уходить: учитывая этот арктический воздух, Джим Херон, ангел, собирался обрушить ад на его папашу. Смотреть забавно, а последствия? Пометьте как «не здесь и не сейчас».

— Даже не обнимешь, — протянул его отец.

Век даже не стал отвечать. Хватит уже тратить свой воздух и время на сукина сына. На самом деле, он не был уверен, почему приехал сюда… попытка не пытка? Он не видел здесь никакого перепутья… Опять же, может, все дело было в сообщении Херону?

Когда Век развернулся и подошел к охраннику, парень быстро открыл дверь, будто тоже ни секунду дольше не хотел быть в запертом пространстве.