Алеша не стал зажимать уши, ибо знал, что это не поможет: он, словно завороженный, смотрел на поверхность и все ожидал, что она расступиться и выползет из нее ужасная тварь: с щупальцами, с пастью усеянной клыками…

Тянулись минуты — голоса постепенно умолкли, но не исчезли совсем, а словно бы пошептались на последок и решили притаиться, подождать чего-то. "Что ж Чунг видно был уже здесь этой ночью. — думал Алеша. — ждал меня на этом самом месте, пока я был у Яги, а теперь он, наверное, уже возвратился в тот мир, и идет какой-то свой дорогой на север…"

Вот он поднял каменный обломок, и что было сил запустил его. Обломок с гулом упал на зеркало, и она затрещало, покрылось трещинами…

Тут же закружила, завертела его какая-то могучая сила, словно попал он в огромный водоворот. Алеша впрочем и не успел толком эту силу почувствовать, не успел испугаться или закричать — как был уже брошен на колени и отпущен. В глазах его на миг все померкло и вот он вновь видит зеркальное поле — и все спокойно и недвижимо.

И вдруг голос Чунга:

— А, вот ты где! А я тебя искал! — и Алеша увидел Чунга: его друг стоял в двух шагах от него на гладкой поверхности.

Алёша ожидал, что увидит Чунга не совсем прежним — слитым с тем, неизвестным ещё, спасённым человеком. Понимал, что он будет говорить уже как-то иначе, нежели прежде, но это ничего — к этому можно приспособиться, привыкнуть; главное, что в этом новом человеке была и значительная часть того, старого Чунга. Алёша шагнул к нему, пристально вглядываясь — да — он был таким же, как и запомнился в прежний раз: с густыми, тёмными волосами, орлиным носом, и с ясными, изумрудными глазами; одет же был в богатый костюм. Алёша приветливо улыбнулся, проговорил:

— Ну вот, стало быть, пришла пора поближе познакомиться. То есть, что я говорю… — он счастливо улыбнулся. — Ты же Чунг, и я достаточно хорошо тебя знаю; просто в тебе, Чунг, появились некоторые новые черты…

Тот, кто стоял перед ним, улыбнулся, но холодна и презрительна была эта улыбка, и голос был высокомерный — едва угадывались в нём прежние ноты:

— И почему же ты думаешь, что Чунг занял большую мою долю? Что за глупые, крестьянские предрассудки? Конечно, понять можно — то, чего тебе хочется, воображаешь в иных — жалок же твой удел!.. Чунг, да кто такой это Чунг со всеми своими жалкими воспоминаньями. Ты хоть можешь вспомнить, что в тех громадных толпах, которые вышагивали по моему скелету он был лишь ничтожно малой частицей. Таковой частицей он остался и поныне…

— Да — возможно я ошибся… — выдохнул Алёша. — Я… я посчитал так, потому что ваш нынешний облик очень похож на Чунга…

— И что ж из того?.. Неужели для тебя облик так многое значит… Не-ет — ты очень сильно ошибся, что, впрочем и не удивительно — ведь ты крестьянский сын, не так ли?.. Да, да — можешь не отвечать — я по первым же словам понял, что ты именно крестьянский сын. Так вот запомни — у моего отца был баронский титул, так что не смей говорить со мной как с равным, иначе придётся тебя проучить…

И тут этот новый, кого Алёша всё-таки называл Чунгом, выразительно положил ладонь на хлыст, который юноша прежде не приметил. Затем этот высокомерный Чунг развернулся и, гордо расправив спину направился в ту сторону, откуда, едва приметное в этом тёмном, морозном воздухе, пробивалось блаженное златистое свечение. Он отошёл уже шагов на двадцать — Алёша оставался на месте, с болью, с мукою великой глядел ему в спину; тогда этот новый Чунг, не оборачиваясь, всё тем же презрительным тоном выкрикнул:

— Ну, и долго ли ты будешь стоять как истукан?! Неужели не понимаешь, что в дороге мне понадобиться помощь прислуги…

Тогда Алёша бросился вслед за ним, и вот догнал, пошёл рядом — идти было тяжело, на гладкой поверхности ноги всё время разъезжались. Это тоже приметил «Чунг», и едва заметная презрительная ухмылка покривила уголки его губ (однако, он посчитал ниже своего достоинства делать какие-либо комментарии). Когда же он сам поскользнулся, и Алёша не успел подхватить его, то разразился он страшнейшей бранью, выхватил хлыст, и ударил Алёшу — если бы юноша не успел выставить руку, то было бы рассечено его лицо; но и так — ладонь разъел глубокий, кровоточащий шрам.

— Ах, ты смерд! — неистовствовал «Чунг», и ещё раз замахнулся.

Тут Алёша бросился на него, и перехватил его руку у локтя. От неожиданности у «Чунга» даже разжались пальцы, и хлыст вывалился, он уставился на Алёшу выпученными глазами, изо рта вырывались обрывки слов:

— Да ты… да ты… Да как ты смел?!.. Раздавить… Раздавить!..

— Прекрати же ты!!! — из всех сил закричал Алёша, и так же — из всех сил — встряхнул за плечи.

— Да ты!.. — захрипел Чунг.

— Да, Да — Я! — тоже в бешено, в неистовстве, вопил Алёша. — Я! Я!! Представь себя — Я!!! — он вновь и вновь встряхивал его за плечи, а потом дал пощёчину. — Очнись! Ты не этот… Гад!.. Да — не тот высокомерный негодяй! Ты — Чунг! Ты друг мне! Слышишь?!.. Я не потерплю, чтобы мой друг превращался в какого-то озлобленного, тупого гада! Нет!.. Ещё раз говорю — ты Чунг! Ты равен мне! Друг мой! Больше никогда, слышишь — никогда не поддавайся тем дурным влиянием! Ну же — улыбнись как прежде!..

"Чунг" несильно оттолкнул Алёшу — он стоял, заметно согнув спину, лицо его было страшно — черты заострились, и, казалось — сейчас всё облезет, и останется один скелет. Наконец вырвался хрипящий, клокочущий голос:

— Ну, хорошо же — пусть будет по твоему… — и, спустя несколько мгновений напряжённой тишины, добавил. — …пока что…

И этот «Чунг» и Алёша — оба дрожали от сильнейших, изжигающих их изнутри чувств. Вот Алёша шагнул к нему, протянул для пожатия руку. «Чунг» отшатнулся — лицо его всё потемнело, пошло страшными пятнами:

— Не-е-ет! Не смей подходи ко мне…

— Так ты всё ещё прежний?! — с болью выкрикнул Алёша. — Всё ещё этот… высокомерный гад?! Да?! — он подхватил хлыст, и что было сил отбросил его в сторону.

"Чунг" проводил хлыст взглядом, и некоторое время постоял ничего не говоря, упершись тёмным, непроницаемым взглядом в Алёшу — губы его были плотно сжаты. Наконец Алёша не выдержал этой гнетущей тиши, выкрикнул:

— Ну так и что ж?! Дальше что ж?! Вернёшься ли ты, Чунг!..

"Чунг" ничего не ответил — он повернулся и стремительно зашагал навстречу слабому златистому сиянию. Алёша едва поспевал за ним, он без конца спрашивал:

— Ну так что? Чунг — ты должен дать ответ. Я не смирюсь, до тех пор, пока…

Наконец прозвучал леденящий голос:

— Хорошо — я тот самый старый Чунг. Что тебе ещё от меня надо?

— Ну поговори. Надо же нам успокоиться, примириться; главное — чтобы прежнее возвратилось…

— Я не хочу сейчас ни о чём говорить. Всё!

— Но, по крайней мере — ты ведь прежний Чунг!..

Постепенно приближалась та островерхая каменная гряда, которая огораживала Зеркальное поле — в гряде был неширокий, метров трёх проход, и Алёша как-то сразу понял, что — это единственный выход из этого места, и позже он даже и не думал, что можно найти какой-то иной выход. Так же сразу приметил он, что окружающим стенам, хоть они нигде не превышали десяти метров, совершенно невозможно вскарабкаться — они были зеркально гладкими, а в верхней части такими острыми, как отточенные лезвия клинков. Итак, они направились к проходу — «Чунг» пропустил вперёд Алёшу, а тот сначала и не понял почему, и даже обрадовался, наивно посчитав, что пробудились-таки прежние чувства. Понял, когда оставалось не более пятнадцати шагов — у входа высилась вырезанная из чёрного металла статуя отвратительного мускулистого создания, с громадной, усеянной острейшими клыками пастью. Вот создание пошевелилось и пасть расширилась в улыбке большей, нежели когда-либо доводилось видеть юноше — раздался голос неожиданно вкрадчивый:

— А вам несказанно повезло, друзья мои! Знаете ли почему? Потому что появись вы здесь на несколько часов прежде — оба бы непременно погибли, потому что было нас двое стражников этого прохода. Но случилось сильнейшее землетрясенье, или точнее… полетрясенье и вот мой друг, увы — лишился своего тела…