— Скорее. Вот и он.

— Вот и он, — сказал Лол. — Вот и Седрик.

«Всезнайка» задавал вопросы и предлагал несколько вариантов ответа (кнопки А, Б и В), правильные ответы вознаграждались скромными призами наличными, и сумма приза зависела от того, насколько далеко вам удалось проникнуть в страну знаний. Чтобы преуспеть, нужна была большая команда, располагавшая хотя бы приблизительными сведениями из области истории, географии, этимологии, мифологии, астрономии, химии, политики, поп-музыки и телевидения. Самое главное, телевидения — из истории его развития с момента зарождения до наших дней. Предполагалось, что весь остальной материал, так или иначе, должен распространяться посредством телевидения. И действительно, Ричард заметил, что «Всезнайки» нового поколения, стоявшие в пабах, где он бывал, были пропагандистами телевидения: они отвергали все написанное и, напротив, с энтузиазмом приветствовали все аудиовизуальное. Фирма-производитель назвала автомат, установленный в «Колдуне», «Умные деньги»; Ричард про себя иногда называл его фондом «За глубокомыслие», иногда Алефом, но все остальные называли его «Всезнайкой».

— Вот и Седрик. Что такое… «infra dig»?

Ричард приник к экрану, на котором появилась надпись:

— Не важно, быстро вы будете его выполнять или медленно, — резко ответил Ричард, тыча в кнопку В. — В любом случае вы будете его выполнять неохотно. Это ниже вашего достоинства. Infra dignitatem.

— Ай да Седрик, — сказал Бэл.

На экране появилась новая надпись:

— Даррен звучит неплохо, — сказал Ричард. — А может, Дуэйн? Дуэйн Лоуренс?

— Давай, Седрик, — сказал Лол. — Жми.

Седрик? Когда здесь, в «Колдуне», начинали подшучивать друг над другом, это происходило следующим образом. А именно: вы выбирали человека, цеплялись к какой-нибудь явной и неизменно злополучной его черте, а затем начинали цепляться к ней постоянно, при первой же возможности, двадцать четыре часа в сутки, вчера, сегодня, завтра. Это могло быть что угодно: так Бэл был балдой, Мэл — малахольным, Дэл — деловым, Джэл — обожал желейные конфеты, Гол щеголял опрометчивой татуировкой на горле — сделанного не воротишь (поверх пунктирной линии было написано «ОТРЕЖЬ ЗДЕСЬ»), а Лолу порвали ухо во время игры в регби. А что касается Ричарда, они не знали, с какого бока к нему подступиться, и поэтому называли его то Красный Глаз, то Джетро, то Пугало, то Ходячая Энциклопедия, то мистер Плюшка, то лорд Байрон… Часто в подобных затруднительных ситуациях внести ясность помогает все то же незаменимое телевидение; и теперь они обычно называли его Седрик — по имени жеманного старого дуралея, который вел дневную телевикторину о словах. Ричард чувствовал, что у него много общего с представителями рабочего класса (он понимал ежечасно преследующие их беды), но двадцать лет назад, когда они выглядели хуже, они нравились ему больше. Кстати, у них было для него еще одно прозвище. Но он пока о нем не знал.

— Так держать, Седрик. Так держать.

И Ричард взял старт. В этой игре вопросы повторялись, поэтому тут нужна была память. У Ричарда была настоящая память, она на несколько порядков превосходила ту хромающую клячу, которую миллионы людей считают памятью. В «Колдуне» вопрос о том, значат ли вообще что-нибудь знания и ум, оставался открытым. Но для «Всезнайки» знания, казалось, действительно имели значение и честно вознаграждались новенькими монетками и электрическим звоном.

Иногда — вот как сейчас, — когда Ричард с гордым и напряженным лицом включался в игру, на ходу выдавая значения и производные слов, публика смолкала. Он высмеивал грамматические ошибки, то и дело появлявшиеся на экране (данный оракул был полуграмотным, склонным к небрежности в синтаксисе и пунктуации), звонко выкрикивал ответы, прежде чем кто-нибудь успевал прочесть вопрос. «Какое собирательное существительное употребляется для обозначения ворон? Стая, выводок, клан». «Конечно стая. Эти собирательные существительные иногда звучат странновато». «Чем занимается наука орология? Птицами, горами, металлами». «Oros — это гора. Обычно, когда речь идет о сказочной, волшебной горе. Над волшебной горой кружат черные вороны, а в ее недрах зарыты сокровища». «Как давно на земле был последний ледниковый период? 10 000, 100 000 или 1 000 000 лет назад». «Не так давно, как вам кажется». Раздаются звонкие трели электрических жаворонков. «Эти собирательные существительные они, должно быть, выискивали у разных чокнутых поэтов». «Одно „т“ и два „л“». «Не задавайте мне вопросы по орфографии. Вы сами безграмотные». «Боже, нет, вы только посмотрите. 1968». «Красное смещение». «Bondir — значит „прыгать, скакать“». «Шесть». «Марс». И все в таком духе — десять, двадцать, пятьдесят пенсов, пока его не сбивала с толку какая-нибудь хохма покойного комика или байка о рок-звезде. Но к тому времени Лол, Пэл и все остальные были уже вконец убаюканы его мастерством, его Всезнайством, так что в тишине отчетливо слышалось предостерегающее тикание часов. Ричард спешил, нервничал и в результате тыкал не на ту кнопку, и тогда золотая жила иссякала и нужно было начинать все заново. Ведь поиски истины никогда не кончаются. Поиски новых знаний, как и история развития Вселенной, — это сага все увеличивающегося уничижения. «Кого называли последним человеком, который прочел все? Кольриджа. Хэзлитта. Гиббона». «Кольриджа. Это был Кольридж». Прошло двести лет, и теперь никто не в состоянии прочитать и миллионной части всего, что было написано, и с каждым днем эта доля будет все меньше. И каждая новая книга будет охватывать все меньшую часть целого.

— Пошли, — сказал Гвин. — Нам пора.

Ричард смотрел на экран — поиск истины продолжался. «Что такое копролит? Скальная порода, нефтяное месторождение, ископаемый помет». Уже уходя, Ричард, не думая, ткнул в кнопку А (не думая, потому что на первый вопрос каждой серии отводилось две попытки). Потом раздраженно ткнул Б. Снова мимо.

— Дерьмо! — воскликнул он.

— Ископаемый помет! — сказал Пэл с насмешливой авторитетностью, когда вопрос уже исчез с экрана.

— Ну конечно же. Ведь kopros — это дерьмо. «Копрофилия» — от этого же корня.

— Нетипичный случай, — сказал Гвин.

Ричард посмотрел на него.

— Я думал, ты знаешь насчет дерьма.

Публика неуверенно рассмеялась. Все, что изрекал Гвин по телевизору, было продуманно уместно и остроумно; но дерьмо по сути своей было слишком реально — и не очень приятная тема для разговора.

— Гомер кивает, — сказал Бэл. — Седрик кивает. И Аносмия кивает.

Аносмия — это потеря обоняния. Несмотря на отменную память, Ричард не помнил, чтобы аносмия когда-то фигурировала в вопросах «Всезнайки». Он не знал, что они называют его Аносмией — не потому, что он ею страдает, а потому, что в тот раз смог разгадать это слово. Опустив голову, он побрел сквозь толпу вслед за Гвином на первый корт.

— Вряд ли мне сегодня удастся сосредоточиться. — Встряхивая кистями рук, Гвин подпрыгивал и приседал, как футбольная звезда на миллион фунтов стерлингов, с хмурым и грозным видом выбегая на поле. — Все время думаю об этом маньяке в нашей спальне.

— Неужели она действительно… Как ты?..

— О, наш гость оставил визитную карточку, не беспокойся, — сказал Гвин брезгливо. — Не понимаю, откуда только берутся такие извращенцы?

— Боже правый, ты хочешь сказать, что она…

— Слушай, кончай, ладно.

Если бы сегодня в семь утра Ричарду сказали, что днем он будет играть в теннис, он рассмеялся бы этому человеку в лицо. Нет, не так. Он попытался бы рассмеяться ему в лицо. В любом случае это вряд ли бы ему удалось. Ричард думал, что забыл, как играют в эту игру, но его тело, несмотря на больной нос и подбитый глаз, похоже, помнило, как это делается. Его тело помнило. Низкое зимнее солнце косо светило ему в лицо. Когда он подбросил мяч для подачи, в темноте, за ставнями век вспыхнул образ: пылающий шар в центре его ракетки был похож на Сатурн.