«Крепость» — место дислокации гарнизона — попала под жесточайший обстрел. Один из солдат-минометчиков получил тяжелое ранение в плечевой сустав, и его унесли в укрытие. Как всегда бывает в подобных ситуациях, один расчет стал работать на два миномета. Заряжающий, не зная, что свободное орудие уже заряжено, поверх первой опустил в ствол вторую мину и, отбежав на пару шагов, произвел выстрел. Обе стодвадцатимиллиметровые мины взорвались прямо в стволе.

Взрывная волна, осколки мин и размером с ладонь куски орудийного ствола в буквальном смысле раскромсали весь стоявший в нескольких метрах вокруг боевой расчет.

Солдаты и понять ничего не успели… А то, что от них осталось и два дня пролежало перед моргом, вогнало всех старослужащих в глубочайшую черную депрессию.

От стрессов же дедушки знали лишь одно лекарство, один суперантидепрессант — план. И частенько к нему прибегали. Чем-чем, а прекрасным, крепким, как тогда говорили — термоядерным, гашишем Бадахшан славился на всю ДРА. Этого добра тут было предостаточно и даже с избытком. Ходили упорные слухи, что бабай, не давший бесплатно «шурави на косячок», якобы рисковал многим, вплоть до собственной бестолковки.

— Им выгодно, чтобы мы долбили! — делали старослужащие глубокое умозаключение и забивали очередную сигарету. В боевых подразделениях долбили, правда, в меру, не то, что в хозвзводах и прочих подобных командах. Но, тем не менее, за полгода до дембеля почти все мало-помалу позволяли себе немного расслабиться. Само собой разумеется, что именно рейдовые роты были основными поставщиками гашиша на территорию части. И сколько офицеры ни ловили, сколько ни наказывали поставщиков (впрочем, дальше губы дело не шло) — а после каждой операции подразделения приходили затаренные под завязку, и вечером по палаткам разносился безудержно-заразительный смех… Первая, самая веселая стадия — «ха-ха», ну а дальше в зависимости от дозы, здоровья и темперамента; хотя до ручки, или по местной терминологии — «до галюнов», обкуривались редко.

Четвертая мотострелковая исключением не была. «Подрасслабившись», поматерив отцов-командиров, начиная от маршала Устинова и заканчивая лейтенантом Пономаревым, дедушки, в конце концов, тоже стали потихоньку готовиться к предстоящему выходу.

Не успокоил их и взводный, за день до операции порадовавший известием, что батальон только блокирует кишлаки и вниз не пойдет. Ему резонно возразили, напомнив, что в прошлый раз также шли «только на блокировку», да вот незадача — не дошли. На что он, не менее резонно, ответил:

— Хорош здеть! Умники, мать вашу! Знаете куда идем, грузиться так, чтоб из ушей патроны торчали!

После обеда Пономарев построил личный состав в палатке — она к этому времени уже напоминала скорее склад оружия, амуниции и боеприпасов, нежели жилое помещение — и, проверив состояние готовности взвода, отдал последние распоряжения:

— Так, мужики, идем на день-полтора, максимум два. Там нас наверняка ждут. Поэтому… дабы легче ноги было уносить, весь сухпай не брать. В жопу! Далее… БК снайперам — триста-четыреста, плюс магазины; на автоматы — штука-полторы; пулеметчикам семьсот-восемьсот, отдельно. Гранат поменьше — в кишлак не переться, — но чтоб были. Пусть посреди заварухи мне кто-то рискнет заикнуться, что патроны кончились — вымочу и высушу! Все! До ужина отбой… На вечерке выступит полкач. Это на час-полтора, потом до одиннадцати можете покемарить, в двенадцать — к КПП. Да! Чуть не забыл… Гора! Если вы с Братусем опять ненароком «забудете» взять каски… ну, я потом расскажу, что будет!

После ужина, на вечернем разводе, перед личным составом части выступил подполковник Смирнов. Начал он, как обычно, с «сынков», «орлов» и «доблестных сынов Отчизны», а закончил не менее традиционно — «не посрамим…», «верой и правдой», «будем достойны…».

Мероприятие затянулось на час двадцать пять, и после недолгого отдыха роты вышли в горы.

Как полкач и обещал, на операцию пошли все, даже повара и водители хозвзвода второго батальона. Перед КПП к ротам примкнуло по отделению саперов, минометному расчету (а помимо всего прочего, это еще и по две трехкилограммовые мины каждому, за исключением расчетов АГС и пулеметчиков, бойцу-пехотинцу) и по солдату химвзвода, вооруженному спаренной трубой экспериментального огнемета «Шмель». Там же стояла и треть всех связистов части.

Когда их стали передавать по подразделениям батальона, Саша решился и подошел к своему командиру:

— Товарищ старший лейтенант! Отправьте меня со своими. Пожалуйста!

Старший лейтенант промолчал, но когда мимо проходила четвертая мотострелковая, он, приметив Пономарева, крикнул:

— Эй! Серега! Тебе лишний Гранатометчик не нужен?!

— О, бля! Давай! Духи от одного его вида штаны обделают!

Слова эти Сашу ничуть не удивили. Перед «веселым выходом» все обычно страдали чересчур приподнятым настроением.

— Давай, Зинченко, дуй… И смотри мне там! Сокровище ты мое…

Саша, пропустив взвод, пристроился между замыкающими группу Горой и Валеркой. Когда рота за КПП, уступая дорогу разведке, встала, Гора сунул бывшему подшефному «цивильную» сигарету и посоветовал:

— Перекури пока, а потом топай к взводному и будь все время за ним. От него ни на шаг. Если что начнется, мы подойдем.

Через час они уже карабкались на плато по левую сторону от ущелья.

Потеплело, температура прыгнула чуть выше нуля, и вдобавок моросил мелкий промозглый дождик. Часам к двум ночи солдаты насквозь промочили ноги.

Валерка и Гора, вполголоса зло матерясь, каждые пять минут выбивали о камни забивавшуюся меж стальных кошек их новехоньких, только-только украденных с вещскладов вибрам глинистую грязь. Саша, изнемогая под шестнадцатикилограммовой тяжестью радиостанции, еле тащился за взводным. Остальные, понуро опустив головы, брели, растянувшись редкой цепочкой. На коротких привалах между бойцами, шепотом обкладывая кого-то яростным матом, словно туманные призраки, проплывали сержанты. К четырем часам утра взвод, подойдя к венчающей вершины над кишлаком скалистой гряде, вышел на связь.

Определив цель, Пономарев подозвал Гору и Валеру.

— Так, мужики. Берите Братуся с ПК и вперед, вон на ту скалу. И чтоб тихо!

Оставив молодятам вещмешки, троица по пояс в мокром снегу шустро рванула на «свою высоту». Саша настроился на батальонную волну и, ожидая информацию от Горы, след в след шел за командиром.

А тройка тем временем уже выскочила на вершину и осмотрелась: под ними редкими огнями мерцал Карамугуль; в километре справа, прилепившись к той же гряде, как черная волчица, притаилась Гузык-Дара. Каменный хребет над ней заворачивался крутым виражом и именно этим уступом закрывал оба кишлака от полковой артиллерии.

Ребята еще не успели отдышаться после рывка на скалу, как тишину с хрустом разорвали длинные автоматные очереди. По боевому дозору прицельно били метров с тридцати — с ближайшей высотки, находившейся через седловину на их же гребне, но, правда, уже за изгибом.

Попадав за доли мгновения до первых очередей, Гора, Валерка и Братусь с ходу открыли ответный огонь по сиренево-голубоватым мерцающим вспышкам выстрелов. Духов было немного — три-четыре автомата, плюс пара винтовок, — судя по всему, заслон.

— Хорошо, хоть не на их участке поднялись! — прокричал Валера.

У Братуся, как назло, перекосило ленту в пулемете. Но духи еще раньше заметили поднимающуюся роту и, подгоняемые прицельным огнем, словно черные бусинки, скатились со склона и растаяли в скалах над селением.

На Сашу, задыхающегося при стремительном подъеме, обрушился шквал ругани — комбат на чем свет стоит крыл по связи поднявшую шум четвертую мотострелковую. Вскоре он, правда, заткнулся. Должно быть, увидел, что и все остальные подразделения, вышедшие на блокирование, находятся в точно таком же положении. На каждой господствующей высотке по периметру над кишлаками у духов были группы прикрытия.