— И Господи тому помоги, — дерзко сказал Анастасий. — Ты слишком заносишься, княже. И без оглядки на Церковь стремишься усесться на трон. Но власть церковная выше царской. И тебе надо бы помнить о том. Много выше, Василий Андреевич. Православие — сердце России, в нем — средоточие ее силы и славы. Подумай, где ты окажешься, если церковь восстанет против тебя?

— А ты, значит, мыслишь, она поддержит тебя? — не веря своим ушам, вопросил князь Василий. — Ох, Анастасий, да ты не рехнулся ли? Что ты затеял в безумной гордыне своей?!

— Ничего, что могли счесть бы крамольным, — возразил Анастасий. — Твое главное заблуждение в том, что ты почитаешь мою ревностную заботу о благе отечества игрой. — Он сцепил пальцы в молитвенном жесте. — Я неустанно пекусь об обережении России от скверны, какую несут нам католики и монголы, а для тебя это все пустяки. Тебе все равно, кто будет стоять во главе православного мира. Ты крестишься на иконы и мнишь, что того с тебя предовольно. Ан, нет, брат мой, нет. — Он сокрушенно качнул головой. — Сожалею, что ты не радеешь за веру. Нас со всех сторон осаждают безбожники, и спасение наше лишь в ней.

— И потому ты дал разрешение Ксении на брак с инородцем, — ехидно заметил Василий.

— Что ж, — кротко вздохнул Анастасий. — Ей ведь был нужен хотя бы какой-нибудь муж.

— И ты, стало быть, надеешься, что Церковь вознаградит тебя за такое деяние? — презрительно хмыкнул Василий. — Уверовал, значит, в собственную непогрешимость? И уже, вижу, не мыслишь, что кто-либо может в ней усомниться.

Анастасий дал сроднику выговориться, потом, как ни в чем не бывало, сказал:

— Печально, что мы вечно лаемся, брат. — Он подался вперед и поцеловал Василия в щеку. — Спасибо тебе за проявленную заботу. Поверь, твое предложение весьма умилило меня. Мы, правда, не пришли к соглашению, но это в порядке вещей. Ветви рода как ветки дерева: каждая тщится продвинуться далее остальных. Ты не сумел подвигнуть меня на отказ от моих устремлений, и я не вижу смысла длить этот разговор. Давай распрощаемся мирно, без гнева. Как бы там ни было, а я все же желаю, чтобы все твои чаяния сбылись.

Василий оторопел и уже было хотел просить гостя остаться, но вовремя понял, что подобное проявление слабости тот неминуемо обернул бы против него. А потому он лишь поклонился лукавцу и, скроив постную мину, с достоинством произнес:

— В другой раз, возможно, мы лучше столкуемся. Когда ты опять соизволишь меня навестить.

— Возможно, — уронил Анастасий, крестясь на иконы, затем, поклонившись в пояс, ушел. Покидая пределы Кремля, он постоянно оглядывался, нет ли за ним слежки, ибо не доверял своему сроднику ни на грош.

Василий, вздыхая и морщась, битый час просидел в одиночестве, обескураженный неудачей. На Анастасия у него был расчет. И нешуточный, так как Дмитрий с Иваном наотрез отказались вступить с ним в союз. А теперь из-под рук ускользнул и этот строптивец, пренебрегая посулами, каким позавидовал бы любой. Он всегда был увертлив, брат Анастасий, как надоедливая блоха! Но ведь и увертливых блох в конце концов ловят и давят. От этой мысли Василий повеселел и, дав себе слово, когда придет срок, обязательно отомстить обидчику за пережитое унижение, погрузился в обдумывание своей новой стратегии, к какой уже не подвёрстывалась бы родня. Чем дольше он думал, тем более выходило, что успех вполне достижим. Шут с ней, с родней, — у него ведь есть и союзники, и верные слуги. И тех и других будет больше через какой-то годок. Он войдет в силу, и братья, кусая от зависти локти, уже не осмелятся выступить против него. Правда, ему предстоит свалить двух титанов: Романова и Годунова. С Борисом это проделать будет нетрудно, ведь мать его из татар. В Кремле найдется немало бояр, косо поглядывающих на выскочку-полукровку. А вот Никиту, пожалуй, так просто не съешь. Род Романовых познатнее рода Шуйских, тут ничего не попишешь, да и свою первую женку царь Иван взял из этой семьи. Бояре все как один признают за ним право опекать царя Федора и будут признавать до тех пор, пока он, Василий, не сочтет нужным посеять в их головы сорные зерна сомнений.

Тут Анастасию и карты бы в руки — он взял бы на себя весь риск. В случае неудачи первым на дыбу повлекли бы его, и за ним можно было бы отсидеться, то бишь от всего откреститься. Я, мол, не я, и лошадь совсем не моя. Лучше пожертвовать малым, сохраняя большое. Василий поднялся с кресла и заходил по светелке, косясь на иконы. Церковь — вот главная незадача ведь без ее одобрения царем стать нельзя. А ну как митрополит заартачится и воспротивится его возвышению? Тогда все мгновенно застопорится, пойдет кобыле под хвост. Ах, Анастасий, как же сейчас ты мне нужен! Ты, твои плутни и твои связи. Духовенство московское, кажется, весьма благосклонно к тебе.

Сделав еще один круг по светелке, Василий пришел к единственно правильному решению. Раз Анастасий кобенится, значит, его надо будет принудить силком. Это попроще, чем самому торить подходы к святошам. Надо лишь поискать, за что ухватиться, а такое, конечно, найдется. Непременно найдется, а уж тогда…

Тут размышления великого князя были прерваны приходом слуги. Тот, низко кланяясь, доложил, что прибыл посыльный из польской миссии и что он в общей комнате для прислуги — ждет, когда его примут.

Василий усмотрел в этой вести хороший знак.

— Веди-ка его сюда, — велел он, не глядя на холуя. — Да смотри — поживее.

Иезуиты настаивали, чтобы весь их наемный люд рядился в польское платье, и потому Юрий предстал перед князем в плаще на волчьем меху — с откинутым на спину капюшоном и распущенной верхней шнуровкой. Перекрестившись на иконы, он поклонился хозяину.

— Я ждал тебя дней через пять, — сказал Василий, не снисходя до любезных приветствий. Юрий был всего лишь его инструментом и не заслуживал лучшего обращения. Он указал на простую скамью у стены: — Сядь-ка, да расскажи, с чем ты прибыл.

Юрий кашлянул, но остался стоять.

— Дело в общем пустячное, великий князь.

Официальное величание насторожило Василия, но он подавил волнение и грозно глянул на нежданного визитера.

— Если так, то зачем ты явился? Что мне в твоих пустяках?

Ошеломленный столь холодным приемом, Юрий невольно поежился.

— Я… я думал… вы ведь сами велели без промедления вам обо всем сообщать.

— Ну-ну, — буркнул Василий, не сводя с него глаз. — Ладно, выкладывай, что там.

— Мы… к нам пришла депеша из Польши. Первая в эту весну. — Юрий еще раз кашлянул, приходя понемногу в себя. — Там говорится, что отец Краббе получил повышение и должен в конце лета уехать. Ему по возвращении восвояси обещан епископский сан. Король Стефан назначил на его место другого священника — тот здесь появится в августе, а может быть, в сентябре. — Он все еще прятал глаза и не смотрел на князя. — Им неизвестно, что я прочел это письмо.

— Прекрасно, — одобрил Василий, прикидывая, как использовать к своей выгоде сию незначительную новостишку. — Что там было еще?

— Более ничего. Однако хочу добавить, что отец Погнер отказался пересылать почту Ракоци с документами из посольства. Отец Краббе взял на себя этот труд, и бумаги венгра ушли к архиепископу, перед которым отец Краббе регулярно отчитывается обо всем, что тут происходит. — Юрий вздохнул. — Отец Погнер не имеет права запретить отцу Краббе сноситься с архиепископом, но он вне себя.

— В этом нет ничего нового, — строго сказал Василий.

Юрий растерянно оглянулся, словно ища поддержки у стен.

— Но обстановка еще никогда не была такой накаленной. — Он неловко переступил с ноги на ногу. — Миссию, можно сказать, лихорадит. Все тихо шушукаются между собой.

— О чем же? — Василий, ехидно прищурился. — Говори. Но учти: глупых сплетен я не терплю.

— Это не сплетни. Все поляки уверены, что с отъездом отца Краббе, держащего сторону Ракоци, у отца Погнера будут развязаны руки и он наконец-то разделается со своим заклятым врагом. — Юрий тряхнул головой. — Посольство не встанет за венгра: тот никому не по нраву. Кое-кто уже поговаривает, будто он продал душу самому сатане.