Придя к себе, я налил в кружку чаю, надкусил бутерброд и приступил к выполнению задуманного. Как они офигели, Капица с Френкелем, когда не какой-нибудь паршивый атом водорода, а чуть ли не целый миллиграмм золота мало того что телепортировался на три метра от установки, так еще и финишировал точно в регистраторе! Какими скачками эти молодые гении потом неслись от бункера, из которого мы дистанционно управляли экспериментом, до установки! Когда я степенно подошел туда же, они уже устали ругаться и потребовали у меня объяснений или хотя бы гипотез.

— Где-то здесь, кажется, было пиво, — высказал я первую из них. — Случаем, не припомните, где именно? Ну раз оно в холодильнике с образцами, то, Петя, не будете ли вы так любезны его достать? Спасибо, и себе берите, в двух словах все объяснить не получится. Итак, в вашей теории все было замечательно, кроме одного. Все расчеты исходили из наличия в нашей вселенной какого-то условного центра, координаты которого или неопределенны, или как минимум неизвестны.

Гении покивали. Да, основу их теории составляло именно допущение, что наше пространство тоже вариантно, причем со знаком плюс, то есть объем любого тела, измеренный изнутри, будет больше, чем он же, но измеренный снаружи. Просто вблизи условного центра эта разница бесконечно мала, а по мере удаления от него она потихоньку увеличивается. Следствием из этого допущения являлось предположение о наличии еще какого-то пространства, в котором наша вселенная занимает весьма небольшой, но все же не бесконечно малый объем. И частицы прыгали из камеры именно в это внешнее пространство, после чего возвращались обратно. Или не совсем обратно, как в случае с гостями из восемьдесят девятого года. Вот только теория Френкеля с Капицей неплохо предсказывала расстояние переброса, но не могла абсолютно ничего сказать о его направлении.

— Так вот, — продолжил я, — мысль моя проста, аки мычание. Предположим, что координаты условного центра действительно неопределенные. То есть он может быть и на обратной стороне Луны, и в десяти парсеках от нас, и вообще хрен знает где. И все эти точки нам равно фиолетовы в том смысле, что не дают никакой базы для расчетов. А в каком случае вся ваша математика вырождается в простенькое уравнение, которое недолго решить и в уме? Правильно, это если центр нашего пространства находится вот здесь.

Я потыкал пальцем в установку и закончил свою мысль:

— Значит, я и задал режимы, исходя из вот такого допущения.

— Но как это может быть — мы что, его всякий раз формируем сами? — усомнился Френкель.

— А я знаю? Мне просто так считать было проще, и все дела. Никакой другой вариант обсчету вообще не поддавался. Вы же здесь физики-теоретики, вот и думайте. Но это потом, а сначала надо составить новую программу экспериментов, исходя из только что зафиксированного факта.

Я отставил пустую кружку и с некоторым сожалением отвлекся от приятных воспоминаний. Пожалуй, до ужина с семьей можно успеть и маленько поработать, так что из сейфа были извлечены бумаги о проворовавшихся депутатах. Прочитав их еще раз, я наложил резолюцию:

«Исходя из изложенного выше видения условного осуждения, рассмотреть вопрос об увеличении срока депутатских полномочий до пяти лет».

Потому как если тот самый депутат вдруг ведет себя бескорыстно, то вряд ли он на этом надорвется за лишний год, хотя, конечно, ему станет чуть труднее. Зато в противоположном случае у него появится время поработать над искуплением вины. И наконец есть и еще одна группа, этих подвигает на воровство приближение окончания срока. Мол, депутатствовать-то остается совсем мало, а я почти ничего не успел! С такими тоже получится положительный момент — они пустятся во все тяжкие на год позже.

Вечерний визит к семье начался для меня с возмущенного вопроса Андрейки:

— Пап, почему Настин Рекс умный, а мой Цезарь глупый? Потому что он пушистей, да?

— Так, — заинтересовался я, — и чем же тебе не нравятся его умственные способности?

— В шахматы играть не умеет!

— А ты его учил?

— Так ведь и я не умею, — признался сын.

— Ну вот видишь, а чего же ты тогда хочешь от кота. Кто его учить-то будет, Светлая? Но ловить мышей и прятаться под диваном она его давно научила.

— Чтобы он хотя бы кивал, как Рекс, когда с ним Настя разговаривает! А Цезарь только головой мотает.

— Вдруг это потому, что ты не говоришь ему ничего, с чем можно согласиться? — предположил я. — В общем, коты, конечно, бывают и умнее своих хозяев. Но совсем умные этого не показывают! Чтобы зря не обижать человека. Может, и тут так? Ты подумай, а лучше сам учись постарательней.

Когда мы уложили детей спать, Мари поинтересовалась:

— Как там твой Никонов себя чувствует, подействовало на него наше представление?

— Еще как! Он теперь кирпичи на строящуюся колокольню таскает. До второго этажа — по лестнице, а дальше до самого верха по лесам. Очень полезное занятие, особенно для тех, кто боится высоты.

— Не упадет?

— Ну если сразу не упал, то теперь уже вряд ли. Кстати, в процессе наблюдения выяснилась интересная вещь. Он, как на леса вылезет, тут же начинает читать про себя «Символ веры», это Танины девочки по губам увидели. Как раз до верха ему и хватает, если не филонить.

— Вот уж действительно поразительные вещи иногда происходят в мире, — заметила супруга. — Неужели человеком станет? Хотя вряд ли, ведь он потом все равно вернется к себе и придет в прежнее состояние.

— А вот это мы еще посмотрим, — пообещал я. — То есть вернуться-то он вернется, но кем станет — это пока еще вопрос. Однако над ним работают.

— Это понятно. И все же — зачем этот тип нам вообще нужен? После победы в мировой войне надобность в их технологиях для нас сильно уменьшилась, как я понимаю.

— Не совсем правильно понимаешь, — заметил я. — Почему та война вообще началась? Да потому, что наши противники чувствовали себя в силах победить. Правда, это оказалось ошибкой, но они того не знали. А если бы у нас тогда было такое оружие и такая армия, как сейчас? Сидели бы тихо и изобретали всякие дипломатические методы воздействия. Но ведь противоречия между странами никуда исчезнуть не могут, и в будущем возможны новые войны. Не менее разрушительные, чем в том мире. И способ избежать их я вижу только один — быть многократно сильнее любого вероятного противника. Это, если так можно выразиться, задача ближнего плана. Однако ведь есть и еще одна. Читала всякую фантастику про апокалипсис? Типа метеорит размером чуть не с Луну прилетит или какая-нибудь чума из космоса. Вполне возможное дело, динозавры-то как раз от такого и померли, а ведь поживучей людей были. Так вот, пока мы по космическому времени отстаем от того мира, это дает нам фору. Например, случится у них какая-нибудь бяка в двенадцатом году, как хором обещают всякие экстрасенсы, шарлатаны и писатели. У нас будет время подготовиться. Ну а со временем станет наоборот, и тогда тот мир будет последним убежищем, если нашему придется туго. Тоже с форой во времени. Так что хотя бы из этих соображений надо усиливать наше влияние там, чем я помаленьку и занимаюсь.

На этом наша беседа была прервана сообщением о прибытии его величества. Гоша, как воспитанный сын, сначала зашел к матери, тем более зная, что и я нахожусь у нее. И минут пятнадцать рассказывал ей о Вовочке и Костике, пока она не сжалилась:

— Да ладно, идите, по лицу вижу, случилось что-то.

— Действительно случилось, — подтвердил император, когда мы оказались у меня в кабинете. — Даже как-то неудобно, но я сейчас совершенно не в настроении обсуждать твои научные достижения. Вот, почитай, это лично мне пришло из народного контроля.

Я взял бумагу и по мере прочтения все больше убеждался — дело серьезное.

Сразу после войны в наших руках оказался сбежавший было в Париж Путилов — бывший председатель совета директоров одноименного завода. Естественно, его тут же посадили. Дали немного, всего пять лет, из соображений потом добавить, если понадобится. И действительно понадобилось, потому как часть его капиталов все-таки оказалась в Штатах, и появление не то что там, а вообще на свободе еще и их владельца было нежелательно. Понятно, что все делалось в строгом соответствии с законом, на внесудебную процедуру вновь вскрывшиеся обстоятельства, по которым сидельцу собирались добавить срок, не тянули. Курировалось же это дело императорским комиссариатом. Так вот, в поданном мне императором документе доказательно утверждалось, что приговор был зачитан судьей по бумажке, пришедшей именно оттуда.