— Вчера, кажется, прибыл кто-то еще? — с безразличным видом спросил Стефан у графа.

— Отец Эниоль Тимон и отец Вицус Феликено, — ответил незамедлительно тот. — Ломза и Ковновский в дороге. Будут здесь через день или два.

Отец Погнер поморщился.

— Им туговато придется, упаси их Господь.

— Да уж, — кивнул юный Дариуш, начиная осознавать, что Баторий, не слишком жаловавший монахов, решил сыграть с ними шутку. — Но зато с вами теперь все в порядке. Скажите, чего вам желательно? Представиться королю?

— Не помешало бы, — сухо подтвердил отец Погнер. От него исходил сильный запах сырой шерсти и мокрого снега. — После того как нас примет епископ.

Дариуш взглянул на Стефана, усердно натиравшего воском седло, перекинутое через спинку высокого кресла.

— А разве вам не следует поначалу увидеться с королем?

— Король — наш попечитель, и только. Конечно, как уроженцы Польши, мы почитаем его. Но служим церкви, — ответил иезуит, отметая небрежным жестом возможные возражения. — Поэтому перво-наперво нам надлежит склониться пред тем, кто выше нас саном. — Его тонкие губы дрогнули, изобразив подобие мрачной усмешки.

— Королю это может не понравиться, — заявил юный граф. — Ведь именно по его повелению вы отправляетесь в русские земли.

— Мы едем туда как носители истинной веры, — возразил отец Бродский, самый молодой из четверки. Он покосился на отца Погнера — словно бы в ожидании похвалы.

— Вот-вот, — кивнул тот и отрывисто бросил: — Где размещается иерарх?

На вопрос отозвался Стефан.

— В соседней деревне, достойные пастыри. В доме, что возле церкви. Его нетрудно найти. Но прежде не лучше ли вам обсушиться и подождать, когда стихнет метель?

Иезуит выпрямился.

— Нам некогда ждать. — Он посмотрел на спутников. — Надевайте плащи, мы уходим.

— К епископу можно отправить посыльного, — не отступался Стефан.

— Не думаю, что это уместно, — холодно возразил отец Погнер. Он перевел глаза на натужно покашливающего соседа. — Останьтесь тут, отец Краббе и спросите врача. Если, конечно, хотите окрепнуть к отъезду.

Отец Краббе перекрестился.

— Боже милостивый, — прошептал он на латыни и кашлянул снова. Ему было где-то под тридцать, но болезненная сутулость и землистый оттенок лица делали его старше.

— Отец Корнель, отец Бродский, ступайте за мной, — приказал отец Погнер и поинтересовался: — Кто доложит о нашем прибытии королю?

— Я, — сказал Стефан. — И незамедлительно, добрые пастыри, — добавил он, не скрывая иронии.

Но стрела прошла мимо, ибо те уже исчезали за дверью — хмурые, неприступные, один за одним.

Отец Краббе, пошатываясь, прошел к огню. Сутана на плечах его была совершенно мокра. Он помедлил мгновение, опершись о каменную каминную полку, затем преклонил колени и стал молиться. Было заметно, что его бьет озноб.

— Зари, немедленно разыщи графа Ракоци, — приказал Стефан Баторий и отошел от кресла, разом сбросив с себя личину полировщика седел.

Мгновенно сообразив, чего от него ожидают и внутренне веселясь, Зари опустился на колено и поцеловал Стефану руку.

— Будет исполнено, ваше величество, — произнес с придыханием он и стремглав выбежал из помещения.

Глаза отца Краббе округлились, лицо побледнело. Вмиг превратившись в коленопреклоненное изваяние, он испуганно прошептал:

— Государь?

Стефан медленно наклонил голову.

— Да восстановит Господь твои силы, достойный отец. Я — Стефан Баторий, а ты — Милан Краббе. Так, кажется, называл тебя отец Погнер? — Видя, что бедный монах не может оправиться от потрясения, он счел возможным продолжить: — Сожалею, что ты прихворнул. Не подобает людям, мне служащим, терпеть без надобности излишние муки. Поэтому я послал за алхимиком, что стоит всех местных врачей. Те только прижигают да мажут, а более ни на что не способны, но человек, какого я вызвал, разберет твою хворь.

— Простите моих спутников, государь, — взмолился обретший дар речи иезуит. — Никто из них не хотел нанести вам оскорбление. Просто отец Погнер вас не признал. — Он закрывал рот рукой, стремясь удержать кашель. — Истинно говорю, ваше величество, он не признал вас.

— Ну разумеется, — сухо сказал Стефан, вовсе не убежденный, что это действительно так. — Однако ему следовало бы знать, что его долг повиноваться в первую очередь мне, независимо от своих пристрастий и предпочтений.

— Ох, он все сознает, ваше величество… он повинится… — Монах снова закашлялся, впервые за долгое время мысленно возблагодарив свой недуг, давший ему возможность умолкнуть, не кончив фразы.

— Он сам поставил себя в неприятное положение, — отрезал король. Больная нога его вдруг заныла, и ему пришлось привалиться к каминной полке, чтобы дать ей передохнуть. — Впрочем, я ценю искренность в людях и приму его извинения. При условии что он и впрямь переменит свою точку зрения. Или ему придется настаивать на своем в каком-то другом месте. — Стефан потер ноющее бедро. — Зима никого не обходит. Мои люди тоже болеют. Нескольких даже пришлось отослать в монастырь.

— Слуги Господа вылечат их, — отозвался монах.

— Возможно. — Король поднял глаза и увидел юного графа. — Ну, — буркнул он, — почему ты один? — Глаза его потемнели.

— Ракоци сейчас явится, ваше величество, — произнес Зари с небрежным поклоном. — Он просит не гневаться на него за вынужденную заминку.

В другой ситуации Стефан вскипел бы, но запасы его раздражительности уже исчерпал проступок отца Погнера, и он ограничился тем, что спросил:

— Чем же он занят?

— Загружает печку. Ту, что походит на улей. — Юноша пренебрежительно фыркнул. — А слуга его промывает какие-то зеленые камешки. Если бросить их в кислоту, получится медь. — Он неодобрительно покачал головой. — Так они мне сказали.

— Ты поторопил их? — осведомился Стефан с легким оттенком неудовольствия.

— Я сказал, что прибыла новая группа иезуитов и что один из них болен. — Зари тряхнул головой, отчего его белокурые волосы разметались и легли веером на меховой воротник. — Он ответил, что прерывать процедуру нельзя. Иначе труды его будут напрасны.

— В таком случае, подождем, — спокойно сказал Стефан, хотя морщинка над его переносицей углубилась. — Надеюсь, не очень долго.

— Будьте уверены, — откликнулся Зари, картинно подвытащив свою саблю из ножен. — Не то я поговорю ним по-свойски.

— Лучше не суйся, — остерег фаворита Стефан. — Граф мигом тебя урезонит.

Юноша рассмеялся.

— Не думаю, государь. Графу за сорок, и одевается он как для танцев.

— Не суди о людях по внешности.

Король усмехнулся и покосился на иезуита. Тот пытался творить молитву, продолжая мучительно кашлять.

— Я солдат и сужу обо всем по-солдатски, — заявил заносчиво Зари, но тут же смолк, ибо в караулку вошел человек средних лет в отороченном мехом и серебром черном ментике поверх красного доломана. Легкой походкой приблизившись к королю, он склонился к его руке.

— Простите за опоздание, ваше величество, но мой атанор наконец разогрелся и я какое-то время не мог от него отойти. Зато через три дня, вы получите то, что хотели. Думаю, все пройдет хорошо. — Ракоци посмотрел на монаха. — Это ему нужна помощь?

— Ему. Слышите, как он кашляет? — Стефан Баторий отошел от камина и опустился в кресло. — Можно его как-либо поддержать? — спросил он, пытаясь расположиться так, чтобы нога меньше ныла.

Ракоци ответил не сразу. Он для начала склонил голову, прислушиваясь к свистящим хрипам, вырывающимся из груди отца Краббе, потом ощупал его лоб, шею, руки и лишь затем, выпрямляясь, сказал:

— Полагаю, да. Болезнь зашла далеко, однако есть способы справиться с ней. — Граф щелкнул пальцами, привлекая внимание иезуита. — Я приготовлю некое снадобье. Оно не из средств, одобренных церковью, но в нем нет ничего дьявольского. Смесь можно освятить для вящей уверенности. Вы согласитесь ее принимать?

Отец Краббе попытался вздохнуть поглубже, но лишь закашлялся и просипел еле слышно: