Но вот, наконец, шкатулочник перестал уродовать корабль: он оттолкнулся от его продырявленной палубы и полетел дальше. Несколько запоздалых стрел просвистели поблизости.
Много раз во время работы пожарником Степан бывал в экстремальных ситуациях, так что и теперь он довольно быстро совладал с собою и без лишних эмоций спросил у шкатулочника:
— Зачем ты это сделал?
На этот раз в голосе шкатулочника было меньше хрипа. Он ответил:
— Мне нужно железо. Я должен использовать его в своём теле, для роста.
— Но зачем ты напал на этот корабль?
— Повторяю: я должен был добыть железо… Но, к сожалению, его там оказалось очень мало…
— Но правильно ли ты поступил, напав первым?
— Они — враги.
— Ты уверен, что враги?
— Да — уверен. Эти ящерицы будут воевать против ЧИПА и будут уничтожены.
— И всё же… мне они изначально не показались такими уж агрессивно настроенными. Ты ведь такой же новичок в этом мире, как и я. Так что, может, ты ошибаешься. Может, война осталась в прошлом, и заключено мирное соглашение. Ведь видишь: никто здесь больше не стреляет, очень спокойный пейзаж открывается…
— Сейчас война не ведётся, но скоро она начнётся.
— ЧИП её начнёт? — спросил Степан.
— ЧИП её начнёт, потому что иного выхода у него нет. Враги не дадут империи Ой-Чип-он развиваться так, как хочет ЧИП.
— И что же это за развитие? — интересовался Степан.
— Это — технический прогресс. Стремительный, неистовый, напористый. Технический прогресс без остановки, на грани возможностей…
— Технический прогресс? — повторил Степан, продолжая оглядываться. — Что-то у меня всё, что я здесь вижу, не ассоциируется с техническим прогрессом. Кругом — тишь да благодать… А воздух-то какой чистый! Я в Москве живу, и уже не помню, когда таким вот замечательным воздухом дышал… У нас там, знаешь, сплошные автомобильные пробки. Вот, как фура какая-нибудь проедет, так всё — пиши пропало…
— Мне всё это знакомо, — ответил шкатулочник.
— А ну да. Действительно. Тебя ведь самого в Москве сделали… Хотя, что ты мог видеть? Ты же в шкатулке сидел…
И вот что рассказал шкатулочник:
— Меня создал ЧИП. Ты знаешь об этом, но думаешь, что он просто собрал меня из железок. О, нет! Великий ЧИП и тогда, когда он не помнил, кто он на самом деле, был и великим НЕчеловеком, и, также — магом. Ведь вся его несокрушимая империя построена именно на механике и на магии… ЧИП создавал меня очень долго, бессонными ночами корпел он надо мною. Он вложил в меня частицу своего пламенного духа, и я не просто механизм — я часть ЧИПА, я полностью подчиняюсь ему, я чувствую его; и сейчас общаюсь с тобой, потому, что это интересно и ЧИПУ. Так что мне известно о Москве столько же, сколько и ЧИПУ, а он прожил в этом городе гораздо дольше тебя… Москва больше нравилась ЧИПУ, чем Многомирье в нынешнем его виде, но всё же именно здесь, в Многомирье, ЧИП видит наибольший потенциал; здесь — его империя механики и колдовства; империя Ой-Чип-он, которую так и не смогло уничтожить ни время, ни старания врагов…
— Ну… прямо даже и не знаю, — молвил Степан задумчиво. — А чего ЧИПА эта тишь-благодать не устраивает?
— Потому что Многомирье — такая система миров, где всё повторяется, где нет настоящего развития. Ты видел корабль этих красных ящериц щуров? Как он тебе?
— Красивый… не… даже прекрасный корабль! Летит в воздухе между этими мирками мелкими!..
— Так вот: ещё до изгнания ЧИПА, столетия назад, щуры летали примерно на таких же кораблях. Может, и есть кое-какие отличия, но всё такие несущественные… Ничего нового они не изобрели! Теперь вспомни свою жизнь на Земле…
— Да чего её вспоминать? Я и так во всю о жене и детях думаю. Вот, чёрт подери, они ж меня искать будут! Ушёл из дому и пропал без вести, а всё потому, что ты меня вернуть не можешь…
— Проход между мирами уже закрыт. Там сейчас должны быть и каменные Гхалы и, возможно, маги.
— Но…
— Я задал тебе вопрос, Степан, что ты можешь сказать о вашей земной жизни?
— Она такая… быстрая…
— Правильно! За последние годы сколько у вас всего появилось: и сотовые телефоны и компьютеры и Интернет; сто лет назад и в космос никто не летал, а сейчас уже думают о полётах к дальним планетам, думают о колонизации Луны и Марса. У вас есть писатели-фантасты, но мало кто из них решается заглядывать дальше чем на сто-двести лет вперёд; слишком непредсказуем, резок ваш прогресс; и это близко духу ЧИПА… А здесь, в Многомирье, представь: можно с уверенностью сказать, что здесь вот через шесть тысяч лет ничего не изменится. Так же будут висеть эти миры, и будут среди них летать глупые торговцы и путешественники.
— Ну, а может, не стоит насильно торопить? Может, это просто период такой? У нас на Земле тоже так было: только специалист сможет сказать, чем, например, две тысячи трёхсотый год до нашей эры в Египте отличался от две тысячи двухсотого. Ничего существенного не происходило: поколения сменяли друг друга, а прогресс топтался на месте; однако потом началось ускорение… и до сих пор продолжается…
— Здесь ничего не меняется десятки, а, возможно, уже и сотни тысяч лет…
— Но вон — посмотри, видишь, красота какая! А ты говоришь — не меняется!
И Степан указал на мир, возле которого в это время пролетал шкатулочник. Там беломраморные дворцы возвышались над нежно-малахитовыми полями; там синели родниковые озёра, там сияли тихим светом берёзовые рощи…
На шкатулочника это не произвело никакого впечатления. Он говорил изменяющимся, почти уже не хриплым голосом:
— В этом нет ничего, чего не было бы тысячелетия назад. И эта архитектура не находит новых форм, она бесконечно повторяет старое. Без ЧИПА здесь нет и не будет компьютеров; никто не изобретёт скоростные самолёты и более стремительные средства передвижения… Ты говоришь так, защищая всё это, старое, потому что устал от городской жизни, и тебе хочется на природу, до которой ты и дорвался, но твоему человеческому духу это быстро надоест. Ты захочешь таких же изменении, как и ЧИП.
— Ну а здесь разве люди не живут?
— Живут, и на очень многих мирах. Просто тебе они пока что не повстречались. Но они отличаются от землян, отличаются от ЧИПА. Может, в этом воздухе, в этом свете есть что-то, что так воздействует на их души? Но они спят. А ЧИП их разбудит. И здесь будут компьютеры, сотовые телефоны, будет кино, будут стремительные средства передвижения; мы доберёмся до самых дальних уголков Многомирья, и всюду будет наше, новое, всегда изменяющееся, совершенствующееся…
Степан слушал его, кивал, хотя и не знал — соглашается или нет. А потом сказал:
— Ты и сам изменился. Раньше говорил — как робот: "надо в переход. Служить хозяину", а теперь вон как разговорился; прямо как на митинге выступаешь, убеждаешь меня…
— Да. Ты прав. Я изменяюсь. Во мне — часть духа ЧИПА, и мне интересен ты, человек с Земли, потому что ты интересен ЧИПУ. И я несу тебя в Ой-Чип-он, потому что там ты понадобишься.
— Ну я и влип, — вздохнул Степан.
По окончании первого дня полёта, Степан взмолился:
— Ну давай остановимся. Мне поесть надо…
Шкатулочник проговорил:
— Человеческий организм слишком слаб и несовершенен, но с помощью ЧИПА, он больше не будет подвержен ни болезням, ни голоду, ни…
— Знаю-знаю! — перебил его Степан. — Только это будет ещё нескоро, а вот сейчас, видишь вон тот мир, до него отсюда километров пять; он даже выглядит аппетитно.
И шкатулочник согласился — изменил направление полёта.
Они опустились в роскошном, ухоженном саду, где воздух был наполнен такими ароматами, что даже сытому человеку захотелось бы есть. Ну а Степан просто бросился к ближайшему дереву, начал обрывать росшие на нём плоды, пробовать их. При этом говорил:
— Вкуснотища!.. Ты не улетай пока, дай мне наестся…
На что шкатулочник ответил:
— Я всё же улечу, но через некоторое время вернусь.
