— Я вам даю слово, что даже если и передумаю, то никуда не выкину, вы так и останетесь жить, где жили, пока сами не захотите чего-нибудь иного. Неужели жильцы этого дома вам гарантировали такое?

— Нет, конечно, — вздохнул старик. — В принципе я, конечно, согласен. Когда собираться? И кто вы, если не секрет?

— К чему тянуть? Вон стоит моя «газель», в Москву поедем прямо сейчас. А насчет того, кто я… зовут меня Георгий Найденов. В числе прочего и миллионер, как вы уже наверняка догадались. Ну а где и кем я работаю — это лучше не рассказывать, а показать, сами все увидите примерно через час.

Старик жил в Гатчинском дворце уже месяц и с удивлением замечал, что он, кажется, даже молодеет. Исчезла донимавшая его всю зиму аритмия, прекратились постоянные боли в спине, и даже, что удивительно, каким-то непонятным образом немного улучшилось зрение. Во всяком случае, теперь очки ему требовались только для чтения совсем уж мелких текстов.

Месяц назад они с Фирой сели в «газель», которая быстро вывезла их из Сергиева Посада и свернула на какую-то проложенную трактором колею в придорожном лесу. Не успел Нейман удивиться, как день снаружи неожиданно погас, будто его выключили, а «газель», только что натужно буксовавшая в снегу, вдруг мягко прокатилась по неизвестно откуда появившейся асфальтовой дорожке и встала. Найденов открыл дверь и пригласил старика:

— Мы в общем-то приехали. Можете глянуть, куда именно.

«Газель» стояла на дорожке в каком-то ухоженном парке. Вокруг была летняя ночь, а метрах в двухстах впереди возвышалась ярко освещенная громада дворца.

— Думаю, что вы слышали про «Розу мира» Андреева, — улыбнулся Найденов, — и вот вам иллюстрация к основным ее постулатам. Это другой мир, не ваш. Тут тоже есть Россия, но это империя, а не федерация. А я — государственный канцлер этой империи. То, что впереди, это моя резиденция, Гатчинский дворец. Начиная с этого момента вы, а также уважаемая Фира — мои гости, и можете пребывать в этом статусе столько, сколько вам заблагорассудится. Предложения относительно Канар остаются в силе, но они необязательны к исполнению. Может быть, в новой обстановке зима покажется вам не таким уж злом, тем более что до нее тут еще не меньше пяти месяцев.

Из-под куртки у него вдруг выбрался мелкий и какой-то облезлый кот, спрыгнул на землю и, подняв мордочку, что-то вопросительно мявкнул канцлеру.

— Да беги, беги, раз не терпится, — махнул рукой Найденов. Кот вдруг подмигнул Фире, отчего та так и села на задние лапы, а он, задрав хвост, умчался вперед по дорожке.

— Н-нам идти туда? — спросил потрясенный старик, показывая в сторону дворца.

— Если хотите прогуляться теплой ночью по парку, то пожалуйста, — пожал плечами хозяин резиденции, — а вообще-то эта «газель» сейчас едет прямо к нужному подъезду.

Почти весь следующий день заняло оформление всяких бумаг, причем не только на старика, но и на Фиру тоже. Правда, с этим помог мальчик лет двенадцати по имени Алеша. К вечеру чуть не падающий от переживаний Нейман наконец вернулся в свои две комнаты и разложил на столе свои и Фирины документы.

Паспорт. Справка о благонадежности. Обязательство о неразглашении. Служебное удостоверение с указанием должности «воспитатель персонала К» — это все его. Алеша уже пояснил, что так называются дворцовые кошки общим количеством двенадцать штук. Кстати, за это даже полагалось жалованье — семьдесят пять рублей в месяц. Притом что бесплатная столовая во дворце работала круглосуточно, и даже Фира тоже могла ее посещать на общих правах, а ни за жилье, ни за коммунальные услуги платить не требовалось вовсе. У Фиры пока были только справка и обязательство. Два дня старик маялся бездельем, а на третий не выдержал, нашел дежурного по этажу и, ошалев от собственной наглости, потребовал у него метлу, совок и ведро.

— Да зачем это вам? — изумился дежурный и, кажется, хотел что-то добавить, но старик чувствовал, что его непонятно откуда взявшаяся смелость с минуты на минуту исчезнет, поэтому не дал закончить:

— Вы видите, что здесь написано в графе «Должность»? Воспитатель! А воспитывать можно только трудом и личным примером, и мне жаль, если вы до сих пор этого не понимаете.

После чего замер, из последних сил стараясь не вжать голову в плечи. Однако дежурный вдруг сказал: «Извините, не подумал», — и исчез, а через три минуты было принесено все требуемое плюс дворницкий фартук.

И вот почти весь июнь старик со своей кошкой занимались тем, чем и в Сергиевом Посаде летом, — утром и вечером подметали участок, а днем Фира бегала по нему и, если видела где бумажку или еще какой мусор, тут же хватала его и тащила в ведро. Впрочем, мусора тут было примерно на два порядка меньше, чем на предыдущем месте службы.

Однако чем дальше, тем чаще его посещали воспоминания из, казалось бы, навсегда забытой прошлой жизни. Уже не раз он ловил себя на том, что обращается к себе как к Сергею Арутюняну. Но ведь Сергея же убили, убеждал себя старик, убили те, кого он считал своими друзьями и единомышленниками! И гнал из памяти воспоминание о том, как у него было не меньше минуты, чтобы объяснить убийцам их ошибку, но он не сделал ничего. В результате погиб случайно оказавшийся в Баку его московский знакомый, художник издательства «Наука» Яша Нейман, довольно похожий на Сергея, а избитый Арутюнян, очнувшись на следующий день, узнал, что его жены и сына тоже нет в живых.

Следующие полгода он просто не помнил. Вроде бы кто-то смог доставить его в Москву, где он долго валялся в больнице, причем с Яшиным паспортом. Кажется, после травматологии его хотели перевести в психиатрию, но тут грянул путч, за ним развал Союза, и всем стало не до полупомешанного одинокого инвалида. Может, он так и доживал бы свой никому не нужный век в Яшиной квартире, но на его беду она была хоть и однушкой, но большой, и не в хрущобе где-нибудь на Дмитровском шоссе, а в сталинском доме на Ломоносовском проспекте. Так что одним хоть и не прекрасным, но, к счастью, все же летним вечером к нему явились гости и вежливо попросили расписаться тут, тут и тут, после чего уматывать, и чем дальше от Москвы, тем лучше. Человек, теперь считающий себя Яковом Нейманом, даже немного удивился великодушию своих визитеров, когда ему действительно дали уйти, а не убили прямо в квартире. Впрочем, аналитический ум ученого быстро решил эту нехитрую задачу: ведь тогда пришлось бы возиться с трупом. Кроме того, даже в те лихие времена за убийство можно было при определенном невезении и сесть.

Всю ночь Яков куда-то шел, рассудив, что если всегда идти, не останавливаясь, то в конце концов силы кончатся, он упадет и спокойно умрет. Но почему-то умирать в Москве ему не хотелось. К утру он вышел из города и только порадовался, что вокруг наконец-то не асфальт и бетонные коробки, а хоть и загаженный, но лес, где можно наконец-то упасть, как вдруг услышал какие-то плачущие звуки, а вскоре нашел и их источник — привязанного к дереву и полумертвого от голода котенка. Как радовался Нейман, что он, в последний раз выходя из дома, неизвестно зачем взял с собой Пакст с недавно купленными молоком и хлебом!

Вот так и началась их совместная жизнь с кошкой Фирой, продолжавшаяся уже шестнадцатый год.

Но в самом конце июня произошло событие, которое поставило точку на раздвоении личности старика. Он увидел проходящих по коридору дворца троих молодых людей, причем каждый ему кого-то напоминал! Кого именно? Что касается первых двоих, он вспомнить так и не смог, но вот третий был вылитым лаборантом Сашей. Нет, помотал головой Сергей Гайкович, этого не может быть. Ему же сейчас должно быть почти пятьдесят, а только что прошедший парень практически такой, каким я его запомнил с конца восьмидесятых. Нет, показалось, это не он.

Но продолжать думать о себе как о Якове Неймане старик больше не мог. Он вернулся в свою комнату, сел на диван и стал ждать Фиру.

Когда кошка вернулась с очередного обхода, она была поражена видом своего друга и хозяина. Ведь вроде все наконец-то стало хорошо, старика никто не заставляет выходить на мороз и сутками напролет разгребать снег, а в столовой просто великолепно кормят. Но почему он выглядит так, будто вернулись те страшные времена? Или он заболел?