Председатель. – Вы не находите возможным сказать о самых событиях?

Протопопов. – Конечно, конечно. Факт тот, что в какой комнате, это не имеет значения, кому принадлежит эта комната…

Председатель. – Но дело в том, в чьей комнате?

Протопопов. – Это было в комнате гостиницы «Гранд-Отель».

Председатель. – В нанятой комнате?

Протопопов. – В нанятой.

Председатель. – Кем?

Протопопов. – Не помню. Ах да, мне накануне опять кто-то сказал, что со мной желает видеться лицо, имеющее отношение к посольству.

Председатель. – «Кто-то», ведь это серьезная вещь. Лицо, имеющее отношение к германскому посольству, желает с вами видеться, и это вам «кто-то» говорил. Кто же это «кто-то»?

Протопопов. – Мне казалось, Ашберг, мой знакомый стокгольмский банкир, а оказалось Варбург.

Председатель. – Ведь это серьезное событие.

Протопопов. – Серьезного тут нет и большого тут нет. Это есть интересное событие. Я думал, что Варбург советник посольства, потому что при посланниках нет советников, но он есть филиальный агент Германии и даже какой-то господин, кажется, Мзура в «Новом Времени» написал, что Варбург довольно большой господин, не маленький. Начался разговор с того, что он вспомнил мое интервью в Лондоне, и, говоря, что у нас скоро прибавится новый союзник в Германии – голод, он говорил, что это ошибка.

Председатель. – Кто говорил?

Протопопов. – Варбург. Он говорил, что у них прекрасная организация, что голода теперь нет, и что они теперь предупреждают события, а не пресекают. Затем говорил, что в этой войне виновата одна Англия; если бы Англия откровенно сказала, что она будет на стороне России, тогда войны не было бы. Вся ответственность этой войны падает на Англию. Во всяком случае он сказал, что Германия всегда больше даст, чем Англия, Англия всегда обманет Россию, как обманула в 1878 году. Он очень интересно говорил, что Германия не преследует никаких завоевательных целей, а желает только исправления курляндской границы, т.-е. той, что была в мирных условиях. Относительно Франции говорил, что Эльзаса нельзя трогать, а относительно Лотарингии, – можно говорить о том, чтобы пересмотреть границы и возвратить. Затем относительно Польши он говорил так, что Польша есть в России, Австрии, но нет в Германии, и Польша может быть образована только из этого. Я спросил: этнографическая граница или географическая? Он говорит – географическая. Тогда я говорю о громадном разделе Польши. Тут он мне сказал относительно Бельгии, что ее восстановят (не слышно), имел секретный разговор с Англией (не слышно), которая – слышал Олсуфьев, но он постоянно пишет. Что записано в книжке все более верно.

Председатель. – Зачем вы передали эту книжку Ключареву?

Протопопов. – Потому что было много разговоров в помещичьих кругах, и я хотел передать ее, чтобы он ее показал.

Председатель. – Тут есть маленький вопрос, поставленный одним из членов комиссии – как вы отнеслись к факту замены Штюрмером Сазонова?

Протопопов. – Конечно, неодобрительно. Я с Сазоновым был в хороших отношениях, и мне было очень жалко, когда он ушел.

Родичев. – Вы знали, кто такой Штюрмер?

Протопопов. – Нет, плохо.

Родичев. – Вы знали его роль при Питириме?

Протопопов. – Чуть-чуть, я его очень мало знал.

Родичев. – Когда вы ступали[*] в министерство, а вы вступили через Штюрмера, вы выяснили, какова его программа?

Протопопов. – Нет, не выяснял.

Родичев. – Но вы репортерам, вас интервьюировавшим, сказали, что были согласны с этой программой.

Протопопов. – Это я сделал громаднейшую глупость.

Родичев. – Вы, значит, вступали в министерство без программы?

Протопопов. – Я говорил, что раз это объединенное министерство, я не имею права высказываться.

Родичев. – Вы знали, что вас объединяет?

Протопопов. – Нет. Федор Измайлович, я знаю, вы меня сейчас загоните в угол, и я безусловно уступаю вам. То, что я пошел в министерство, было более, чем ошибка, это было несчастье.

Родичев. – Скажите, когда вы вернулись из-за границы, вы были у государыни и посетили ее раньше, чем государя?

Протопопов. – Этого я не помню.

Родичев. – Это имеет большое значение, потому что вы были назначены через Распутина Штюрмером, может быть, через императрицу?

Протопопов. – Помнится, что я был у императрицы, когда я был министром, а до назначения я не был.

Председатель. – Какая беседа произошла между вами и государыней?

Протопопов. – Ничего особенного. Совершенно спокойная тема.

Председатель. – Я говорю о государственном содержании.

Протопопов. – Мы очень мало трогали эту тему. Она была очень образованный человек, с ней было очень интересно говорить, например, о физиократах.

Родичев. – Вы рассчитывали, что будете опираться на общественное мнение страны? Как вы согласовали совместную деятельность со Штюрмером и надежду опираться на доверие страны?

Протопопов. – Я прямо скажу, что в ту минуту, когда я принял министерство, у меня было честолюбие, которое бегало и прыгало, значит, я сделал непродуманно и несознательно; если бы я сделал это продуманно и сознательно, или поговорил бы с людьми, которые относятся дружелюбно и спокойно, может быть, ничего бы не было.

Родичев. – После 1 ноября, как могли вы отнестись спокойно к тому обстоятельству, что Штюрмер, на брошенное ему в лицо обвинение, не отвечал опровержением этого обвинения, а пригрозил Милюкову привлечением его к ответственности за клевету?

Протопопов. – Это мне, конечно, не нравилось. Я бы сейчас ответил, но я знал, что Штюрмер вообще не оратор.

Родичев. – Как вы могли остаться, когда он не мог ответить?

Протопопов. – Потому что меня ужасно обидели, меня самого. Ведь вы помните, меня министры обидели: они заранее сказали, что ни один министр не может отвечать, не прочитав в совете речи, которую он хочет сказать с кафедры. Позвольте, как это так? Я знал, что меня заденут в Думе, и хотел отвечать и, конечно, этой речью многое было бы избегнуто. Они меня подловили, – сначала напиши. Я написал и, когда я прочел, мне говорят – все-таки не говорите. Тогда я говорю, – позвольте, я буду отвечать, как член Государственной Думы.

Родичев. – Почему вы не вышли в отставку?

Протопопов. – Потому, что был глуп и раньше сделал колоссальную ошибку, а потом еще и потому, что разозлился, меня злили, злили. Хотя я три раза просился, но, правда, недостаточно энергично и твердо. Если бы просился тверже, тогда бы я действительно ушел, но тут зло меня взяло. Видите, Федор Измайлович, ведь меня бичевали, меня били, как никого не били, били все, и я сделался не тем человеком, который я есть.

Родичев. – Как вы отнеслись к назначению кн. Голицына?

Протопопов. – Это очень почтенный человек, я его видел первый раз в жизни.

Председатель. – Его роль в тверском земстве вам неизвестна?

Протопопов. – Совершенно неизвестна.

Родичев. – И вы не позаботились узнать об этом?

Протопопов. – Я знаю, что он дядя Ушакова, моего товарища.

Родичев. – А что он был товарищем Штюрмера по экзекуции тверского земства, это вы знали?

Протопопов. – Я из вашей речи узнал, что он в тверском земстве что-то набедокурил.

Родичев. – Значит, к отсрочке занятий Государственной Думы вы отнеслись положительно? А к назначению Штюрмера?

Протопопов. – Я со Штюрмером никогда дружен не был, вы знаете, сколько он мне неприятностей сделал.

Родичев. – Как вы проектировали новые выборы, как вы к ним готовились?