Драгоценные мгновенья были утеряны — колдунья уже опомнилась и теперь была разъярена больше прежнего. Она выскочила и завывающей громадой бросилась к одну их спускающихся с корабля вихрей. Она не карабкалась по нему как старец — она вметнулась в его ледяную плоть, и по стремительному, утолщению можно было видеть, как она несётся по нему вверх. Она вырвалась из глубин палубы прямо за спиной Дубрава, и как раз в то мгновенье, когда он добрался-таки до руля, и, дёрнув торчавший рядом с ним рычаг, направил корабль под значительным углом вверх.

Здесь, кстати у читателя может возникнуть некоторое недоумение — зачем это колдунье пользоваться какими-то рычаги иль рулём, когда она и без этого могла летать в ветровых тучах. Так вот: весь этот корабль был устроен по предложению Кощея, который вообще был склонен ко всякой технократии — подарком это не было, потому что в обмен ведьма вручила ему два десятка подвластный ей демонов среднего ранга. Ей хотелось показаться на празднике в каком-нибудь необычайном, производящем впечатление образы — вот и выбрала она такую «карету» — а теперь поплатилась…

Когда Дубрав дёрнул рычаг вверх, палуба неожиданно накренилась; колдунью дёрнуло назад, но и старец не мог ухватиться за руль, потому что руки его были совершенно отморожены, он заскользил вниз, и… ударился, спиной удержался на мачте — в нескольких метрах от него висела, зло ухмылялась своим, веющим снежинками ликом, Снежная колдунья:

— А ты оказался порезвее, нежели я думала; порезвее, нежели можно было ожидать от твоей старости. Ну ничего — теперь то уже всё кончено…

Но колдунья ошибалась: те ветры, которые выбивались и из неё и из паруса, которые так били, леденили измученного старца, сослужили-таки Дубраву службу: старец уже не мог двигать руками, не мог достать ничего из карманов, и сам ветрило разрывал одёжду, ворошил карманы — там было пусто, всё ушло на предыдущие стычки. Но вот с треском лопнул последний, потайной карман — оттуда вырвалась россыпь благоухающих, свежих, лепестков подснежников; они сложились в хоровод и пали прямо в клокочущую пасть Снежной колдуньи…

И как же она тут заорала! От этого вопля все избы в деревеньке передёрнулись, затрещали, меж тем как корабль поднялся уже на целых полверсты. От этого вопля Дубрав сразу же перестал что-либо слышать, и в могучем вихре его оторвало от мачты, стремительно, словно снежинку, понесло куда-то… Потом он понял, что летит вверх, а Снежная колдунья, мечется рядом, всё вопит, жаждет избавиться от этого непереносимого ей весеннего жжения…

Вокруг клубились снеговые увалы, но вот они разошлись, и открылась бесконечная глубина звёздных небес, и были они не такими, какими с земли представлялись, но успокоёнными и нежными, и полноликая Луна плыла в светлой своей печали, и взирала огромными, дивно-серебристыми очами на происходящее внизу.

Ярослав уже перескочил последние ступени, и вылетел во двор.

Чудодейственным образом двор разросся ещё в несколько раз, и уж никак не мог бы уместиться на той поляне, которую увидели, выехав из Тёмного леса, Алёша и Оля; также и изба — это был уже настоящий замок с несколькими громадными, мутными окнами, из которых выплёскивался зловещий бордовый свет, и передвигались неясные, уродливые контуры. К громадной двери вела длинная лестница, такая ветхая, что, того и гляди обрушится — и она отчаянно скрипела под ногами, лапами, щупальцами и иными отростками беспрерывно всходящих по ней …

Под несуразным этим замком, в полумраке виделись два толстенных столба — куриные лапища, и Ярослав, глядя на них, усомнился, удастся ли ему покачнуть избу хоть немного… И тут понял, что окружен чудищами. Они вопили:

— Вот он — перевозчик! Сбежал!!!.. А чувствуете — от него человеческим духом несёт?!.. А я ещё раньше почуял, только вот думал — может, съел уже кого? А я говорю — это заговор! А ну покажись!.. Смотрите, смотрите — это колдун! Ч-Е-Л-О-В-Е-К!!!

К Ярославу разом потянулось с несколько десятков разнообразных отростков, но он взмахнул обломком железного шеста (между прочим, вылит он был из такого тяжёлого металла, что и десять здоровых мужиков не смогли бы его приподнять хоть немного. Ярослав обходился с этим орудием без всякого труда — и вот уже, завывая в ужасе (дело то невиданное!) — самые настырные из чудищ разлетелись в стороны; весть в несколько мгновений перекинулась по всему двору: "На Праздник Большой Луны пробрался какой-то человек, должно быть, могучий колдун, и теперь, неизвестно ещё что натворит!!!" Бывшие поблизости чудища разбежались — боялись потерять тела в столь драгоценную для них ночь. На Ярослава стали натравливать кого потупее да посильнее — это были безголовые каменные истуканы, один из которых незадолго до этого пытался удержать мчащего на свободу Вихря. И вот — они собрались, и начали надвигаться поступью столь тяжёлой, что при каждом их шаге земля сильно вздрагивала; на их массивных плечах, сидели, испуганно прячась при каждом Алёшином движении некие краснопёрые птицы, и вопили отчаянно тонкими голосами:

— Сдавайся! Всё равно ты разоблачён! У тебя нет никаких шансов одолеть нас! Так тебе выйдет поблажка — смерть будет не такой мучительной!.. Может быть…

Безголовые истуканы передвигались довольно медленно, однако, когда Ярослав принялся колотить по протянутым к нему громадным, похожим на неумелую, черновую работу скульптора ручищам, то ничего этим ручищам не сделалось — только искры посыпались да скрежет прорезался. Ярослав-богатырь наносил страшные, способные раздробить гранитные глыбы удары, но вынужден был отступать, а со всех сторон неслись злобные, предвкушающие кровавую расправу выкрики:

— А чародей то вовсе и не так силён!.. А ну, готовь сети, сейчас мы его… Да где ж сети то взять?! А у Яги спроси — у неё в хозяйстве чего только нет!..

Какой-то колючий шестиног поспешил по скрипучей лестнице, выпрашивать у Ягу сеть, а Ярослав, отбиваясь от надвигающихся ручищ, уже ступил под эту избу-замок; сразу густыми, холодными волнами нахлынула какая-то вековечная, промозглая сырость; здесь было душно, а в воздухе слышался некий, чуждый человеческому, древний говор, этого живого строения — но Ярославу было не привыкать — после того, что он видел в подземном царствии, и его уже мало что могло поразить. Безголовые истуканы, издав оглушительный, пронизывающий треск пригнулись, шагнули вслед за ним. Слышались разноголосые вопли:

— Окружай! Не давай ему уйти! У-ух позабавимся мы! Будут знать людишки, как ходить на наши праздники!..

Тогда Ярослав откинул в сторону шест, бросился к куриной лапище-колонне — и, не смотря на то, что фигура его клубилась по крайней мере метра в три высотою, не смог обхватить даже и незначительной её части. Да — силищи у Ярославы были огромные, но всё же недостаточные, чтобы вырвать эти, вросшие в землю, живые колонны — с титаническим усилием он дёрнул и изба слегка пошатнулась, раздались наполненные яростью и ужасом выкрики:

— А-а! Так вот что он задумал! Он избу выдрать хочет! Караул! Да хватайте же его! Бейте!..

Какие-то отчаянные, похожие на громадных, красноглазых ежей создания бросились на Ярослава, но он успел от них увернуться, и они со всего налёта впились своими полуметровыми, прочнейшими иглами в лапу-колонну. Произошло то, чего не мог сделать Ярослав — лапа была пробита, и плотным потоком брызнула из неё густо-чёрная, ядовитая, с шипеньем вгрызающаяся в землю кровь. Лапа избы сильно вздрогнула, и от её рывка разбежались по земле широкие, смрадным дымом бьющие трещины.

Как раз в это время, Оля, видя перед собой раскалённые, смерть сулящие длани, говорила негромким голосом:

— Нет — я пойду первой… А он пускай спит…

— Да — Её так её! Скорее! Уже в желудках урчит!..

Девушка прикусила нижнюю губу, пламень ещё ближе придвинулся к ней — вот сейчас должен был впиться в лицо, но тут изба передёрнулась и… язык пламени пронесся над Олиной головой, и уже без всякого порядка стал впиваться и в чудищ и в стены — разрослась плотная, невыносимая гарь.