У входа в храм процессия остановилась, и объем скандирования увеличился. Я не мог понять то, что они говорили — их язык был чужд мне — но одно слово повторяли больше чем другие, и с большим вниманием. «Кулашка!»

— Любая идея, что означает «Кулашка»? — спросил я Харката и Спитса.

— Нет, — сказал Харкат.

Спитс начал качать головой, затем остановился, глаза у него расширились, губы утончились от страха. — Святые моряки! — прохрипел он, и упал на колени.

Харкат и я вытаращили глаза на Спитса, затем подняли глаза, и увидели причину его шока. Наши челюсти упали, когда мы обратили внимание на самое кошмарное чудовищно вообразимое существо, извивавшееся из храма как червь-мутант.

Это, должно быть, было человеком однажды, или произошло от людей. У этого было человеческое лицо, кроме его головы размером шести или семи нормальных голов. И у этого было множество рук. Никакого оружия — и никаких бедер или ног — только грузы рук, торчащие как булавки из игольницы. Это было несколько метров шириной и возможно десять или одиннадцать метров длиной. Его тело сужалось назад как у гигантского слизняка. Это ползало вперед медленно на сотнях пальцев, тащась, хотя оно выглядело способным к перемещению более быстро, если оно желало. Оно имело только один огромный налитый кровью глаз, висящий низко на левой стороне его лица. Несколько ушей усеивали его голову в различных местах, и там было два огромных, выпуклых носа высоко над верхней губой. Его кожа была грязная белого цвета, висящая от его непристойной структуры в отвисших, дряблых сгибах, которые дико дрожали каждый раз от его перемещений.

Эванна назвала бы монстра хорошо. Это было крайне и полностью гротескно. Никакие другие слова не могли передать его отталкивающие качества так просто и ясно.

Когда я оправился от своего первоначального шока, я сосредоточился на том, что происходит. Голый мальчик встал на колени перед Гротеском, широко раскинув руки, ревя много раз, «Кулашка! Кулашка! Кулашка!»

Пока мальчик ревел, а люди скандировали, Гротеск остановился и поднял голову. Он сделало это как змея, выгибая тело назад так, чтобы передняя часть пошла вперед. Оттуда, где мы скрывались, я получил более близкий обзор на его лицо. Оно было шероховатым и плохо сформированным, как будто оно было вырезано из шпаклевки скульптором с шаткой рукой. Всюду были клочья волос, куда бы я ни посмотрел, противные темные пучки, в которых больше образований кожи, чем волос. Я не видел зубов в его зияющей пасте, за исключением двух длинных, кривых клыков в первых рядах.

Гротеск опустил себя и заскользил вокруг группы людей. Он оставил тонкий, слизистый след пота. Пот медленно сочился из пор на всем протяжении его тела. Я поймал соленый запах, и хотя он не был сильнее запаха гигантской жабы, его было достаточно, чтобы заставить меня зажать рукой нос и рот так, чтобы меня не вырвало. Люди — Кулашка, из-за отсутствия лучшего слова — не возражали против зловония. Они становились на колени как перед своим … богом? Королем? Домашним животным? … независимо от того, что это было он прошел и протер их лица следами своего пота. Некоторые даже высунули языки и лизнули его!

Когда Гротеск прокружил вокруг всех своих поклонников, он вернулся к мальчику на фронте. Снова поднял голову, наклонился вперед и высунул свой язык, огромную розовую плиту, с капающими толстыми шариками слюны. Он облизал лицо мальчика. Тот не вздрогнул, но гордо улыбнулся. Гротеск облизал его снова, затем обернул свое неестественное тело вокруг него раз, два, и три раза, и задушил его своими мясистыми катушками, как удав убивает своих жертв.

Первым моим побуждением было спешить на помощь мальчику, когда я увидел, что он исчезает под потной плотью Гротеска, но я не мог бы его спасти. Кроме того, я видел, что он не хотел быть спасенным. Это было ясно по его улыбке, что он считал это честью. Поэтому я остался, пригнулся в траве и не выходил из нее.

Гротеск выбил жизнь из мальчика — он закричал один раз, кратко, поскольку существо сделало осколки из его костей — потом развернул себя и приступал к глотанию его целиком. Опять же, в этом отношении, он действовал как змея. У него была гибкая нижняя челюсть, которая тянулась вниз достаточно далеко, чтобы монстр обернул свой рот вокруг головы и плеч мальчика. Используя язык, челюсти и некоторые из рук, он медленно, но устойчиво втягивал остальную часть тела мальчика вниз в его нетерпеливое горло.

Пока Гротеск пожирал мальчика, две женщины вошли в храм. Они появились вскоре после этого, сжимая два стеклянных пузырька, приблизительно сорока сантиметров длиной, с толстыми стеклянными стенами и корковыми пробками. Темная жидкость бежала в трех четвертях пути к вершине каждого пузырька — это должно быть и есть "Святая жидкость Эванны".

Когда Гротеск закончил пожирать мальчика, мужчина вышел вперед и взял один из пузырьков. Подходя к животному, он поднял пузырек вверх и мягко скандировал. Гротеск холодно изучал его. Я подумал, что он собирается его убить также, но потом он опустил голову и открыл огромную пасть. Мужчина полез в рот Гротеска, убрал пробку от пузырька и поднял ее к одному из клыков существа. Вставив наконечник клыка в пузырек, он зажал туго стеклянную стенку против него. Гуща, вязкого вещества медленно сочилась из клыка и сочилась вниз в сторону трубки. Я видел, как Эвра доил яд из клыков его змеи много раз — это было то же самое.

Потом, когда жидкость больше не просачивалось от клыка, человек закупорил пузырек пробкой, вернул его женщине, взял второй пузырек и доил другой клык Гротеска. Когда он закончил, он оступил подальше и рот монстра закрылся. Мужчина вернул пузырек назад к остальной части, потом присоединился к группе, и начал громко скандировать наряду со всеми остальными. Гротеск изучал их своим единственным красным глазом, его жесткая подобная человеческой голова, качалась из стороны в сторону в такт скандированию. Затем он медленно повернулся и затопил назад в храм на его вагоне пальцев. Когда он вошел, люди последовали, в три ряда, тихо скандируя, исчезая во мраке храма за Гротеском, оставляя нас потрясенных и одних снаружи, чтобы уйти и обсудить зловещее зрелище.

— Вы сумашедшие! — зашипел Спитс, подавляя голос, чтобы не привлечь внимание Кулашка. — Вы хотите войти в логово того дьявола и рискнуть вашими жизнями, ради нескольких бутылок яда? — Там должно быть кое-что … особенное, — настаивал Харкат. — Нам бы не сказали, что мы … в этом нуждаемся, если это было бы не важно.

— Стоит выбрасывать ваши жизни, — зарычал Спитс. — У того монстра вы оба будете пудингом, и он будет все еще хотеть есть после.

— Я не уверен в этом, — пробормотал я. — Он питался как змея. Я знаю о змеях с того момента, как я разделил палатку с Эврой — мальчиком-змеей, — добавил я в пользу Спитса. — Ребенку потребуется много времени для переваривания, даже для животного такого размера. Я сомневаюсь, что ему нужно будет, есть снова в течение нескольких дней. И змея обычно спит, в то время как еда переваривается.

— Но это не змея, — напомнил мне Спитс. — Это — …, как вы называли это?

— Гротеск, — сказал Харкат.

— Ааааррр. Вы никогда не делили палатку с Гротеском, не так ли? Поэтому вы ничего не знаете о нем. Нужно быть безумным, чтобы так рисковать. А что относительно той сумасшедшей толпы с розовыми волосами? Если они поймают вас, то они не будут долго думать, чтобы предложить вас своей гигантской полукровке.

— Ты думаешь, что у них сделка … с ним? — спросил Харкат. — Я полагаю, что они поклоняются Гротеску. Именно поэтому они … пожертвовали мальчиком.

— Прекрасное положение. — разбушевался Спитс. — Одно дело убить незнакомца, но охотно уступить себя — безумие!

— Они не могут часто делать этого, — отметил я. — Их не так много. Они вымерли бы, если бы они делали человеческое жертвоприношение каждый раз, когда животное захочет есть. Они должны кормить его овцами и другими животными, и предлогать человека только в особых случаях.