Как только руки друзей разъединились щупальца словно бы почувствовали это и вмиг стали сильными. Они сжали свои ледяные объятья и поволокли Алешу обратно во тьму, не оставили они и Чунга, но его поволокли в сторону от Алеши. Тут уж и Алеша понял в чем дело, он быстро перевернулся на спину и схватил за руки Чунга. Вновь щупальца обессилили и стали сползать с их тел…
Но тут произошло то, чего Алеша не ожидал — он был разбужен.
* * *
— Алеша, Алешенька, просыпайся, — шептала Оля и тихо-тихо, словно боясь разбить, трясла за плечо.
— А… что?! — Алеша вскочил, оглядывая иступленным взглядом камеру — в дверях стоял Илья-воевода и говорил:
— Пора в дорогу, кони уж запряжены…
Алеша не понимал, что это за человек и что за слова этот человек говорит, он знал лишь одно — пока он здесь стоит так, в Мертвом мире Чунга затаскивают в болото черные щупальца.
Только Ольга значила для него в этом мире что-то и он схватил ее и затряс:
— Оля, хоть несколько минут не буди меня! Прошу!
Выкрикнув это он повалился обратно на лежак… Только коснулась его голова подушки, как он уже перенесся обратно в Мертвый мир…
* * *
…Прошло секунд двадцать, но за это время щупальца успели оплести Чунга с ног до головы и почти полностью уволокли его в черноту. Алеша бросился к своему другу. Их руки встретились, сцепились и Алеша из всех сил потянул Чунга к себе. Щупальца соскочили, на этот раз навсегда и, отойдя на несколько шагов, друзья наконец то смогли оглядеться.
Оказывается, они прошли по дну болота и, сами того не ведая, взобрались на каменную стену, которая также была облеплена тьмой. Стену эту Алеша видел еще стоя на противоположном берегу, только тогда он принял ее за застывший вал. Теперь он вместе с Чунгом стоял на гребне этого вала и мог видеть и каменный лабиринт, и даже море Забвенья…
Впрочем, пройденный путь мало его интересовал, напротив, он старался поскорее забыть о прошедших кошмарах, рассудив, что впереди их ждут еще большие беды.
Потому, он смотрел вперед и вновь видел гороподобные врата из-за которых исходило едва видимое, но все же ощутимое теплое, золотистое сияние. Алеша простер к нему руки, ожидая, что они вытянутся к самым вратам…
Чунг некоторое время молчал, потом подал голос и говорил уж без останова с жаждой излить из себя накопившееся за все время вынужденного молчанья:
— Я думал — утянут меня эти щупальца обратно на дно… Спасибо, спасибо! Как тогда — появились желтые лица и потянулись отростки — вот тогда страху то было, да и ты пропал! Ну, я на какой-то камень забрался — до меня эти гадины не дотянулись… Я там сидел не двигался. Ну а потом — убрались они восвояси и желтый свет тоже исчез. Ну, я тебе скажу — лучше тьма чем такое! Во тьме то я и стал все руками шарить да шаги считать, что б не заблудится окончательно, а вернуться по сосчитанным шагам назад, где тебя в последний раз оставил. Так и удалось мне найти выход — по уступчикам вскарабкался и сюда… Один бы я никогда не прошел, точно говорю — упал бы там и стал как желтая голова…
— Я и тоже, — проговорил Алеша.
— Вот видишь! Друг без друга мы ни шагу!
— А вот если бы, пока меня здесь не было, тьма бы не удержала тебя и ты бы выбрался сюда, вернулся бы ты потом назад за мной? — спросил неожиданно Алеша.
Чунг хотел было обидеться, но не смог:
— Вернулся бы, — ответил он, — потому что знал бы, что дальше мне без тебя все равно не пройти…
— А вот, если бы эти ворота уже прямо тут стояли тогда бы вернулся? — все не унимался Алеша, он сам не знал зачем задает такие вопросы. — Если бы не надо было тебе уже никуда продираться, а только сделать бы несколько шагов и обрести назад свои сны и никогда уже сюда не возвращаться, тогда бы ты вернулся в этот мрак, рискуя остаться там навек…
— Алеча я ничего тебе не отвечу, вот будет у меня возможность доказать свою верность, тогда докажу, а так, что говорить — слова, ведь, не дело. Но зачем ты это спрашиваешь?
— Не знаю, не знаю, так — мысли дурные в голову лезут… Ладно, забудем и пойдем вперед. Сейчас пойдем. Впрочем — постой. Расскажи мне сначала, как ты в живых тогда на берегу остался — тебя ведь каменная игла должна была пронзить? Я, ведь, пытался ее сломать…
— Да, да! — вновь оживился Чунг, — помню, я здесь очутился и скрежет да грохот поднялся. Вижу, падает вроде что…
— Ясно, ясно, — нетерпеливо перебил его Алеша, — ты здесь появился и собой этот столб подкосил. Он как раз перед тобой на дно рухнул. Ну все, довольно теперь. Вперед!
Впереди их ждал по виду довольно безопасный участок пути — склон плавно без всяких уступов сбегал вниз, и терялся в отдалении в сумраке.
Ребята сделали несколько шагов по этому склону и… побежали. В их намерения не входило бежать, однако ноги не слушались их больше и несли все быстрее и быстрее вперед.
— Что это — неужели опять колдовство?! — на бегу выпалил Чунг.
— Здесь без этого ни шагу, — не поворачивая к нему головы ответил Алеша, — куда же нас так несет… ах ты!
Никогда он не бегал еще так быстро, ноги уже заплетались, однако каким-то чудом он все еще не падал. Все вокруг стремительно дергалось и дрожало и в то же время оставалось мертво и недвижимо…
— Куда нас несет то?! — не надеясь получить ответа, выкрикнул Алеша.
Ответа он и не получил зато споткнулся обо что то и с разгона полетел вперед. В краткий миг перед его глазами промелькнули какие-то невысокие выступы и впадины, потом все закружилось и задергалось в безумном танце, Алеша почувствовал сильный удар в грудь и был разбужен…
* * *
— Хватит, довольно, — услышал Алеша сердитый голос судьи Добрентия, — Хватит мне лапшу на уши вешать! Выспятся по дороге. Я ямщику сказал, что б ждал не отходил от повозки, он там мерзнет! Ну, вставайте-вставайте, раз уж приспичило…
И Добрентий, без лишних церемоний, подхватил ещё сонного, ещё не совсем разлепившего глаза Алёшу, и вздёрнул его на ноги:
— Подымайся, подымайся — видишь: управителю нашему Илье приспичило именно сегодня отсылать тебя в Белый град.
Воевода стоял посреди камеры, неотрывно глядел в веющее мраком, едва-едва не лопающее от страшного наплыва стихии окно; действительно — удивительным и немыслимым казалось, чтобы в такую вот ночь отправляли куда-либо заключённых — Илья это понимал, потому и стоял такой нахмуренный.
И видно было, что до последнего мгновенья они очень спорили с Добрентием, и судья был очень разгорячён, недоволен, вот пророкотал пророкотал:
— Я ещё раз говорю: сегодня ночью! Следующей — будет поздно. Неужели не понимаешь — они устроят засаду.
— Я то понимаю! — не выпуская Алёшиного плеча, и довольно больно сжав его в костяной своей ладони, воскликнул Добрентий. — Я то понимаю, что в такую бурю и не понадобится никаких разбойничьих засад, чтобы перебить твоих людей. Буря их перебьёт!.. И это же колдовская буря!..
Здесь не следует удивляться, что такой серьёзный человек серьёзно говорил "колдовская буря" — ведь в те времена колдовство было столь же естественно, как и рассветы и закаты, и также окружало жизнь человеческую, как и воздух. Во время этих слов воевода аж весь побагровел, и вдруг подошёл ко столу, и так сильно, что затрещал и подпрыгнул стол, ударил по нему кулачищем:
— Та-ак! — прямо-таки взвился он. — Кто здесь, в городе управитель? А?.. Отвечай — ты иль я?..
— К чему это? Я знаю — по своему желанию можешь и засадить меня. Только вот государь наш Роман…
— Знаю — не одобрит.
— Воеводства тебя лишить может.
— А нехай лишает! — Илья ещё раз ударил кулаком по столу, и в это мгновенье рука Добрентия так сжалась на Алёшином плече, что мальчик едва не вскрикнул. — …Ты, Добрентий, мне больше не перечь — я своё решение твёрдо знаю.
После этого Илья обернулся в коридор и крикнул туда:
— А ну, уводите их…
В комнату ступили два солдата, подошли к Алёше и Ольге — легонько подтолкнули.
