Это был уже второй раненый во взводе, не считая, конечно, оставшегося в камнях Яшки Когана. Пока перевязывали раненых и зарывались в круговой обороне (к этому времени замешкавшийся взвод уже успели отрезать от подходившей к ним роты), положение становилось все более и более критическим.

Подтянув разрозненные отряды, духи перекрыли пути отхода по обе стороны хребта и надежно отрезали, в свою очередь, застрявшую роту. Правда, и у роты, и у взвода были довольно сильные позиции обороны, да и перевес в тяжелом автоматическом вооружении давал о себе знать, а посему духи на штурм пока не решались. Но все понимали, что этот перевес временный, — БК уже на исходе, а с таким количеством раненых ни о какой маневренности не могло быть и речи (рота тоже имела трех раненых, но, в отличие от взвода, у двоих солдат были очень тяжелые ранения).

В таком положении оставалось уповать только на помощь извне. И она, эта помощь, пришла с самой неожиданной стороны. Почти через час к перевалу пробились машины разведки. В какое-то мгновение духи враз замолчали, и на смену рокоту АКМов пришел мощный грохот орудий БМП. Под прикрытием бронемашин свежая пехота разведчиков рванула на хребет и духам не оставалось ничего другого, как отойти подальше и ограничиться огнем с дальней дистанции.

Окончательный исход боя предрешили подоспевшие вертолеты полковой эскадрильи. Выложив весь свой боекомплект на головы понемногу отходивших правоверных, вертолетчики забрали всех раненых и наиболее измотанных солдат, а две «двадцать четверки» так и остались кружить над Файзали, прикрывая отход частей.

Сколько ни искали, но тела Когана так и не нашли.

Какой-то неопределенно долгий отрезок времени он находился в лихорадочно душном и одновременно пронзительно холодном, мрачном небытии. Ничего определенного: бордово-алые всполохи, рассекающие моментально тухнущими искрами парализованное сознание; приглушенный, будто за ватной стеной, треск автоматных очередей и истошный визг идущих рикошетом пуль над головой; тупая, всепожирающая, непереносимая боль время от времени раскаленными протуберанцами спазмов пронзающая его от левого плеча до середины черепа и вновь сметающая замерзший разум.

Потом именно эти вспышки боли и привели Яшу в сознание. Осмотревшись по сторонам ничего не понимающим, заторможенным взглядом, он увидел, что, широко раскинув ноги и неестественно перекрутившись телом, лежит на дне неглубокой седловины. Дикая, останавливающая сознание боль исходила из придавленного телом левого плеча. Напрягши все свои силы, Яша сделал сверхусилие и, одним рывком перевернувшись на спину, опять провалился в черную бездну беспамятства.

Когда сознание вернулось, он, боясь пошелохнуться, медленно полез правой рукой в нагрудный карман бронежилета. С третьей попытки ему удалось мягко извлечь коробку с промедолом. Так же бережно Яша докрутил, пробивая мембрану, и снял головку с ампулы и прямо через штаны вколол ее содержимое себе в бедро.

И замер….

По застывшему от страдания телу одна за другой побежали теплые и ласковые волны. Боль в плече стала заворачиваться в какой-то мохнатый, все более и более непроницаемый кокон. Появилась способность хоть как-то осознанно мыслить.

Весь мир вокруг переменился. Нет, он не стал лучше или добрее, внутри самого Яши нечто изменилось, и он вдруг увидел, что и солнце уже не обжигает, а греет, и даже духи просто немного не правы, и не стоило им поднимать такую пальбу, а главное, он жив, что не все так безнадежно, только надо выскочить — и все будет нормально.

Но где-то в глубине головы жил другой, настоящий, в данную минуту вытесненный Яшка Коган, и не просто жил, а говорил, настойчиво и постоянно: «Иди!». И тут он осознал его и как бы подчинился тому внутреннему, убийственно логичному «Я». В эту минуту перед ним стояла одна задача — выжить! И все его естество с того мгновения переключилось на эту единственную цель.

Подняться оказалось легче, чем он предполагал. Левая рука свисала, как мокрая половая тряпка со швабры. Боль сразу же напомнила о своем существовании. Но ничего, терпеть было можно. Подхватив правой рукой валявшийся рядом ПК, Яша явственно уловил, как он, другой, внутренний, тут же отметил, что в пулемете еще около двадцати патронов, и заодно напомнил, что ремень СВД давит на рану левого плеча.

Перекинуть винтовку и на мгновение высунуться, чтобы осмотреться, было делом одного мгновения. То, что он успел увидеть, повергло его в предобморочное состояние. Казалось, что ему кто-то запустил в живот стылую, безжалостную руку и, изо всех сил стиснув, рванул вниз внутренние органы.

Яша Коган был опытный, уже битый солдат и сразу оценил сложившуюся ситуацию.

Взвод засел — от того места, где он сейчас находился, примерно в километре выше по хребту. Но не это так его напугало. Самое страшное, что он увидел, это были спины духов, маячившие между ним и позицией взвода. О том, чтобы пройти через или мимо них, не могло быть и речи. Правда, шансов выйти к своим самому также не было никаких.

Тем не менее, осторожно доползая до противоположного Файзали склона, Яша, насколько позволяло его состояние, начал быстро спускаться вниз. Минут через двадцать он обессиленно упал среди деревьев сада.

Оставаться на месте было безумием. Со склона в разных местах стремительно спускались подгоняемые гаубичным огнем темные фигурки. Явно не солдаты роты. Вскоре появились и «крокодилы». МИ-24, страшный вертолет. Эти уж точно присматриваться не станут! И Яша, содрогаясь всем телом от возвращающейся знобящей боли, как мог, быстрей поплелся к следующему спуску.

Добравшись до обрыва и взглянув на простиравшуюся внизу долину, он понял, что спуска ему не осилить. Но выбора не было. Удивительно, что до сих пор его никто не заметил. Довольно быстро проскочив две террасы, Яша круто изменил направление и двинулся по склону к горному ручью, срывавшемуся со скал.

Каждый шаг вновь отдавался страшными, с трудом переносимыми режущими спазмами. Каждые пятнадцать-двадцать метров приходилось останавливаться и, сжав до хруста зубы, ждать, когда утихнет боль. «Дойду — уколю, дойду — уколю…» — заклинал он себя и шел, ничего не видя перед собой.

Неизвестно как, но до ручья он дошел. Захлебываясь в студеной воде, пытаясь погасить неутолимую жажду, Яша отметил, что под террасой среди нагромождения крупных валунов ручей образует маленький водопадик. «Неплохое место, чтобы спрятаться!» — отметило второе Я, и, повинуясь ему, Яша спустился с обрыва вниз.

Умостившись среди камней и убедившись, что ему виден только маленький кусочек неба над головой, Яша расслабился и почти тут же вновь потерял сознание.

Промедол он себе все-таки не уколол.

Стемнело. Яша, уставившись пустым взором в клочок неба, пытался пересилить боль. Это было невыносимо. Казалось, что в грудную клетку насыпали с десяток стальных, раскаленных добела механических мышей, и они своими маленькими и остренькими зубками упорно перемалывали плечо, ключицу, лопатку. Иногда какая-нибудь из мышек резко и неожиданно шныряла то в голову, то в правый бок, то между лопаток.

Осознав, что этой боли ему не одолеть, Яша сдался и вколол очередную ампулу обезболивающего. Через пару минут полегчало. Не давая приступу эйфории захватить себя, он попытался трезво взвесить создавшееся положение.

Дойти он не сможет — это было ясно с самого начала. Пулеметом одной рукой также не воспользуешься. Да и двенадцать килограммов лишних….Значит, что — уничтожить? Еды нет, фляги для воды нет и выхода нет. В любом случае не ждать же, пока придут духи и отрежут яйца! Все лишнее выбросить и идти. По долине, вкруговую, до Бура Дайрам километров пятнадцать — двадцать, может, двадцать пять, а может, и все тридцать. Здоровому — ночь пути. А выбора все равно никакого.

Привычно разобрав ПК, он забросил детали в воду, а сам остов утопил прямо под водопадом. «Вот Дмитрику очко порвут!» Там же утопил и бронежилет. Потом подумал и отправил следом половину гранат и все запасные патроны к СВД: «Шесть магазинов — застрелиться хватит!» Прицел винтовки, несколько раз хрястнутый о камень, булькнул последним.