Известие о предстоящем бракосочетании Клэр Блейк и Энтони Белла наделало немало шума в светских кругах. Газеты посолиднее публиковали подробные отчеты с фотографиями жениха и невесты, газеты пожелтее расписывали дополненные сенсационными слухами похождения звездной пары.

На фоне этой шумихи практически незамеченной осталась заметка, в которой говорилось, что состояние мисс Блейк, еще недавно оценивавшееся в пятнадцать миллионов долларов, в последние дни резко сократилось почти в пять раз.

Что касается еще одного события – поступления на счет Джины Эккерс восьми миллионов долларов, – то о нем узнали не более десяти человек, включая соседку Джины, Ольгу.

Бар, где обычно встречались Дэниел и Форстер, располагался на углу соседней улицы и практически ничем не отличался от десятков подобных баров в этом районе Сан-Франциско: барная стойка, с десяток столиков, четыре отдельные кабинки да музыкальный автомат в углу. Но каждый, кто попадал сюда впервые, сразу или по прошествии некоторого времени начинал ощущать себя как-то не так, как будто оказывался в некоем параллельном измерении, где все такое же, привычное, знакомое, но чего-то, однако, не хватает. Озадаченный новичок беспокойно оглядывался, принюхивался, чесал затылок и, не найдя ответа, доставал из кармана пачку сигарет. И вот тут кто-то – либо сосед по столику, либо бармен – обращал его внимание на неприметную табличку с лаконичной надписью: «У нас не курят». Разумеется, такой запрет отвращал от заведения потенциальных клиентов, но хозяин бара, рыжеволосый толстяк по имени Джефф, оставался непреклонен. «Моя первая жена умерла от рака легких в сорок два года, – говаривал он. – Если бы не чертов табак, мне не пришлось бы жениться во второй раз».

Заведение работало круглосуточно, и в воздухе стоял неистребимый запах лука и жареного мяса. На стенах висели постеры с изображением нанизанных на вертел цыплят. Другие рекламировали бразильское пиво и зеленый чай. Взятая в рамку газетная вырезка с гордостью сообщала, что однажды здесь подкреплялся Том Круз.

Обычно Аллан и Дэниел обсуждали здесь оперативные вопросы, но в этот раз Форстер, заметив состояние молодого человека, напрямик спросил, в чем дело.

– Дело в том, Аллан, что Клэр Блейк вернула деньги не только тебе, но и Джине.

– Какие деньги?

– Что-то около восьми миллионов. Это и страховка за Саймона, и какие-то его средства. Честно говоря, я не вдавался в детали.

– Ну и в чем проблема? – с простоватым видом спросил Форстер, подзывая официанта и заказывая два «будвайзера».

– Не притворяйся, Аллан, – нахмурился Дэниел. – Проблема в том, что она теперь миллионер, а я...

– Ну и что? – хмыкнул Форстер. – Извини, но у тебя какие-то дремучие представления о современном обществе.

– Может быть, но какие есть, такие есть. В прошлый раз я предложил ей переехать в Сан-Франциско и Джина вроде бы даже согласилась, но что она скажет теперь?

– Ты хочешь услышать мой совет?

Дэниел сдержанно кивнул.

– Совет прост: деньги и любовь – это понятия из разных сфер. Хочешь говорить с ней о деньгах, говори о деньгах; хочешь говорить о любви, говори о любви.

– Другими словами вести себя так, словно я об этих деньгах ничего не знаю?

– Примерно так. И не дави на нее с переездом. Дай ей свыкнуться с новой ситуацией, осмотреться. Может, возьмешь отпуск?

– Нет, пока не буду.

Они допили пиво, обсудили дела и разошлись: один – опечаленный свалившимся с неба богатством, другой – счастливый тем, что у него есть на кого потратить свои миллионы.

Больше всего на свете Джина не любила мыть посуду, но когда вернувшаяся после прогулки с Коннором Ольга вошла на кухню, то не только застала подругу за нелюбимым занятием, но и услышала, как та негромко напевает себе под нос что-то лирическое.

У Джины действительно было прекрасное настроение. Она улыбалась, вспоминая, в какое отчаяние пришел Дэниел, обнаружив, что израсходовал все запасы презервативов. Она улыбалась, вспоминая выражение, появившееся на его лице, когда он взглянул на часы и понял, что опаздывает на самолет. Она улыбалась, вспоминая, с какой поспешностью Дэниел покинул ее квартиру. В какой-то момент даже показалось, что он готов выскочить за дверь не одеваясь. Все было абсолютно, совершенно, неоспоримо великолепно.

Любовь приходит как смерч. Никто не знает, когда и где она рождается, и лишь немногие способны определить ее приближение и решить, остаться ли на пути грозной стихии или броситься в ближайшее убежище, чтобы переждать гибельный шквал. Тот, кто выбирает первый путь, получает завидную возможность вознестись под облака, испытать восторг безумного парения и ощутить силу первозданной, неприрученной природы. Некоторые заходят настолько далеко, что более или менее благополучно пережив первое приключение, настойчиво ищут встречи с новым. Любовь для таких экстремалов то же самое, что веревка для самоубийцы – они суют голову в петлю до тех пор, пока узел не затянется на шее. Другие, изведав сладость и горечь страсти, благоразумно предпочитают отойти в сторонку и полюбоваться ураганом издалека.

Прыгнув в омут с головой, Джина уже не хотела возвращаться на берег. Да и не могла. Водоворот страсти захватил ее, закружил, завертел, увлекая все глубже и глубже. Когда-то нечто подобное она испытала с Саймоном и Крисом. Но тогда, может быть в силу молодости и неопытности, любовь воспринималась как данность, как нечто естественное, как праздник, отличавшийся, разумеется, от будней, но следовавший в одной с ними череде.

Тот огонь давно погас, умер, поглотив весь горючий материал, и в последние месяцы Джина все чаще склонялась к мысли, что душа ее превратилась в пепелище, занесенное серым безжизненным пеплом и давно остывшими угольями.

Одной ночи оказалось достаточно, чтобы зола и шлак были бесследно сметены могучим потоком, а пустырь вдруг ожил, зазеленел ростками свежих, крепнущих с каждым днем чувств.

Судьба сделала ей подарок, дала второй – нет, уже третий – шанс, и Джина относилась к нему бережно, трепетно, осторожно и с благодарностью.

Она не строила далекоидущих планов, не позволяла себе заглядывать в будущее и не расспрашивала Дэниела о прошлом, понимая, что жить можно и нужно только сегодняшним днем, что обещания и клятвы есть первые шаги по дороге в тупик, что там, где возникают разговоры о гарантиях, кончаются истинные чувства, что каждый человек идет по жизни своим путем и попытки шагать вместе приводят лишь к тому, что кто-то один, а то и двое оказываются за обочиной.

– Что это ты такая веселая? – поинтересовалась Ольга. – Собралась, наверное, куда-нибудь?

– Да. И хочу пригласить тебя со мной.

– Куда?

– В Сан-Франциско.

– Значит, все-таки решилась?

Джина вздохнула.

– Я – да, а как он – не знаю.

– Когда едем? – деловито осведомилась Ольга.

– Скорее всего, в конце недели. Я позвоню сегодня Шилле, а потом определимся.

– То есть ты готовишь ему сюрприз?

– Что-то вроде того, – призналась Джина. – Дэниел не звонит уже три дня, и я думаю, что причина в этих чертовых деньгах. Он, наверное, решил, что я теперь общаюсь только с кинозвездами и политиками.

– Я бы тоже так подумала, если бы увидела тебя в том платье.

– Кстати, почему бы нам его не примерить? – предложила Джина.

Она стояла перед зеркалом, изучая свое отражение. Платье знаменитого французского дизайнера из бледно-зеленого атласа мягко облегало фигуру, выгодно подчеркивая все ее достоинства. Оно схватывалось на правом плече аграфом с дымчатыми топазами, при этом левое плечо оставалось обнаженным. Серьги с такими же камнями казались по сравнению с аграфом маленькими и скромными.

– Великолепно! – провозгласила Ольга. – Лучше и не бывает. Я бы только...

Ее прервал звонок в дверь.

Открыть никто не успел, потому что дверь открылась сама.