— Лучше? — спросил Харкат.

— Да, — я рыгнул. — Я не хотел бы пить от него часто — в его венах ирландского самогона больше чем крови! — но это восстановит мои силы и будет поддерживать меня в течение следующих нескольких недель.

— Спитс не проснется до утра, — отметил Харкат. — Мы должны будем ждать… до завтрашней ночи, чтобы отправиться в путь, если ты… не хочешь рисковать путешествовать днем.

— С драконами, бродящими наверху? Нет, спасибо! Так или иначе, дополнительный день отдыха не повредит — я всё ещё восстанавливаюсь после нашей последней стычки.

— Между прочим, как ты… заставил его отпустить тебя? — спросил Харкат, когда мы устроились на ночлег. — И почему он… улетел и оставил нас?

Я вспомнил, как кричал дракону, чтобы тот отпустил меня, и рассказал Харкату, что случилось. Он уставился на меня, не веря, потом мигнул(?) и сказал — Я всегда имел дело с глухими животными! И я оставил это, даже при том, что я так же был поставлен в тупик странным отступлением дракона.

Я думал, что у Спитса будет болеть голова, когда он проснется, но он был в прекрасной форме — он сказал, что никогда не страдал от похмелья. Он потратил день, убирая хижину, приводя всё в порядок на случай если он когда-нибудь вернется. Он припрятал кувшин ирландского самогона в дальнем углу, а остальные упаковал в большой мешок, который планировал нести на плече вместе с запасной одеждой, рыболовной сетью, несколькими картофелинами и высушенными пластинами рыбы. У Харката и меня почти ничего не было, чтобы нести — кроме зубов пантеры и студенистых земляных шаров, большинство которых мы подвесили — так что мы предложили Спитсу разделить груз между нами, но он не захотел слышать этого. — У каждого человека свой собственный крест, — пробормотал он.

Мы собирались в течение дня. Я убрал волосы с глаз, отрезав их одним из ржавых лезвий Спитса. Мы заменили наши ножи ручной работы, большинство из которых мы потеряли в озере, настоящими ножами, которые имелись у Спитса.

Харкат зашил дырки на своей одежде кусочками старых ниток.

Когда наступила ночь, мы отправились на юго-восток к горной цепи в отдалении. Спитс был удивительно угрюмым, когда оставлял свою хижину. — Это самая близкая вещь к дому, который я имел с тех пор как убежал в море, когда мне исполнилось двенадцать, — вздохнул он, но несколько глотков ирландского самогона улучшили его настроение и к полуночи он уже пел и шутил.

Я волновался, что Спитс рухнет — его ноги тряслись хуже, чем студенистые земляные шары, которые мы стащили — но насколько пьяным он ни был, он не снизил темпов, хотя весьма часто «черпал трюмную воду». Когда утром мы разбили лагерь под густым деревом, он свалился уже спящий и громко храпел весь день. Он проснулся незадолго до заката, облизал губы и достал самогон.

За следующие несколько ночей погода ухудшилась, так как мы оставили низменность позади и достигли гор. Дождь шел почти постоянно, сильнее, чем прежде, пропитывая нашу одежду и оставляя нас мокрыми, замерзшими и несчастными — кроме Спитса, который грелся ирландским самогоном и одобрял его независимо ни от каких условий. Я решил попробовать немного варева Спитса домашнего приготовления, чтобы посмотреть, как оно борется с унынием. Один глоток и я катался по земле, тяжело дыша, выпучив глаза. Спитс смеялся, пока Харкат лил мне воду в рот, затем убеждал меня попробовать снова. — Первый глоток наихудший, — смеялся он. Сквозь хриплый кашель я твердо отказался.

Было трудно понять, что делать со Спитсом Абрамсом. Большую часть времени он воспринимался как забавный старый моряк, неотесанный и грубый, но мягкий внутри. Но так как я провел много времени с ним, я думал, что многое в его стиле речи казалось преднамеренно театральным — он говорил с характерным акцентом намеренно, чтобы создать впечатление, будто он был легкомысленным. И были времена, когда его настроение омрачалось, и он зловеще бормотал о людях, которые предали его так или иначе.

— Они думали, что они были настолько высокими и могущественными! — заворчал он однажды ночью, переплетаясь пьяно под облачным небо. — Лучше чем старый немой Спитс. Говорили, что я был монстром, не подходившим, чтобы разделять судно с ними. Но я покажу им! Когда я доберусь до них, я заставлю их страдать!

Он никогда не говорил, как он намеревался "достать" их, кем бы они ни были. Мы не сказали Спитсу, из какого года мы пришли, но он знал, что время шло дальше — он часто ссылался на "ваше поколение" или говорил "вещи были различны в своё время". Я не видел путь назад для Спитса, и он не видел — a общий припев его, когда он чувствовал жалость к себе, был: "Здесь я, и здесь я умру." Тем не менее, он поклялся отомстить "им, которые сделали мне больно", несмотря на то, что люди, которых он не любил, были мертвы и похороненны десятилетия назад.

Другой ночью, в то время как он рассказывал нам о его задачах на борту Принца Пария, он остановился и посмотрел на нас с устойчивым пустым выражением. — Я убивал время от времени, — сказал он тихо. — Пираты бродяги. Даже если бы мы не убивали тех, кого мы грабили, иногда бы это приходилось делать. Если люди отказывались сдаваться, мы расправлялись с ними. Не мог себе позволить отпустить с крюка.

— Но я думал, что вы не садились на корабли, на которые вы нападали, — сказал я. — Вы сказали нам, что вы извлекали людей, которые выпрыгивали за борт. — Аааррр, — усмехнулся он мрачно, — но человек в воде может бороться так же, как один на палубе. Женщина тоже. Иногда у меня была возможность, преподать им урок. — Его глаза прояснились, и он смущенно улыбнулся.

— Но это было редко. Я упомянул это так, чтобы вы знали, что вы можете положиться на меня, если мы попадем в трудное положение. Я не убийца, но я сделаю это, если меня прижмут в стену, или чтобы спасти друга.

Харкат и я не спали в этот день больше. Вместо этого мы продолжали смотреть на храпящего Спитса. Хотя мы были более сильными и более здоровыми, чем он, он представлял собой тревожную угрозу. Что, если спьяну в его голову ляжет мысль, убить нас во сне?

Мы обсуждали возможность оставить экс-пирата, но не казалось справедливым оставить его в горах. Хотя он был в состоянии идти в ногу с нами во время нашего шествия, у него не было чувства направления и он бы потерялся в мгновение ока, если бы он был один. Кроме того, у нас могла бы быть потребность в его рыбацких навыках, если мы доберемся до Озера Душ. Мы оба могли поймать рыбу руками, но, ни один из нас не знал много о рыбной ловле.

В конце концов, мы решили оставить Спитса с нами, но не поворачиваться к нему спиной, по очереди спать, и сократить его свободу, если он когда-либо будет угрозой насилия.

Мы сделали медленный, но устойчивый прогресс через горы. Если бы погода была более хорошей, мы бы помчались через горы, но дождь привел к оползням и скользким условиям под ногами. Мы должны были идти осторожно, и часто были вынуждены возвращаться и обходить вокруг области, ставшей недоступной от дождя и грязи.

— Дождь обычно много льет? — спросил я Спитса.

— Честно говоря, это был один из лучших годов, — хохотал он. — Мы имеем очень жаркое лето — слишком длинное — но зиму собачью. Следите, он, вероятно, прервет на одну ночь или две — мы не попали в худший сезон, и все же редко получался перерыв больше недели или около того, обычно он льет без остановок в это время года.

Облака как будто услышали его, они ослабели следующим утром — предоставляя нам долгожданное представление синего неба — и ночь, когда мы пошли, была самой сухой, с тех пор как мы приземлились в хижине Спитса.

В ту же ночь, мы возглавили маленький пик и оказались на остром снижении у длинной, широкой пропасти, выводящей из горных хребтов. Основа пропасти затоплялась дождевой водой, но там были выступы вдоль сторон, которые мы могли бы использовать. Быстро спускаясь с горы, мы нашли один из более широких выступов, привязали веревку вокруг себя, чтобы сформировать цепь, я впереди, Спитс в середине, Харкат позади, и отправились за быструю плавную реку, продвигаясь вперед черепашьим шагом. Спитс даже зашел так далеко, что закупорил свой кувшин пробкой и оставил его нетронутым!