— Он хочет, чтобы мы сложили оружие, — пояснил Лавелл, оглядываясь. — Он не намерен шутить.
Флемминг раздраженно поморщился.
— Хорошо. Эй, ребята, которые на виду, бросайте оружие под ноги. Всем остальным приказываю быть начеку. Мне все это сильно не нравится. — Он подошел к Лавеллу и бросил на землю свой поясной нож. — Скажите им, что мы подчиняемся, хотя так и не поняли, в чем наша вина.
Лавелл выполнил поручение, прибавив от себя:
— Мы торговцы, а не солдаты. Вы можете в том убедиться.
— Нас торговцы не интересуют, — ответил командир стражников, несколько остывая. — Нам нужен лишь венгр. Вот приказ царя Федора о его задержании. — Он показал бумагу с двуглавым орлом.
Ракоци в своей повозке попытался сесть, но, обессиленный, снова упал на подушки.
— Не бойся, Ксения, — задыхаясь, выдавил он и с напряжением поднял руку. — Я в полном порядке. Подай мне мой меч. Римский. Короткий. — Его рука затряслась. — Ну же, скорее. — Дрожащие пальцы обхватили эфес. — И спрячься. Тебе нужно спрятаться. Нельзя, чтобы тебя обнаружили. — Он огляделся. — Укройся под сиденьем возчика. Прижмись к стенке ящика — там тебя не найдут.
Ксения повернулась к дорожной кожаной сумке и вытянула из нее длинный византийский кинжал.
— Я не пуглива, супруг мой, и прятаться не хочу и не стану.
— Мы англичане, — заявил Флемминг, глядя в глаза русскому офицеру. — Мы везем товары на мой корабль. Он называется «Феникс». Мы ничего не имеем против царя. У нас есть охранная грамота, им подписанная и заверенная Годуновым. Скажите ему это, Лавелл. И добавьте еще что-нибудь в том же духе. Надо дать нашим время зарядить арбалеты.
Лавелл вспотел от волнения. Но надеялся, что русские этого не заметят, а если заметят, то отнесут испарину на счет выпивки и еды. Он медленно, с расстановкой перевел слова Флемминга, затем со вздохом промямлил:
— К сожалению, господа стражники, мы ничем не можем помочь вам. Поверьте, мы были бы счастливы, но — увы…
— Вы останавливались и в Вологде, и в Нижкове, — перебил его офицер. — Мы знаем, что венгр у вас. Отдайте беглеца нам — и все кончится хорошо. В царской грамоте велено задержать лишь его, но любой ценой, и, если вы вздумаете противиться, мы сокрушим вас. — Командир конников поднялся в стременах. — Служба есть служба.
— Если вы так поступите, наша королева заявит протест, — выслушав Лавелла, возразил Флемминг. — У вас будут неприятности.
— Ваша королева никогда ни о чем не узнает. Вы просто исчезнете. Как и многие в этой глуши. — Офицер повернулся к всадникам и отдал им несколько резких команд.
— Что он сказал? — спросил Флемминг, осторожно пятясь к большому столу, уставленному всяческой снедью.
— Он велел обыскать повозки и застрелить или проколоть пикой любого, кто попытается помешать, — ответил Лавелл. — Они всерьез вознамерились забрать у нас графа.
— А я всерьез вознамерился остановить их, — заявил Флемминг. — Англичане, к бою! — повысив голос, выкрикнул он. — Лавелл, скажите ему, что нас больше и что самоуправствовать мы им не дадим.
— Как пожелаете, — вздохнув, отозвался Лавелл.
— Значит, быть посему, — сказал командир отряда и дал своим людям знак.
Пришпоренные донские лошадки понеслись неуклюжим галопом к повозкам. Один англичанин тут же был ранен: копье пронзило ему плечо.
Вопль его донесся до выгона и пасшиеся там лошади взволновались. Роджер, Геза и еще двое возчиков рассыпались по полю, чтобы их успокоить. Дело было куда как серьезным, ведь табун в сотню голов мог броситься в лес.
Лавелл, едва успевший нырнуть под одну из повозок, прижался лицом к колесу. Он видел, как опрокинулся на спину его раненый соотечественник, затем послышался свист арбалетных стрел. Крики стражников показали, что они нашли цель. Одна лошадь упала, колотя копытами по опрокинутому котлу с супом. Всадник придавленный бьющейся тушей, безуспешно пытался отползти в сторону и громко бранился. Миг — и оземь рядом с ним грянулся его сотоварищ, изо рта и ушей поверженного хлынула кровь. Третьего стражника ударило в живот над бедром. Он дико взвыл и ухватился за древко стрелы, после чего завопил еще пуще. Командир, видя, что атака захлебывается, дал приказ конникам поворачивать лошадей.
Но их ждал сюрприз: из кустов им навстречу выбежали четверо арбалетчиков. Двое выстрелили: одна стрела прошла мимо, другая пробила шею лошади офицера. Тот, спрыгнув с седла, знаком велел отряду рассеяться и гортанно скомандовал:
— Шашки наголо! Режь их! Круши!
Шестеро стражников все еще были в седлах. Два арбалетчика, отшвырнув бесполезные арбалеты, вскочили с колен и побежали к кустам. Двое других выстрелили. Обе стрелы угодили в грудь наседавшего на них всадника, тот громко всхлипнул и повалился с пляшущего под ним, страшно скалящего зубы конька.
— Это ужасно, — прошептал, подползая к Лавеллу, Флемминг. — Но ничего не поделаешь. Придется их всех перебить. Иначе селян, нас приветивших, ждет неминуемая расправа, да и нам дома достанется на орехи. — Он щелкнул языком. — Разумеется, мы не могли им подчиниться, ведь выдавать раненого — последнее дело. Все, может, вышло бы по-другому, будь граф здоров.
— Разумеется, — с дрожью в голосе откликнулся Лавелл, уже и думать забывший о своей тяге к рискованным приключениям. Теперь ему страстно хотелось очутиться в Оксфорде, в своем уютном коттеджике, и никогда его более не покидать. Он прикусил губу, чтобы справиться с приступом ностальгии, и поинтересовался, с трудом ворочая языком: — Вы думаете, с крестьянами бы расправились?
— Несомненно, — заявил Флемминг. — Эти русские — сущие дикари. Они превосходят в жестокости как разрисованных туземцев Нового Света, так и бесноватых турецких дервишей. — Он изогнулся, чтобы вытащить из-под полы кривой кинжал с зазубриной на конце, и пояснил: — Я держу его для себя. Чтобы не даться им в руки живым. На всякий случай.
— Понимаю, — пробормотал Лавелл, страстно надеясь, что Флемминг не полагает, будто такой случай настал.
— А мои пистолеты остались в повозке, вот насмешка судьбы! Как бы они сейчас пригодились! — Флемминг изобразил, будто прицеливается в ближайшего всадника, потом, громко пыхнув, нажал на незримый спуск.
Командир стражников с шашкой наголо бежал вдоль повозок, пропарывая их парусиновые боковины и заглядывая в прорехи. Он выругался, услышав, как пал еще один его конник, и ударом клинка прикончил какого-то, видимо, сдуру на него наскочившего храбреца. Кто мог подумать, что торговцы умеют сражаться?! И трех минут не прошло, а отряд уже потерял пятерых. Так недолго и проиграть этот бой. И кому? Горстке жалких, изнеженных инородцев? Его затрясло от ярости, и он вскочил на задок очень крепкого с виду фургона, нюхом чуя, что цель уже рядом. Плотный полог был изнутри зашнурован, и командир нещадно избиваемого отряда заколотил по нему эфесом клинка, громко требуя, чтобы его немедля впустили. Никто не откликнулся, и он прорубил кожу двумя ударами шашки, призывая на помощь все небесное воинство. Лицо его возбужденно пылало.
Внутри фургона на самодельной кушетке из сдвинутых сундуков лежал человек, рядом стояла женщина с длинным византийским кинжалом. Поиски завершились — в том не было ни малейших сомнений.
— Ракоци, — произнес офицер с облегчением, чувствуя что у него кружится голова.
— Уходи, — крикнула женщина, поднимая кинжал. — Прочь, убирайся, я его не отдам!
— Ксения, — послышалось снизу, но она отмахнулась и шагнула навстречу стражнику.
— Убирайся! — В голосе ее не было страха, а кинжал в руке не дрожал.
Стражник хохотнул и взмахнул шашкой. Как он и рассчитывал, его горе-противница отбила удар плашмя.
Так мог поступить лишь человек, ничего не смыслящий в фехтовании, и стражник плавным движением отвел шашку в сторону, а затем с ныряющим выпадом вонзил ее в женскую грудь. Клинок вошел глубоко, но он всадил его еще глубже и отскочил, заливаемый струей крови. Из его горла вырвался торжествующий клич.
