Итак, возникающее при чтении «Записок» впечатление, что президент любит комплименты, подтверждается очевидцем. Неважно, хвалит ли его госпожа Тэтчер или Олег Лобов, или же дочка Лена. «Папа, ты сделал мне самый лучший подарок из всех, которые я когда-либо получала, – ты защитил демократию», – сказала она ему в свой день рождения, который по иронии судьбы совпал с августовским путчем. Не все включили бы такое заявление в свои мемуары, даже если бы у них тоже была бы столь патриотически настроенная дочь. Хотя бы из соображений скромности. Может быть, во всем виноват Валентин Юмашев, считающийся подлинным автором книги (и произведенный в главы президентской администрации). Отнесем на его счет и комментарий Ельцина к фразе дочери, призванный подчеркнуть его заслуги: «Признаюсь, фраза высокопарная, но, честно говоря, в тот момент она вовсе не показалась мне преувеличением«120.
«Записки» – целый клад психологических черт героя. Поражает, что в книге, охватывающей важнейший период 1991—1993 годов, в которой целая глава посвящается шоковой терапии и всем прочим острым политическим моментам начиная с разлада СССР, не говорится ни одного слова о политических идеях президента, о его видении роли России. Что не должно, впрочем, особо удивлять, если вспомнить, что и четыре года спустя Ельцин по-прежнему не очень четко представляет себе место России в мире. По крайней мере, такое впечатление создается после прочтения интервью «Известиям»: «Пока мы не определим, что может угрожать нашей национальной безопасности, как в близкой, так и в средней и отдаленной перспективе, невозможно будет установить необходимую и достаточную численность наших вооруженных сил«121.
Что же касается его собственного поведения – что и должно, по идее, составлять основное содержание мемуаров, – то время от времени вскользь упоминается о необходимости «тщательного анализа» принятых решений и поведения в тех или иных обстоятельствах. Но этот призыв чаще всего обращен к окружающим, которых приглашают быть объективными, беспристрастными и т. д. Нечего удивляться, что и в отношении демократии (о которой говорится немало) мы сталкиваемся все с теми же туманными аксиомами.
Врагов же со всех сторон больше, чем достаточно. Возьмем для примера председателя Конституционного суда Валерия Зорькина, которого президент описывает так: «Быть может, в детстве он страстно хотел стать лидером, возглавить что-то, но кто-то победил его и унизил«122. Да что говорить о президенте, выпускающем мемуары, еще находясь на своем посту, и дающем подобные оценки о все еще действующем (только потому, что его нельзя уволить президентским указом) судье Конституционного суда? А что сказать о причинах незаконного роспуска Верховного Совета, приведшего к трагедии октября-93? Приведенных аргументов прискорбно мало для оправдания 150 жертв только по официальным данным (а неофициальные мы теперь уже не узнаем).
Мемуары не уделяют внимания и бывшему другу Юрию Болдыреву, которого Ельцин в начале своего первого срока назначил главой комиссии по борьбе с коррупцией, а затем уволил без объяснений, как только ему на стол легли доказательства связи людей из его ближайшего окружения с преступным миром. Ни о чем не подозревавший президент поблагодарил бы Болдырева, вознаградил бы и приказал действовать дальше во имя угнетенного народа. Ельцин же его прогнал. В это время вокруг него происходили невиданные вещи.
Каждый из его друзей, более или менее грубо изгнанных (вычищенных, выброшенных, эвакуированных) из Кремля, открыл нам один кусочек личности президента. Я согласен, никому из них нельзя доверять полностью, поскольку дворцы Власти всегда кажутся отвратитель-ными, если глядеть на них с помойки, особенно если знаешь, что уже никогда не поднимешься по их мраморным ступеням. Но их свидетельства никак не менее достоверны, чем президентские воспоминания. Один из первых портретов президента принадлежит перу Николая Федорова, бывшего министра юстиции, а ныне президента Чувашии. От этого «раннего Ельцина» мурашки по коже. Самые же последние откровения исходят от Александра Коржакова и Николая Егорова, бывшего до июля 1996 года главой президентской администрации. А еще есть воспоминания бывшего пресс-секретаря Павла Вощанова, бесцеремонно выгнанного из Кремля, и его преемника Вячеслава Костикова, отправленного с глаз долой послом в Ватикан.
Оставим в покое бывших друзей и обратимся к Костикову, по крайней мере на словах оставшегося верным бывшему шефу. Несомненно, он прекрасно его знает. И говорит о Ельцине, что «у него никогда не было собственной идеологии, собственных демократических убеждений«123. И далее: «Этот человек желает и может властвовать. Его идеология, его друг, его любовница, его страсть – Власть». И добавляет для тех, кто не понял: «Президент Ельцин неспособен представить себя без Власти и вне ее. Его привычка к Власти настолько сильна, что иногда выходит за пределы разумных приличий». Не пытайтесь отыскать хоть намек на программу, на какую-то политическую идею. Если же добавить, что «к сожалению, часть его окружения подталкивает его переступать эти рамки», то мы получим описание «крайне нездоровой ситуации, когда разворачивается борьба за то, чтобы узнать, кто будет приближен к президенту».
Кто-нибудь еще продолжает удивляться, что демократический Кремль превратился в лабиринт электронных устройств, установленных Коржаковым и компанией для подслушивания разговоров конкурентов? В российской печати, и не только оппозиционной (правда, задолго до выборов), публиковались уморительные рассказы о встречах в кремлевских кабинетах, о «диалогах» глухонемых, высказывавших свое мнение жестами и писавших фразы на клочках бумаги, которые затем сжигались в пепельницах. В следующей главе мы увидим, что прослушивание не пропало даром. Разумеется, все это делалось в личных целях, как в личных интересах использовалось и все государство. К тому же эти интересы были одноразового пользования. О потомках здесь никто и не вспоминал. Мы же не в Вашингтоне, где все разговоры в кабинетах Белого Дома записываются на законном основании для истории и окажутся в распоряжении исследователей будущего. Именно благодаря этому мы имеем запоздалое удовольствие узнать, что сказал президент Никсон своим ближайшим сотрудникам в Овальном кабинете 13 мая 1971 года. Речь шла о важном назначении, и президент США деликатно выразился следующим образом: «Я хочу быть уверенным, что это сукин сын, что ему плевать на законы, что он будет делать то, что ему скажут, что он покажет мне любую декларацию о доходах, какую я попрошу, что он будет наседать на наших врагов и оставит в покое наших друзей. Дело ясное. Если это не так, то он не получит должности«124.
Не знаю, к какому выводу пришел бы американский читатель, особенно если он республиканец, узнав, что он привел к власти настоящего сукина сына, готового на все, даже на презрение к законам. Но мне кажется, что в демократии, которая выбирает сукиных детей с определенным постоянством, что-то не так. Я имею в виду не только Америку.
Экскурс в историю Никсона подсказан мне Генеральными прокурорами России. После Степанкова пришел Казанник. Первый тоже не был святошей, но ведь всем, даже Ельцину, свойственно ошибаться. Второй стал ошибкой другого рода, я бы сказал, сентиментальным просчетом. Что важно, поскольку похоже, что это был единственный момент, когда Ельцин проявил слабость. Его захлестнула благодарность. В далеком 1989 году Казанник уступил ему место в Верховном Совете. Четыре года спустя его отблагодарили. Но на такой пост нельзя назначать наивного человека. Иначе вместо того, чтобы служить твоим интересам, как сукин сын Никсона, он вобьет себе в голову, что должен служить закону. «Вы, Алексей Иванович, очень странно рассуждаете», сказал ему Ельцин (о чем поведал мне сам Казанник), когда выяснилось, что Генеральный прокурор не даст хода приказам об арестах, отданным президентом.
Впоследствии царь Борис отбросил сентиментальность и назначил Ильюшенко. Но Совет Федерации отклонил его кандидатуру. Он вновь внес его на утверждение, и высшая палата снова ответила «нет». Наверное, он был убежден в кристальной честности своего протеже, поскольку предложил его Совету Федерации третий раз, не задумываясь, что мог снова получить отказ. Тогда Ельцин просто назначил его и. о. и оставил в таком качестве как живой памятник президенту, уважающему парламент, кстати, тоже избранный народом. Или я ошибаюсь? В то время кто-то, настроенный крайне злорадно, вытащил на свет Божий историю с компроматом на Руцкого, сфабрикованным Ильюшенко, когда он еще трудился в администрации во главе Контрольного управления. Теперь-то мы точно знаем, что президент не подозревал о проделках Ильюшенко. Иначе с чего бы он так близко к сердцу принял назначение Ильюшенко? Впоследствии и.о. Генерального прокурора был арестован по серьезному обвинению в коррупции, но мне что-то не припомнится, чтобы президент покаялся. И что-то не видно в демократической печати разгромных материалов, описывающих карьеру Ильюшенко, особенно в ее «президентской» части. Ничего не поделаешь, не заметили.
