Все перевернулось, полетело вверх тормашками.
И очнулся Творимир, в малахитовой пещере. Над ним возвышался изумрудный великан, а больше никого не было. В полусферах продолжалась своя жизнь, а в том мирке, из которого он только что вышел, было совсем темно. Но вот появился свет — озарил долы и реки, и крошечный городок, над которым, едва приметно вился зловещий дымок…
— Ну, что? — спросил Творимир.
— Все хорошо. Ты отлично справился со своей ролью. — похвалил его великан. — За это время я успел сделать фигурку Ригена, и он уже исполняет то, что должен исполнять…
— Ну, а где крестьяне?
— Они устроились в верхних уровнях моих хором. Та единственная пища, которая приемлема здесь для их желудков — мох. Но мхом не наешься. Они очень голодают, и за это время умерло несколько раненных и детей…
Творимир вздрогнул, прохрипел:
— Вот проклятье!.. И что — нас осаждают?
— Да.
— Хотя, что я спрашиваю! Конечно — осаждают. Разве Бриген уйдет, если здесь Анна. Наверняка, под стенами собралась громадная армия.
— Именно так.
— Ладно, я должен идти.
— Тебя проводит один из моих слуг.
От стены отделился алмазный паук, подхватил Творимира на спину — а тот напоследок спросил у Изумрудного Великана:
— Скажите, зачем вы пишите такие трагические сценарии для своих миров?.. Разве нельзя обойтись без всяких Ригенов? Без боли…
Великан искренне удивился:
— Трагичные сценарии?.. Почему же… Да ты ставишь эти людские страсти так высоко, думаешь — они в этих мирах самое важное. Но в каждом из миров огромное количество персонажей, и все они одинаково важны. Сломайся не Риген, а какой-нибудь олененок — это также могло бы привести к разрушению целого мира. Все взаимосвязано, все одинаково важно…
— Да, должно быть, я действительно ставлю эти людские страстишки слишком высоко. Ну, а сейчас мне предстоит неприятная встреча. Неси меня, паучок.
И этот могучий алмазный паук стремительно понес его по извилистому каменному лабиринту, все вверх и вверх, пока не вынес в довольно светлую, согретую человеческим дыханием залу.
И встреча действительно была неприятной. Голодные, измученные, испуганные крестьяне смотрели на Творимира как на виновника всех своих бед (не все, конечно, но большая часть — именно так смотрела). Анна была занята раненым, утешала его стонущий бред. Она отметила Творимира легким кивком головы…
Алмазный паук остановился, и Творимир спрыгнул на каменный пол; неуверенной, медленной походкой направился к людям. Не доходя нескольких шагов, остановился, и, опустив голову, прошептал:
— Простите меня. Во имя, Всесвята простите…
И тут бросилась на него восково-бледная женщина. Забила кулаками в ему грудь, закричала:
— А сыночка моего кто вернет?!.. Сыночка!!! Умер! Здесь!..
Женщина вцепилась Творимиру в лицо, и, если бы ее не оттащили — выцарапала бы ему глаза.
— Простите… простите меня… простите… — не чувствуя катящейся по лицу крови, шептал Творимир.
Тут появился Лорен. До этого он в соседней зальце был занят, по его словам "подготовкой к фейерверку", но услышал крики, и решил вмешаться. Он громко говорил:
— Да что вы люди?! Вспомните, с каким пылом все начинали! Творимир ли вас тянул! Он ли палачей, мучителей ваших создал?!..
Творимира так и подмывало сказать "да — я!" — ведь это воплотилось в реальность из его сознания, но он сдержался. А Лорен долго еще стыдил крестьян — и они, по простодушию своему, простили Творимира, и даже просили у него прощения…
Творимир и не помнил, сколько просидел, вжавшись спиной в холодный камень, глядя прямо перед собой — в пустоту. Но вот он поднялся, и медленно-медленно прошел через залу к Анне, которая ухаживала за раненым.
— Пойдем… — прошептал Творимир. — …Пойдем, пожалуйста, со мною… Мне так одиноко… Я чувствую — смерть рядом… Пожалуйста, побудь со мною…
Подошла другая благочестивая монахиня — пожилая женщина, и, положив ладонь Анне на плечо, молвила:
— Иди, пройдись, доченька. Ты совсем измучилась.
Анна поблагодарила монахиню, поднялась, шагнула к Творимиру, и тихо сказала:
— Да. Мне действительно надо пройтись. Только обещайте, что не будете вести себя, как в прошлый раз.
— А? Что? В прошлый раз? Ах да… — Творимир вспомнил, и зарделся стыдом. — Конечно, этого больше не повториться. Простите меня, Анна… Вы только пройдитесь со мною, поговорите… пожалуйста…
— Да, конечно. — она подала ему свою маленькую, изящную ручку и так — рука об руку, вышли они из пещеры.
По каменному туннелю поднялись вверх, в ночь. Небо пылало звездами. Было очень тепло. Вздыхал ветер.
Анна остановилась, и, должно быть с полчаса простояла без движенья, просто созерцая. Творимир не смел шелохнуться…
Но вот девушка вздохнула:
— Как же ночь тиха… — и тут вновь подхватила Творимира за руку, и повела вперед к обрыву.
А там, внизу, среди деревьев сверкали многочисленные крупные костры, неслись оттуда нестройные, пьяные песни.
— Творимир, я должна к ним спуститься.
— Что?!
— Да — я должна перейти к Бригену Марку, а он за это обещает выпустить и никак не преследовать заключенных здесь людей.
— Анна — это уже было! Быть может, ты и не помнишь, но ты уже переходила к Бригену, чтобы спасти меня. Но ты не могла его полюбить, и в итоге была отправлена на костер.
— Не знаю, о чем ты говоришь. Ведь жизнь дается нам только один раз… Не только ради тебя, но и ради всех людей, спущусь туда. Но я действительно не смогу его полюбить так, как он хочет. Как несчастного, измученного человека — полюблю. Но он ведь не такой любви хочет… Творимир, у меня нет иного выхода. Ведь и ты это понимаешь — он не уйдет, пока не получит меня. Что же я — своей жизнью буду дорожить, а из-за меня люди погибнут… женщины, дети?.. Я уж нагляделась в эти дни на боль. Хватит с меня.
— Но мы будем бороться… Черт!.. Черт!..
— Пожалуйста, не ругайся. Ведь ночь так тиха…
— Нет, ну нельзя же так. Мы обязательно что-нибудь придумает. Вон и Лорен что-то готовит.
— Ты вспомни битву при монастыре. Опять убивать друг друга? Нет — я не позволю.
Творимир долго, пристально глядел на Анну. Потом понял — ее не переубедить. Да и не хотел переубеждать…
Тогда он сказал:
— И я пойду с тобою.
Она дрогнула, побледнела больше прежнего, спросила тихо:
— Зачем?
— Зачем? — переспросил Творимир, и задумался. — …Конечно, я мог бы остаться; и, думаю, спустя какое-то время встретил бы иную Анну. Но все же я должен пойти с тобою. Понимаешь — мы, как две половины целого, и ты все спасаешь меня, на муки идешь, а я — отлеживаюсь, чего-то лучшего жду. Вся наша жизнь, как игра. И вот теперь просто чувствую — спектакль подходит к концу…
— Творимир, живи долго и счастливо, а обо мне не вспоминай.
— Быть может, ты не поймешь, что я сейчас скажу, но я все же скажу: эта живая планета, и она, кажется, уже не раз меня перерождала. Планета пытается излечить меня от всего плохого. То, что сейчас происходит — это трагичное действо, и я должен показать себя с лучшей стороны. Я должен быть рядом с тобой, Анна… не гони меня… не гони… Мне незачем встречать тебя вновь. Ты сейчас — совершенство. Зачем мне разлучаться с совершенством?
— Ох, ну что ты говоришь? Совершенство — это ночь. Как она тиха, как нежна. Ты почувствуй. Когда будет тебе тяжело — вспомни эти звезды. Как они безразличны ко всем нашим страстям. Нас уже не будет, а они останутся…
— Анна — ты не знаешь. Со временем и звезды затухают. Ты не знаешь что звезды, это…
— Тихо. Как же тихо в ночи… Это же надо было такую красоту создать…
— Анна. Раз я пойду с тобою — мне придется принять смерть. Через несколько дней все закончится. И вот я хочу спросить — что после? Неужели ничего не будет?
— Ну, конечно будет.
— Но, откуда же ты знаешь?.. И я не хочу, чтобы эта планета нас возрождала! Не хочу ни рая, ни ада! Но и тьмы, и забвенья не хочу!.. Сам не знаю, что сейчас говорю… Но ты останься со мной еще немного. Поговори.