По непонятной причине в этот день почти никто на звонки в дверь не откликался — прямо какой-то квартал сплошной занятости. Дружелюбная и всегда готовая помочь Молли без устали повторяла: теряем время, теряем время. Конечно, я решил вернуться в Усадьбу, но сперва все же погрузиться как следует в город, ее окружающий. Как я объяснил Молли: пока не выяснишь, где рыба ходит, садиться за ловлю бессмысленно. А чтобы это выяснить, нужно изрядно промочить ноги.

К тому же я ожидал вестей от Альберта — чего он там еще раскопал?

Обилие запертых дверей позволило всласть наговориться и про «мертвую Дженнифер», и про себя, и про свои амбиции.

Молли переполнял оптимизм юности. Если подобная щенячья радость переживает тридцатилетие ее носителя, я именую это тупостью. Если в особенно хорошем настроении — то наивностью. Но перед красоткой Молли еще открывались розовые дали, не замутненные тяжким жизненным опытом. Она столько всего хотела: премий, славы, карьеры. Мечтала сделаться звездой не чего-нибудь, а «Нью-Йорк таймс», газеты газет. Хотела жить в Манхэттене, где прекрасные наслаждаются плодами трудов убогих.

В остальном — типичный продукт времени. Западнобережное образование для излечения восточнобережных комплексов. Родные не ценят и не понимают. Друзья — крутые парни и девчонки. Ее белокожие предки быстро обгорали на солнце.

Домашняя девочка. Пару раз даже обронила слово «папочка».

Сама призналась: за «мертвую Дженнифер» взялась из чистого прагматизма. Услышала о ней от кузины, практикантки в питтсбургском отделении «Пингвин букс». И сразу в голове вспыхнуло: «Эврика!» В «мертвой Дженнифер» все составляющие увесистой, громкой сенсации: пропавшая красотка блондинка, безумный маньяк-гуру — и никакой опасности иска от неправедно ущемленных.

Само собой, она ведь может помочь поискам. Принести пользу.

— Можешь принести, — подтвердил я.

— Я ведь тебе помогаю, правда?

— Угу. Детка, не сбегаешь ли за кофе?

Она расхохоталась, хотя я вовсе не думал шутить.

Так или иначе, а сработались мы отлично. Остатки ее стеснительности я похоронил под лавиной цинизма и скабрезностей. Она даже иногда хихикала в ответ. По-моему, я лишь раз серьезно ее достал: когда впал в прострацию как раз посреди донельзя слащавой и слезливой песенки по радио.

— А, ты тоже из ненавидящих Келли Кларксон![30] — буркнула, глянув искоса.

— С чего ты взяла? Слушая ее, мне хочется поставить на стол свечи, залезть в теплую, расслабляющую ванну и побрить себе лобок, — ответил я.

И заработал пару минут очень красноречивой тишины. Но если отражение в боковом стекле не соврало, я видел невольную улыбку.

Любой консультант по карьерным вопросам скажет: моя работа требует «коммуникационных навыков». Говоря простыми словами, нужно нравиться людям. Быть в доску своим, рубахой-парнем и все такое прочее. Но как вы, наверное, уже догадались, я вовсе не рубаха-парень. Я людей ненавижу, но умею втереться в душу, заставить проболтаться. Как определил мой очередной мозгодер д-р Кен Шелтон 11 июня 1999 года, у меня дар манипулировать людьми.

И потому чем больше опрашиваемых мне удалось разговорить, тем сильней росли мои тревога и злость. К этому времени я уже, как клещ, вцепился в идею монстров-сектантов. Раньше ведь никогда не приходилось расследовать исчезновение сектантки, и я упивался новизной, наслаждался, как бомж неожиданно длинным окурком.

А после бесед со славными жителями Раддика мне все больше хотелось видеть в «системщиках» не монстров, а приятных людей. Если человеку месяц все улыбаются, он кинется обнимать и целовать первого же засранца с перекошенной от злобы мордой. Оттого я принялся дразнить горожан, тыкать под нос «Систему»: мол, вы что, раньше не замечали вот такое у вас под носом? И наблюдал со злобной радостью за реакцией.

И обнаружил по преимуществу действие чистой воды рефлекса. Простейшего, примитивнейшего. Добрые жители Раддика слегка угрызались виною. Да, допустили. Куда катится мир! Они, сектанты эти, — явный признак беспорядка, общественного нездоровья. Или просто банда опасных идиотов.

Само собой, мне тут же захотелось всеми силами защищать невиновность «системщиков».

Но не Баарса.

Для расследования день оказался бесполезным. Нет, кое-что любопытное таки поймали: к примеру, старый Дейн Ферренс клялся — это Бог увещает «системщиков» вернуться в лоно церкви. Еще обнаружилась шестнадцатилетняя Скай Армстронг, плававшая прошлым летом с Дженнифер в бассейне местного отделения АМХ.[31]

— Странная она, — объявила тоном, какой обычно приберегают для непрошено влезших чужаков, и тут же себя опровергла, добавив: — В общем, нормальная девчонка.

В остальном никто ничего не знал.

После мы поехали не в мотель, а сразу в «Случайную встречу» — чтобы избавиться от необходимости увертываться от машин, переходя трассу. Устали до чертиков, изжарились на солнце. Уселись, глядя бессмысленно в меню. За окном нудно тянулся час пик города Раддика, чихали, рокотали и фыркали снующие машины. Как только мы наконец заказали: Молли — кусок фаршированной индейки, я — сэндвич с беконом, — явился Нолен.

Выглядел усталым донельзя, несуразным, неряшливым. Но в своем репертуаре. Когда я поздоровался, он рассмеялся, из-за чего — непонятно. Я представил ему Молли — ее он, кажется, уже встречал. Не смутившись ни капельки, уселся рядом с ней — привык везде быть желанным гостем.

— И чем это от вас пахнет? — спросил добродушно, уставившись на меня и слегка нахмурившись.

Неужто я выдохнул на него? Или Нолен засек баловство с травкой? А что, если он прикалывается? Засранец может оказаться куда умней, чем я думал.

Я пожал плечами.

— Мята, наверное?

Смеется он странно. А еще руки вместе держит и машет ими синхронно, будто колдует, на спинку стула откинется, но голову вовсе не запрокидывает, сидит как деревянный. Подростковая поза, ставшая взрослой привычкой.

— Так вы беседовали с Морроу? — спросил я.

— Да. Но сперва я бы хотел кое-что спросить.

— Валяйте.

— Я слыхал вы… хм… деньги собираете?

Молли так и ела меня глазами. Забавно: женские взгляды действуют куда сильнее, когда еще не переспал.

— Калеб, это для маскировки.

А нахмурился-то — ни дать ни взять уродец с эмблемы то ли мебельщиков, то ли матрасников.

— Вы же знаете, как оно с людьми, — объяснил я поспешно. — Если я официально, они совсем по-другому. А если неформально, если могут свысока на меня глянуть — вот тут оно и в точку.

Я еще и гримаску состроил: мол, кому понравится таким вот дерьмом заниматься?

Честно говоря, мне ой как нравится. Я уже девятьсот с лишним баксов настрелял. Спасибо «мертвой Дженнифер» — с пропавших красоток дохода ничуть не меньше, чем с маленьких белокурых девочек. Еще парочку баксов, и смогу выплатить изрядную часть кредита на моей «Визе» и снова смогу играть по-настоящему. Прикрыть голый зад, а не мелочиться.

Может, в Лас-Вегас слетать? Парень, разгуляйся как следует! Чтобы после хоть потоп.

— Не беспокойтесь, Калеб. — Я улыбнулся, махнул рукой — дескать, мелочи. — Мы тщательно отслеживаем, кто и сколько дал. Все будет возвращено.

Я повернулся к Молли — девочка, ну кивни-ка, подтверди.

— Все вернем — даже четвертаки и полтинники.

Нолен рассмеялся. Может, ему только и нужен был повод пореготать?

Я перевел разговор на дело, подальше от травки, благоухавшей и в моем дыхании, и в кармане. Спросил, как все-таки с Эдди и Джил Морроу. Он вытащил блокнот. Я не удержался, глянул на Молли: дескать, уж мне-то блокноты не нужны. А насупился-то как, сосредоточился весь, в морщины на лбу доллар серебряный сунуть можно. Разложил блокнот на столе и отрапортовал, и чем больше я спрашивал, тем озабоченней он казался. Есть такие люди: чем дольше слышат собственный голос, тем сильнее нервничают. Молли же скучала, терпеливо ожидая, пока мужчины закончат петушиться друг перед дружкой.