Но вот и последний, обнесённый двухметровыми плотными сугробищами домик остался позади; и открылось, что вся эта зимняя мрачность оказалась заключённой в куполе, за которым действительно всё золотилось; казалось — там плещется, переливается благодатное солнечное море.

— Благодать то какая… — мечтательно прошептала Оля. — Вот так же и мы, Алёша — пока в жизни — идём да страдаем, но жизнь нашу подобная благодать окружает и нет ей ни конца ни краю…

— Пойдём туда скорее — мне надо этого солнца! — волнуясь, воскликнул Алёша, и бросился было вперёд, за пределы этого купола, но…

Тут начал усиливаться рокочущий, словно из глубин земли прорывающийся голос рокочущий какие-то слово, а вскоре появился и сам леший. Он был не более метра ростом, и походил на проворный, забавно размахивающий древесными ручками да ножками пень. В ручках у лешего был зажат белый посох, волосы лешего были длинными густыми и грязными — больше всего напоминали свалявшийся древний мох. За этими волосами да бородой лица почти не было видно…

Леший так увлечён был своим колдовством, что пробежал бы мимо, если бы Алёша не окликнул его:

— Эй — это ведь меня вы искали. Я — Алёша.

Леший тут же бросился к ним, и, оказавшись рядом с Алёшей, вдруг вырос метра под три — ставшие здоровенными ручищи обхватили юношу и подняли в воздух.

— Нет — пожалуйста, не делайте ему ничего дурного. — взмолилась Оля. — Знали бы вы…

— Да знаю, знаю… — неожиданно добродушным тоном отозвался леший. — Потому и решил на тебя взглянуть…

— И снегопад, чтобы меня выманить устроили?! — воскликнул Алёша.

— Ну уж нет! Если бы только это хотел, устроил бы как-нибудь попроще… Нет — это хороший урок и тебе, и всем жителям Темнинки…… Слушай меня внимательно: будет тебе одно задание или загадка — как хочешь называй… Раз уж плеснулся ты ядом, раз отравил прекрасный день стольким птицам, да зверям — изволь исправить. Взамен тёмному, оставь светлое… Не на день, не на месяц — на года, чтобы, когда и не станет уж тебя, осталось что-то людей радующее. Большего не скажу…

— Так если бы… — начал было Алёша, но леший прервал его. — Условия таковы: коли выполнишь — будь свободен. А нет — заморожу.

— Ах, как вы можете! — воскликнула Оля.

Алёша продолжал прежним тоном:

— Вот если бы у меня был такой же чудный голос как у Оли, так спел бы песнь, или просто слова нежные произнёс…

— Нет-нет! — прогремел, ставя его обратно на землю, леший. — За неверное предложение, мог бы сразу заморозить. Но так не интересно… Постарайся-ка по второму, да помни, что на этот раз никакой поблажки не будет.

Алёша прикрыл глаза, пытался собраться с мыслями, но мысли и не думали собираться — носились лихорадочно; тогда Оля приникла губами к его уху, и вдохнула два слова:

— Одинокая Берёза.

Алёша сразу всё понял, и воскликнул:

— Вот оно — моё решение — мы посадим дерево. Берёзу… В общем — это и не важно, какое — можно и осину, и сосну, и рябину, и ольху, и клён, и кедр, и дуб, и тополь, и ясень, и каштан, и вяз… Любое дерево можно посадить, можно и все их; но в этом дереве мы оставим частичку себя. Мы выбрали берёзу.

— Угадал! Угадал!! Угадал!!! — несколько раз оглушительно громко прокричал леший, и тут поднял в древесной своей руки белую палку.

С ее кончика сорвался поток радужных брызг, поднялся вверх, и так же легко, как орёл паутину, разорвал ту, казалось бы массивную и несокрушимую тучу, которая нависала над Темнинкой. И тут же хлынуло изумрудно-яркое сияние большого мира, закапала с крыш, весело блещущая, и всё усиливающаяся капель. Вместе с птичьим перезвоном, распахнулись двери многих домиков, выбегала детвора, выходили дети — раздались счастливые голоса, смех — но тут же и оборвались — увидели лешего, с криками бросились хорониться в своих избах.

Тут в руке лешего появился белейший и уже раскрывшийся несколькими крупными, нежными листьями берёзовый росток, и Оля, светло улыбаясь, проговорила:

— Ну что ж, прямо сейчас и посадим… Только место надо выбрать.

— Нет — и выбирать, и сажать будете вы сами. Можете взять лопаты, и ходить, выбирать… сколько вам будет угодно; я же издали буду наблюдать; быть может и ветерком над вашими головами пролечу… Ну всё — больше на людей я не гневаюсь, а потому оставлю Темнинку — не стану больше пугать её жителей…

И после этих слов, взмахнул леший руками, и обратились руки его в крылья ястребиные, и сам он в ястребом обратился, в воздух взмыл, да и канул в небесах солнцем обильных. Тут только Алёша почувствовал и увидел, что руку его нежно греет оставленный лешим берёзовый ствол.

А к ним уже подбежал Ярослав:

— А я всё слышал! И домой успел сбегать! Держите лопаты. — и он действительно протянул две лопаты, которые схватил в амбаре Тимофеева дома. — А мне с вами можно?..

— А отчего ж нет? — улыбнулся Дубрав, который, казалось, помолодел лет на тридцать в этом весеннем сиянии.

Место для посадки выбирали не долго. Сразу же, как сделали первые шаги в этот сияющий мир, некая незримая сила повлекла их в сторону полей, которые за окраинами Тёмного леса распахивались.

Конечно тут им стало жарко и сняли они зимнюю одежку, повесили на ветвях окраинных деревьев; Алёша, оставшись босиком, словно мальчишка, со смехом бросился вперёд — и такое удовольствие было бежать по этой прогретой солнышком, взошедшей уже первыми травами земле, отбежав шагов на тридцать он повернулся и прокричал:

— Так бы, кажется и обнял всю её, родимую матушку землю… — и засмеялся — впервые за долгое время разразился этим действительно счастливым, звонким смехом.

Оля мягко улыбнулась ему в ответ, и проговорила:

— А вон и речка — Сестрой её величают…

И, не сговариваясь, в одно мгновенье все они почувствовали, что на берегу этой небольшой, насквозь прозрачной, веющей живительной прохладой речушке и надо посадить берёзку. Взялись за лопаты, и в скором времени была уже вырыта подходящая яма; причём при рытье не только сил не потеряли, но ещё и новых набрались — земля дышала на них так ароматно, словно только что испечённой из некой солнечной муки пышный каравай. Тут ещё и Жар примчался откуда-то со стороны деревни, и принялся носиться вокруг, подобно некоему весеннему, из животворного пламени сотканному божеству.

Их лица обласкал нежнейший ветерок, и Дубрав, улыбнувшись, проговорил:

— Ну вот — это леший, он нас труд благословляет.

— Хорошо раз так… — негромко проговорил Алёша, и опустил голову — вот опустился на колени перед тоненьким берёзовым стволом, обнял его ладонями.

— Чувствуешь, какая в нём сила? — улыбнулась Оля. — Пройдёт года — взойдёт высокая, стройная, раскидистая берёза. Столько тихой, блаженной радости подарит она тому путнику, который устанет, да присядет отдохнуть возле её ствола. Сколько вечной мудрости пропоёт ветерок в её кроне… Как хорошо в мире, правда?..

— Да… — шёпотом ответил Алёша, и по измученным, впалым его щёкам покатились слёзы. — Только… только не будет она здесь расти… Сейчас я её в Мёртвый мир возьму… — и уже громко, едва не криком. — И не вздумайте меня останавливать! Я всё это уже твёрдо решил! Ему, Ивану, нужна эта берёза! Она не замёрзнет — нет — я чувствую — в ней такая сила!..

Тут усилился, зашумел в окружающих, невысоких ещё травах ветер:

— А ты, леший!.. Конечно в твоей власти лишить меня жизни, заморозить; но я всё равно должен ему помочь, потому что он безмерно больше моего страдает! ВСЁ!!! — прокричал как отрезал, крепче перехватил берёзовый ствол, прижался к нему в поцелуе, закрыл глаза, и…

От могучего ветрового гула сначала даже заложило в ушах. А как этот леденящий ветрило ударил, обжёг хладом! Алёша лежал и чувствовал, что намертво прирос губами к изодранному, покрытому многочисленными наростами, давным-давно уже мёртвому стволу; но чувствовал он также — что внутри него облако… нет — целое небо солнцем наполненное! — и что небо это изливается в этот ствол.