И вот на седьмой день, продуваемое ветром нагроможденье каменных глыб неожиданно осталось за спиною. Раскрылся мрачный, весь в тёмных тонах простор, который был заполнен ветром столь сильным, что Алёша едва смог удержаться на ногах. Он прикрыл в одно мгновенье исхлёстанное лицо, и прокричал:
— Как же дальше то идти будем?!
— Здесь расщелина — прыгай ко в нёё…
Алёша бросился на голос Чунга, и упал в весьма широкую (метров трёх), расщелину, которая явно была прорублена какими-то существами невысокого роста (во всяком случае — глубина её не превышала полутора метров); стены были иссечены большими и малыми выемками; некоторые из них, как показалось Алёше, даже складывались в некие письмена — он даже пытался их прочесть, но ничего не вышло, только голова больше прежнего закружилась. Он оглянулся — расщелина вытягивалась прямо, и на значительном расстоянии терялась в ледяном сумраке — там угадывалось какое-то движенье, и, сжав зубы, Алёша пошёл вперёд.
Идти приходилось согнувшись — ведь глубина расщелины не превышала полутора метров, а несущийся над ней ледяной ветрило всё усилился, и полнился мельчайшими, но ранящими словно ледяные иглы, камешками.
…Алёше показалось, что он прошагал не менее двух вёрст — ноги, да и всё тело ломило. Холод раскатывался по жилам от сердца, и, когда он увидел первые, показавшиеся необычайно уродливыми фигуры. Алёша стремительно, вздрагивая, подошёл — к нему обернулись. Действительно — уродливые. Все какие-то скрюченные, но при этом и мускулистые чрезвычайно; лица их все взрыты, бесформенны темны, и, судя по всему — такие же холодные как и камень. Мутные глаза без всякого выражение глядели из под низко нависших век.
— Ну же! — нетерпеливо воскликнул Алёша. — Кто на меня наброситься?.. Или все разом?.. Ну да, конечно — всё разом, иначе вы и не можете…
Выражение их взрытых лиц нисколько не изменилось, и все они вдруг потеряли всякий интерес к Алёше, и повернулись к своей работе. А занимались они тем, что взмахивали молоточками, с отчаянной силой ударяли ими, и, выбивая из каменной поверхности искры, отламывали небольшие кусочки. Рядом суетились иные человечки — они складывали эти кусочки на носилки, с явной натугой приподымали; и несли куда-то, среди рядов таких же — откалывающих и собирающих…
— А-а-а! Вам нет до меня никакого дела! — всё ещё со злобой воскликнул Алёша. — Ну что ж — ваше счастье…
Юноша зашагал дальше — он шёл как мог скоро, и перешёл бы на бег, если бы только не был настолько измождён. Воздух был холодным и душным — он шёл по этой расщелине, а вокруг всё отплывали и отплывали назад нескончаемые ряды из всех сил вырабатывающихся работяг. Тысячи и тысячи молоточков взмывали-опадали — падали камушки, их подбирали бессчётные ловкие руки. Все работали так сосредоточено, с таким неукротимым упорством, что удивительным уже казалось, как это они могут выдерживать в таком иссушающем ритме, столь долгое время. Некоторые из них кидали случайные взгляды на Алёшу, на парящего над ним Чунга, и выражения их уродливых лиц нисколько не изменялось — они продолжали выполнять свою работу всё в том же стремительно-исступлённом темпе.
Сначала Алёша шёл, скрежетал зубами — всё выжидал, что они набросятся на него, попытаются задержать; но этого не происходило, а расщелина постепенно расширялась, и в стенах её появлялись многочисленные боковые проходы, в которых можно было различить таких же работников.
— Да что ж это?! — вскрикнул Алёша. — Да когда ж это кончится, в конце то концов!.. — но и на этот его вскрик не обратили никакого внимания.
Меж тем, с каждым шагом, усиливался завывающий над головою ветрило; и уж, казалось — стоит только высунуться, и он иссечёт лицо до самой кости…
Наконец Алёша не выдержал — бросился к одному из этих работяг, схватил за широкие, словно камнями налитые плечи, развернул к себе. Лицо этого было изъедено не так сильно, как лица иных, и Алёша понял, что он относительно молод — закричал:
— Рассказывай — что вы здесь делаете?!.. А впрочем — нет-нет!.. Что я такое говорю?! Мне никакого дела нет до вас!.. Оставайтесь-пробивайте, безумствуйте, только не держите меня!.. Ты только скажи, как мне выбраться из этого лабиринта?!.. Где выход?! Где?!..
Выражение этого лица почти совсем не изменилось, разве что глаза немного расширились, когда он поднял голову, и взглянул на Чунга; вот проговорил ничего не выражающим, сухом голосом:
— Вы очень интересный призрак…
— А-а-а! — зло усмехнулся Алёша. — Ну, так я и думал — что-нибудь эдакое вы непременно должны были придумать!.. Впрочем — это совершенно безразлично. Немедленно скажи, как выбраться, как пройти к Вратам…
— Х-м-м… — протянул этот некто, вновь поднял голову, и расширенными своими глазами довольно долго глядел на Чунга — на чёрной их, непроницаемой поверхности плавно переливалась вуаль. Вот и невеликое Алёшино терпение закончилось, и он встряхнул его за плечи:
— Ну же — говори!!! Не могу я здесь больше!.. Ни минуты, ни мгновенье…
Ему отвечал тот же сухой, удручающе бесстрастный голос:
— Вы очень интересный призрак, и я бы задал вам некоторое вопросы, но боюсь понести за них наказание…
— Да какое ж мне дело до ваших наказаний, до всех ваших безумных законов?!.. Ты только скажи мне…
Но Алёша не смог договорить, потому что пронизывающе тонко засвистел вихрь, и вот, перемахнувши через край расщелины, чёрной, стремительно извивающейся колонной начал своё движение по дну. Свист ветра был настолько силён, что, если даже из всех сил кричать на самое ухо — всё одно, ничего не было бы слышно. Вихрь слепыми рывками метался из стороны в сторону, подхватывал и бесследно поглощал то одного, то другого работника — и лишь их молоточки падали на камни. За молоточками этими, совершенно бесстрастно, презрев очевидную опасность быть поглощёнными вихрем, подходили какие-то иные, облачённые в грязно-оранжевые хитоны согбенные карлики, и складывали молоточки в мешки, затем куда-то их уносили. Иные продолжали свою работу в прежнем темпе, и так же как и на Алёшины крики — не обращали на вихрь совершенно никакого внимания… Наконец, в последний раз метнувшись, тёмным истуканом прогремев шагах в пяти от юноши, вихрь скрылся за кромкой расщелины… Остался только прежний, яростно свищущий, несущий стремительные, мельчайшие камешки ветрило. Прошло несколько мгновений, и вот появились новые фигуры — они, в общем-то, мало отличались от фигур унесённых, и, разве что, были с менее изъеденными лицами — им уже были выданы молоточки, и они тут же с усердием принялись за работу — слились со всей этой, работящей массой.
Несмотря на то, что Алёша настраивал себя на то, чтобы поскорее проскочить это сообщество, всё же, волей-неволей, эти последние события поглотили его внимание, и он, всё ещё держа этого некто за каменистые плечи, спрашивал, ни к кому в общем-то не обращаясь:
— Я могу понять, почему жизнь здесь ценится так мало — ещё пробывши здесь совсем немного, я хорошо понял, что — это и не жизнь, а так — существование. Но ради чего эта напряжённая работа — ведь все силы свои, все помыслы выкладываете в то, чтобы отбивать эти камушки. Какая в них может быть польза?.. Куда вы их тащите?
— Вы очень интересный призрак…
— Да слышал я уже это! Ну, считай меня кем тебе угодно, только ответ на вопрос!..
— Вы задаёте такие удивительные вопросы, что я, быть может, даже ответил, если бы не боялся наказания…
Голос говорившего, однако ж остался по прежнему сухим, невыразительным, а когда Алёша оглянулся, то обнаружил, что и работавшие поблизости, которые явно должны были слышать эти «удивительные» вопросы — работали со всё тем же бесстрастным выражением.
— Да — обращаться к кому-либо, кроме тебя — нет смысла. Ведь ты не исключение… Ну да и бес с вами! Объясни мне только, в конце-то концов как выбраться из этого лабиринта…
— Но здесь нет никакого лабиринта…
— Хорошо, хорошо — здесь нет лабиринта, но просто укажите как выйти в такое место, где бы вас не было, но начиналась бы дорога к Вратам…
