— Спасибо. Как дела, Энстис?

Не поднимая головы, Энстис сообщила ему все, что ему нужно было знать. Не было нужды говорить Ричарду об оперном критике, или о балетном критике, или же о радиокритике. Радиокритик был здесь — высунувшись из окна, он тер глаза и глубоко дышал. Не было необходимости говорить и о критике раздела изобразительного искусства, который сидел за столом и всхлипывал, уткнувшись в мокрые от слез ладони. Ричард спросил о кинокритике, и ему рассказали жуткую историю — оказалось, что несколько часов назад он выскочил на минутку купить сигарет. Ричард был рад услышать, что театральный критик, который готовил театральное обозрение для ближайшего номера, сидит в своем закутке наверху. Ричард решил к нему заглянуть и справиться, как идут дела. Бруно сидел за маленьким столиком, а его голова, как обычно, лежала на клавиатуре пишущей машинки. Ричард ухватился за его волосы и с силой потянул вверх: так ему удалось увидеть, что Бруно, прежде чем отключиться, почти успел закончить первое слово своей статьи. Ему удалось напечатать «Чехо…». Ричард слышал, что темой обозрения Бруно была новая постановка «Трех сестер». Подходя к литературному отделу, Ричард увидел поднимавшегося по лестнице кинокритика. Лицо кинокритика выражало полное безразличие, но двигался он так целеустремленно, что наверняка врезался бы в противоположную стену за столом Энстис. Но на пути кинокритика оказалась коленопреклоненная фигура балетного критика. Ричард вышел из литературного отдела и, переступив через кинокритика и балетного критика, направился в кабинет издателя, располагавшийся этажом выше: он там скрывался, когда там не скрывался сам издатель.

Прежде всего его интересовало следующее. Почему до сих пор нет никаких известий от Гэл Апланальп? Почему до сих пор не надрывается телефон? Где же длинный, благожелательный и детальный критический разбор его романа «Без названия»? Можно ли ставить на Стива Кузенса? Ричард подумал: а что ему мешает взять и самому позвонить Гэл Апланальп. Должно быть, гордость и сознание собственной значимости как писателя. Поэтому, закурив сигарету, он взял и позвонил Гэл Апланальп.

— Дело движется, — сказала она. — Фактически вопрос решен.

Само собой, она имела в виду не роман Ричарда, а литературный портрет Гвина Барри на 5000 слов, вызвавший широкий интерес. Гэл назвала сумму, которая равнялась годовой зарплате Ричарда в «Маленьком журнале».

— А что с моей книгой? — помолчав, спросил он.

— Я оставила для нее выходные. Сегодня же вечером заберу ее домой. Гвин говорит, она замечательная.

— Гвин ее не читал.

— А-а.

Попрощавшись, Ричард повесил трубку и попытался заняться какой-нибудь конструктивной деятельностью. Он обзвонил нескольких издателей, выяснил названия трех книг и запросил на их рецензию. Автором первой книги была Люси Кабретти, автором второй — Эльза Отон и автором третьей был профессор Стенвик Миллз. Вы, возможно, помните, что эти три человека входили в жюри премии «За глубокомыслие». Затем, обзвонив нескольких сотрудников «Маленького журнала», Ричард договорился о трех положительных рецензиях. Поверьте, у него были на то свои причины. Когда он уже собирался встать и отправиться к Энстис, она сама заглянула в комнату и внимательно посмотрела на Ричарда.

— Есть причины для беспокойства, Энстис?

— Нет. Думаю, мы прорвемся.

— Козмо уже намного лучше. И Хьюго тоже.

— Знаешь, я действительно уважаю Хьюго — он умеет взяться за дело. Нет, речь о Тео.

— Что такое?

По давней дурацкой традиции последняя страница книжного раздела (на ней помещались обзоры художественной прозы) шла в печать вместе с материалами раздела «Искусство». Обзоры художественной прозы считались делом выгодным. В «Маленьком журнале» это был лакомый кусочек, часто становившийся яблоком раздоров: тот, кому выпадало писать обзоры художественной прозы, в конце концов, мог продать с десяток новых книг в твердом переплете в архив на Ченсери-лейн. И Ричард с удовольствием писал обзоры художественной прозы. И даже главный редактор был не прочь их писать.

— Он хочет знать, может ли он отправить их нам по факсу, — сказала Энстис.

— У него нет факса. А главное — у нас нет факса.

— Так я ему и сказала.

— Короче, скажи ему, чтобы вылезал из кровати, одевался, садился на автобус и привез их сам. Как обычно.

— Голос у него был немного…

— Нисколько не сомневаюсь. — И Ричард сказал Энстис, что если ей не трудно — и если Тео действительно все написал, — пусть она ему позвонит и заставит привезти обзоры. Прежде чем она вышла, он спросил: — Как ты?

— Прекрасно, правда. Для погибшей женщины, которую использовали, а потом вышвырнули вон. Приходил Р. Ч. Сквайерс.

— Ужас. Он еще придет?

— Не знаю. А мы еще увидимся?

— Конечно, Энстис.

Она вышла. Она вышла очень медленно, неохотно отпуская его. Когда Энстис исчезла за дверью, голова Ричарда внезапно упала на грудь и застыла под прямым углом к его блестящему жилету, опустившись на сорок пять градусов… А то, согласно расчетам, не так уж мало. К примеру, скорость углового перемещения звезды Барнарда составляет 10,3 угловые секунды в год. Это лишь четвертая часть скорости склонения Юпитера, составляющая около шести градусов в год. И тем не менее ни одно другое небесное тело не выказывает такой прыткости. Вот почему ее называют «летящей» звездой… Уронив голову на грудь, Ричард изменил свои взаимоотношения с квазарами на тысячи и тысячи лет. На самом деле. Поскольку квазары находятся так далеко и удаляются с такой огромной скоростью. Все это помещало проблемы Ричарда в контекст вселенной.

Через одиннадцать часов он сидел с Энстис за столиком в кафе «вечная книга». Журнал был подготовлен к печати или, как говорят английские типографщики, «уложен в постельку», как укладывают маленьких детей. Взрослые же укладывают в постель друг друга.

Слегка перекусив и выпив несколько стаканов воды, «Маленький журнал», убаюканный негромким напевом, позабыл о своих страхах и мирно улегся в постельку. Театральный критик Бруно закончил свой опус о «Трех сестрах». К сожалению, он оказался всего в тридцать слов длиной. Оперный критик Хьюго так ничего и не написал. Хотя он полдня держал голову под струей ледяной воды и Энстис занималась с ним дыхательной гимнастикой. Эта гимнастика напомнила Ричарду занятия, которые они посещали вместе с Джиной: взрослые люди сидели кружком на полу и во все глаза смотрели на учителя, совсем как дети, которые у них должны были вскоре появиться. Радиообозреватель Отто закончил свой текст, потом разорвал его в клочья и выбросил в окно. Кинокритик Иниго сквозь слезы заявил, что предает свою поэзию ради денег. На эти слова обернулось несколько человек — сначала с тревогой, а потом с негодованием: хочешь сказать, что кому-то здесь платят деньги? Ближе к сумеркам Ричард и Энстис уже начали думать, что им предстоит еще одна «черная» пятница. Выглядело это следующим образом: семеро критиков раздела «Искусство» сидели и молча смотрели друг на друга. А Ричард в это время пытался «сшить» лоскутное одеяло из рекламных объявлений, кроссвордов и шахматных задач.

— Какой забавный этот Иниго, — сказала Энстис, допивая белое вино.

— Чрезвычайно забавный, — сказал Ричард, допивая виски.

Иниго лежал тут же — на ковре. Щедро одаренный, как, впрочем, и все они, каждый в своем роде, Иниго написал 7500 в общем вполне связных слов про один болгарский мультфильм — это все, что он видел за последние две недели или о чем еще помнил.

Энстис молитвенно склонила голову. Ричард, как обычно, уставился на пробор в ее волосах. Казалось, на этой черте встречаются две враждующие силы и ведут между собой ожесточенную схватку. Боже мой, какие растрепанные волосы бывают у людей на улицах, эти волосы словно состоят из отдельных прядей, не завитых, а просто спутанных, свалявшихся и торчащих в разные стороны. Волосы у Энстис были очень длинные — ниже пояса — и непослушные, она завязывала их в хвост, тяжелый, как старый корабельный канат. И ее волосы выглядели так, будто она их никогда не мыла. Энстис подняла голову и улыбнулась Ричарду с извиняющейся нежностью.